Она в страхе отшатнулась.

— Чего же вы испугались, моя красавица? — спросила Марта. — Я говорю вам, что живу теперь только для того, чтобы убивать испанцев, да прежде всего монахов, а потом — прочих. За мной еще много долгов: за каждую пытку мужа — жизнь, за каждый его стон на костре — жизнь, да столько жизней за отца и половину их за сына. Я буду долго жить, я это знаю, и долг будет оплачен… до последнего стивера.

Говоря это, она встала, и свет от огня осветил ее всю. Ужасное лицо увидала перед собой Лизбета, страстное и энергичное, лицо вдохновенной мстительницы, сухое и нечеловеческое, но не отталкивающее. Испуганная и пораженная, молодая женщина молчала.

— Я пугаю вас, — продолжала Марта, — вы, несмотря на все свои страдания, еще питаетесь молоком человеческой доброты. Подождите, подождите, когда они умертвят любимого вами человека, тогда ваше сердце станет таким же, как мое, и тогда вы станете жить не ради любви, не ради самой жизни, но чтобы быть мечом — мечом в руках Господа.

— Перестаньте, прошу вас, — проговорила Лизбета слабым голосом, — мне дурно, я нездорова.

Действительно, она почувствовала себя дурно, и к утру в этом логовище, на пустынном острове озера у нее родился сын… Когда она несколько оправилась, ее сиделка сказала:

— Хотите вы сохранить мальчишку или убить его?

— Как я могла бы убить своего ребенка? — отвечала Лизбета.

— Он сын испанца. Вспомните проклятье, о котором вы рассказали мне, — проклятие, произнесенное вами еще до вашего замужества. Если он останется в живых, проклятие будет тяготеть над ним, и через него падет и на вас. Лучше поручите мне убить его — и всему конец.

— Разве я могу убить собственного ребенка? Не трогайте его, — сказала Лизбета.

Таким образом, черноглазый мальчик остался в живых и вырос.

Мало-помалу силы стали возвращаться к Лизбете, лежавшей в мазанке на острове.

Кобыла или «матушка Марта», как теперь звала ее Лизбета, ходила за больной лучше всякой сиделки.

В пище недостатка не было, так как Марта ловила сетями дичь и рыбу, а иногда ходила на берег и приносила оттуда молоко, яйца и мясо, которых, по ее словам, местные крестьяне давали ей сколько угодно. Коротая время, Марта вслух читала Лизбете Библию, и из этого чтения Лизбета узнала многое, что до тех пор было ей неизвестно.

Действительно, все еще будучи католичкой, она теперь начала спрашивать себя, в чем собственно вина этих еретиков и за что их осуждать на мучения и смерть, если в этой книге она не могла найти ничего такого, что нарушалось бы их учением и жизнью.

Таким образом Марта, озлобленная, полусумасшедшая обитательница озера, посеяла в сердце Лизбеты семя, которое должно было принести плод в свое время.

Когда по прошествии нескольких недель Лизбета встала, но еще не была достаточно сильна, чтобы идти домой, Марта сказала однажды, что ей надо отлучиться из дому на целые сутки, но не объяснила, по какому делу. Оставив хорошие запасы всего необходимого, она одна после обеда уехала в своем челноке и вернулась только к вечеру следующего дня. Лизбета начала говорить, что ей пора уезжать с острова, но Марта не позволяла ей этого, говоря, что для этого придется пуститься вплавь. И действительно, выйдя посмотреть, Лизбета не нашла челнока. Нечего делать, ей пришлось остаться, и на свежем осеннем воздухе прежняя сила и красота вернулись к ней. Она снова стала такой, какой была в день своего катания с Хуаном де Монтальво.

В одно ноябрьское утро, оставив ребенка на попечение Марты, поклявшейся на Библии, что она не тронет его, Лизбета пошла на берег острова. Ночью был первый осенний заморозок, и поверхность озера покрылась тонким, прозрачным слоем льда, быстро таявшего в лучах поднимающегося все выше солнца.

Воздух был чист и прозрачен. В тростнике, верхушки которого пожелтели, перелетали зяблики, чирикая и забывая, что зима на носу. Все было так мирно и красиво, что Лизбета, также забыв многое, залюбовалась этой картиной. Она сама не знала почему, но чувствовала себя счастливой в это утро. Будто темное облако сбежало с ее жизни, и над ней снова расстилалось мирное, радостное небо.

Конечно, другие облака могли явиться на горизонте, они, вероятно, и явятся в свое время, но Лизбета чувствовала, что теперь, пока этот горизонт очень удален и над ее головой лишь нежное, чистое, радостное небо.

Вдруг она услышала позади себя на сухой траве шаги — не знакомые, осторожные, медленные шаги Марты, а чьи-то чужие. Лизбета обернулась.

Боже! Что это такое? Перед ней, если она только не грезила, стоял Дирк ван Гоорль, не кто иной, как Дирк, со своим добрым, весело улыбающимся лицом, и протягивал ей руки.

Лизбета не сказала ничего: она не могла говорить и только стояла, смотря на него, пока он не подошел и не обнял ее. Тогда она отскочила назад.

— Не прикасайтесь ко мне! — закричала она. — Вспомните, кто я и почему я здесь.

— Я хорошо знаю, кто вы, Лизбета, — медленно отвечал он, — вы самая чистая и святая женщина, когда-либо жившая на земле, вы ангел во плоти, вы женщина, пожертвовавшая честью ради спасения любимого человека. Не возражайте! Я слышал всю историю, я все знаю и преклоняю колени перед вами. Я молюсь на вас!

— А ребенок? — спросила Лизбета. — Он жив. Он мой сын и сын того человека.

Лицо Дирка приняло несколько более суровое выражение, но он ограничился тем, что сказал:

— Мы должны нести свой крест. Вы свой несли, теперь я должен нести свой.

Он схватил ее руки и целовал их; схватил полу ее одежды и также целовал.

Так состоялось их обручение.

Впоследствии Лизбета услыхала всю историю. Монтальво был привлечен к допросу, и случилось, что обстоятельства сложились не в его пользу. Среди судей был очень важный нидерландский вельможа, желавший поддержать права своих соотечественников, другой — высокопоставленное духовное лицо; их возмущал обман, в который была введена Церковь совершением противозаконного брака. Третий же судья, испанский гранд, случайно был знаком с семьей покинутой первой жены Монтальво.

Таким образом, к несчастному капитану, вина которого была вполне доказана свидетельством монаха, принесшего письмо, самими письмами и злопамятной Черной Мег, обещавшей отплатить «горячей водой за холодную», отнеслись без всякого снисхождения. Репутация у него была плохая, и, кроме того, говорили, что его жестокость и позор Лизбеты ван Хаут, виной которого был он, побудили ее к самоубийству.

Всем было известно, что она ночью бежала по направлению к Харлемскому озеру, и после этого все усилия друзей отыскать ее не привели ни к чему: она исчезла.

И вот, несмотря на все усилия графа Хуана Монтальво оправдаться письменно и устно, его, благородного капитана, ради спасительного примера, осудили, как простого раба, к четырнадцати годам каторжных работ на галерах. И там пока он и находится…

Так окончился трагический роман Дирка ван Гоорля и Лизбеты ван Хаут. Через полгода они отпраздновали свою свадьбу и, по желанию Дирка, взяли к себе сына Лизбеты, нареченного при крещении Адрианом. Несколько месяцев спустя Лизбета вступила в общину последователей новой веры, а спустя два года после свадьбы у нее родился еще один сын, герой нашего рассказа, которому дали имя Фой.

Больше детей у Лизбеты не было.

Много лет прошло после того, как Лизбета встретилась с любимым человеком на берегу Харлемского озера. Сын, родившийся у нее там, так же, как и второй ее сын, уже выросли, и ее волосы поседели под лопастями чепца.