Нечего и говорить, что развязка дела обеспечивала трактирщику Крофу полную безопасность. Как раз во-время! Г-н Керсдорф хотел было уже подписать приказ об его аресте. Ведь в случае прекращения дела против Николева неминуемо обвинили бы Крофа. У правосудия был выбор только между ними двумя. Известно, какие подозрения падали на корчмаря, поэтому больше всех поражен был следователь, когда узнал о том, что произошло в банкирской конторе братьев Иохаузенов. Теперь ему предстояло объявить виновным не Крофа, а Николева.
Кроф зажил своей обычной жизнью в трактире «Сломанный крест» и даже сумел извлечь некоторую пользу из происшедшего. Ведь он был пострадавшим, невинно осужденным, которому отменили несправедливый приговор!… Об этом поговорили еще некоторое время и перестали говорить.
Что касается банкиров, то хотя долг Дмитрия Николева и остался неуплаченным, все же они вернули себе врученные Владимиром Яновым восемнадцать тысяч.
После похорон отца Илька и Иван, решивший не ехать обратно в Дерпт, вернулись домой, куда многие из прежних друзей Николева не осмеливались больше заглядывать. В обрушившейся на них беде не покинули их только трое: нечего и говорить, что это были Владимир Янов, г-н Делапорт и доктор Гамин.
Брату и сестре все их прошлое и будущее представлялось в неясном свете. Мраком окутаны были и все обстоятельства дела Дмитрия Николева, виновность которого казалась им невероятной. Иван и Илька пришли к мысли, что отец, измученный непрерывными ударами судьбы, сошел с ума и покончил с собой в припадке умопомешательства. В их глазах самоубийство отца еще вовсе не доказывало, что преступление в «Сломанном кресте» совершено им.
Само собой, так же думал и Владимир Янов. Он отказывался верить даже фактам! А между тем, как могли кредитки, номера которых были записаны, оказаться у Дмитрия Николева, если не он ограбил Поха?… Когда он спорил по этому поводу с доктором Гаминым, старейшим другом семьи, тот с неопровержимой логикой отвечал:
- Готов, дорогой Владимир, все допустить: допускаю, что не Николев ограбил Поха, хотя украденные деньги и оказались у него; допускаю даже, что самоубийство еще не доказательство его виновности, - он мог покончить с собой в припадке умопомрачения, вызванного рядом столь тяжких испытаний… Однако решающим все же является тот факт, что Дмитрий покончил с собой тем же оружием, которым был заколот Пох. Как ни ужасно, - скажу больше, - как ни невероятно все это, но тут приходится склониться перед очевидностью.
- Если это так, - выдвигал последнее возражение Владимир, - это значило бы, что у Дмитрия Николева был такой нож. Почему же ни сын, ни дочь никогда его не видели?… Ни они, доктор, и ни кто другой!… Нет, здесь что-то не так…
- Могу вам ответить на это лишь одно, Владимир, конечно, у Дмитрия Николева был этот нож… Какое может быть еще сомнение, когда он воспользовался им дважды, против Поха и против самого себя!…
Владимир Янов, не зная, что ответить, опустил голову…
- Что будет теперь с несчастными детьми? - продолжал доктор.
- Разве Иван не будет мне братом, когда Илька станет моей женой?
Доктор схватил руку Владимира и крепко сжал ее в своей.
- Неужели вы могли думать, доктор, что я откажусь от Ильки, которую я люблю, которая любит меня… будь даже ее отец преступником!…
Да, если и после слов доктора он продолжал упорствовать в своем неверии, то лишь потому, что в любви находил еще силу сомневаться.
- Нет, Владимир, - ответил доктор, - никогда у меня не было и мысли, что вы можете отказаться от женитьбы на Ильке… Разве несчастная в чем-либо виновата?…
- Конечно, нет! - воскликнул Владимир. - В моих глазах это святейшее, благороднейшее существо, девушка, всецело достойная любви честного человека… Венчание отложено, но оно состоится… И если придется покинуть этот город, что же, мы покинем его…
- Узнаю в этом вашу благородную душу, Владимир… Вы хотите жениться на Ильке, но согласится ли Илька?…
- Если она откажет мне, значит - не любит меня…
- Если она откажет вам, Владимир, то не потому ли, что любит вас настоящей любовью и не хочет, чтобы вам когда-либо пришлось краснеть за нее?!
Разговор этот отнюдь не повлиял на решимость Владимира Янова добиться скорейшего брака с Илькой, как только приличия будут соблюдены. Пересуды и разговоры в городе, общественное мнение, даже порицание товарищей - могло ли все это тревожить такого человека, как он?… Нет, у него были другие заботы: следовало подумать и о собственном положении.
От суммы, врученной ему Дмитрием Николевым, мало что оставалось. Возвратив деньги братьям Иохаузенам, он сохранил всего две тысячи рублей… Правда, он решил пожертвовать своим состоянием уже тогда, когда пошел в банк уплатить по векселю Дмитрия Николева!… Ну что ж! Если будущее не пугало его тогда, почему бы ему тревожиться теперь… Он будет работать за себя и за жену… Любила бы его Илька - и нет для него ничего невозможного…
Прошло две недели. Иван, Илька и Владимир, доктор Гамин были, можно сказать, неразлучны. Доктор и зачастую г-н Делапорт были единственными друзьями, продолжавшими посещать дом зрителя.
Владимир еще ни разу не заговаривал о венчании. Но само его присутствие было красноречивее всяких слов. Со своей стороны ни Иван, ни Илька никогда не упоминали об этом. Брат и сестра стали молчаливыми и могли часами сидеть вдвоем, не выходя из комнаты.
Оставшись однажды с Илькой наедине в столовой, Владимир решил, наконец, вызвать ее на разговор.
- Илька, - сказал он с волнением в голосе, - когда тому назад четыре года я покидал Ригу, когда меня разлучили с вами и сослали в Сибирь, я обещал никогда не забывать вас… Забыл я вас?…
- Нет, Владимир.
- Я обещал любить вас всегда… Изменились ли мои чувства?…
- Нет, Владимир, как и мои к вам. И если бы мне дали разрешение, я приехала бы к вам в Сибирь и стала бы вашей женой…
- Женой осужденного, Илька?…
- Женой изгнанника, Владимир, - ответила девушка.
Владимир почувствовал, что скрывается за этим ответом, но не подал виду и продолжал.
- Так вот, Илька, вам не пришлось ехать туда, чтобы стать моей женой… Обстоятельства изменились, я сам приехал сюда, чтобы стать вашим мужем…
- Вы правы, говоря, что обстоятельства изменились, Владимир… Да! и ужасно изменились…
В голосе Ильки чувствовалось страдание, и она вся дрожала, произнося эти слова.
- Дорогая Илька, - сказал Владимир, - какие бы тяжелые воспоминания это ни будило, я должен поговорить с вами… Буду краток… Я пришел лишь просить вас сдержать ваше обещание…
- Мое обещание, Владимир, - ответила Илька, не в силах совладать с теснившими грудь рыданиями, - мое обещание?… Когда я давала его, я была достойна этого… Но сейчас…
- Сейчас, Илька, вы, как и всегда, достойны сдержать свое обещание!
- Нет, Владимир, надо забыть наши мечты.
- Вы знаете, что никогда я их не забуду!… Разве не осуществились бы они еще две недели назад, разве не принадлежали бы мы друг другу, не случись накануне свадьбы этого несчастья?…
- Да, - с покорностью сказала Илька, - слава богу, что мы не успели обвенчаться!… Вам не придется раскаиваться и краснеть, вступив в семью, на которую пали бесчестие и позор!
- Илька, - проникновенным голосом произнес Владимир, - клянусь, я не раскаивался бы и мне нечего было бы краснеть, что я муж Ильки Николевой, позор не может пасть на нее!…
- Я верю… да… верю вам, Владимир!… - воскликнула молодая девушка, прижимая руки к сердцу. - Я знаю благородство вашей души… Нет, вы не раскаялись бы и… не краснели бы за меня!… Вы любите меня всей душой, но и я люблю вас не меньше…
- Илька, моя обожаемая Илька!… - воскликнул Владимир и хотел взять ее за руку.
Но она тихонько отстранилась и сказала:
- Да… мы любим друг друга… Любовь наша была нашим счастьем… Но брак стал невозможен…
- Невозможен?! - воскликнул Владимир. - В этом только я, только я один могу быть судьей… Я уже не мальчик… Жизнь моя до сих пор не была так легка, так счастлива, чтобы я не привык обдумывать свои поступки!… Мне казалось, раз я люблю вас, раз вы любите меня, - наконец-то счастье близко!… Я надеялся, что вы питаете ко мне достаточно доверия, что считаете справедливым то, что я считаю справедливым; ведь обо всем этом вы не можете иметь правильного суждения.
