Мухайм. Великий Мухайм этого не потерпит, тут вы сильно ошибаетесь, такими вещами Великий Мухайм не шутит. У вас только поцарапали тщеславие, а я уничтожен, раздавлен, меня опозорили, растоптали, прикончили! (Выталкивает его за дверь, в коридор.)
Ниффеншвандер. Господин Мухайм…
Мухайм. Вон отсюда!
Ниффеншвандер. Помогите! Господин Мухайм… На помощь!
Мухайм. Вон!
Грохот. Крик. Тишина. Мухайм, тяжело дыша, медленно возвращается, дверь остается открытой.
Я спустил этого паразита с лестницы. (Расстегивает воротничок.) Адская жара.
Швиттер слезает с постели.
Швиттер. Теперь знаю, что мне мешает. (Берет венок.) Выкиньте венки за дверь. (Бросает венок Мухайму.) От ПЕН-клуба.
Мухайм ловит венок.
Мухайм. Вслед за паразитом. (Швыряет венок за дверь.)
Швиттер. От правительства. «Благодарное отечество своему великому сыну». (Кидает венок за венком Мухайму, тот выбрасывает их за дверь.) От председателя городского совета, от Комитета по Нобелевским премиям, от ЮНЕСКО, от Союза писателей, от Национального театра, от издателей, от театрального общества, от кинопродюсеров, от гильдии книготорговцев.
Мухайм. Очистили.
Швиттер оглядывает помещение.
Швиттер. Кровать — ближе к стене… Стол — чуть к середине… Оба старых стула… Кресло… (Переставляет мебель.)
Мухайм. Швиттер, я носился по городу в своем «кадиллаке», не обращая внимания на красный свет. Пришлют кучу штрафов. Не будь я Великим Мухаймом, мои водительские права уже отобрала бы полиция. Но я Великий Мухайм. Я поехал назад, чтобы поглазеть на ваш труп. Я готов был часами не сводить глаз с вашего трупа, сознавая, что есть высшая справедливость, есть Бог на небе, владыка всего сущего.
Швиттер. Сожалею.
Мухайм. У вас невиданная живучесть.
Швиттер. Сам удивляюсь.
Мухайм обессиленно садится в кресло.
Мухайм. Впервые почувствовал свои восемьдесят годков.
Швиттер (удовлетворенно). Теперь мне больше ничего не мешает. Заберусь в постель и стану умирать.
Мухайм. Хотелось бы верить, старина.
Швиттер ложится в постель и укрывается.
Швиттер. Давно пора.
Мухайм. Еще как.
Швиттер снова оглядывает помещение.
Швиттер. Не знаю…
Мухайм. Что-нибудь не хватает?
Швиттер. Да, нужна торжественность. Не могли бы вы поставить обе свечи к кровати…
Мухайм. Конечно. (Ставит свечи на стулья возле кровати.) Зажечь?
Швиттер. И опустить шторы!
Мухайм. Сейчас. (Зажигает свечи, опускает шторы. В мастерской снова торжественный вид.) Порядок?
Швиттер. Да, хорошо.
Мухайм садится в кресло.
Мухайм. Ну же, начинайте!
Швиттер. Терпение.
Молчание.
Мухайм. Ну?
Швиттер. Мухайм…
Мухайм. Умирайте же!
Швиттер. Стараюсь.
Мухайм. Жду.
Швиттер. Собственно, я чувствую себя вполне здоровым.
Мухайм (испуганно). Проклятье!
Швиттер. Однако пульс… (Щупает.)
Мухайм. Что?
Швиттер. Замедлился.
Мухайм. Слава Богу.
Швиттер. Терпение.
Мухайм. Выпить не осталось у вас?
Швиттер. Августа!
Тишина.
Августа! Гоп, гоп!
Тишина.
(Разочарование.) Никого…
Мухайм. Жена художника сбежала от своего паразита. (Хочет закурить сигару, но спохватывается, что допустил оплошность.) Извините, пожалуйста.
Швиттер. Да курите спокойно.
Мухайм. Возле умирающего нельзя.
Швиттер. Я бы тоже закурил.
Мухайм. Разумеется.
Швиттер. Напоследок.
Мухайм. Понимаю. (Протягивает ему портсигар.) Гаванские.
Швиттер. Встречаются все реже.
Мухайм. Огоньку?
Швиттер. Благодарю.
Мухайм. Еще один венок. (Идет к двери, выбрасывает венок и закрывает дверь, идет к креслу, садится, закуривает сигару.) Швиттер, я был счастлив с моей женой. То, что она спала с вами, не играет больше никакой роли. (Курит.) Она умерла. И вообще. Кто только не спаривается. Кто не обманывает и кто не был обманут. Тем не менее. Это не играет роли. Я был верен жене и думал, что она верна мне — хоть капля порядочности в моей жизни, — но оказалось, Великий Мухайм строил на песке, фундамент осел. (Вскакивает и бросает сигару к печке.) Я не знаю правды, Швиттер, и это для меня смертельная мука. С кем она еще спала? С городскими советниками? С членами строительной комиссии? С моими адвокатами? Со своими врачами? С господами из клуба верховой езды или игроками в гольф? С какими артистами еще? Она знала всех? И почему к нам домой часто заходили итальянские рабочие? Почему? Боже мой, с кем еще спала Эльфрида?
Швиттер. Эльфрида?
Мухайм. Эльфрида.
Швиттер. Но ведь вашу жену звали Марией.
Мухайм (оторопев). Позвольте…
Швиттер. Вы жили на Амалиенштрассе.
Мухайм (холодно). Бог ты мой, я уже пятьдесят лет живу в вилле на Ораниеналлее, а мою жену звали Эльфридой.
Швиттер. Точно?
Мухайм. Я не балбес.
Швиттер. Черт возьми. (Курит.) Мухайм, я никогда не знал никакой Эльфриды. Очевидно, я спутал вашу жену с женой домовладельца на Бертольдгассе, где я потом жил.
Мухайм. Смеетесь надо мной?
Швиттер. Ваша супруга была вам верна.
Мухайм. Черт бы вас побрал!
Швиттер (задумчиво). Но вообще-то… ее звали не Марией… (Садится, продолжает курить.) Когда начинается агония, то в голове полная путаница. (Спускает ноги с кровати.) Мухайм, может это все-таки была ваша жена Ирмгард…
Мухайм. Эльфрида!
Швиттер. Во всяком случае, я еще помню двух каменных львов перед вашим домом на Ораниеналлее.
Мухайм (жестко). У меня нет никаких львов.
Швиттер. Нет? Странно.
Распахнув дверь, входит профессор Шлаттер с врачебным чемоданчиком и папкой с рентгеновскими снимками.
Шлаттер. Швиттер.
Швиттер. Шлаттер?
Шлаттер. Невероятно!
Швиттер. Я еще жив.
Шлаттер. Как врач я ничего забавного в этом факте не нахожу. Я дважды констатировал вашу смерть, а вы курите сигару.
Мухайм (рычит). У меня никогда не было львов!
В мастерскую входят инспектор уголовной полиции Шафрот в сопровождении двух полицейских и Глаузера, которые несут выброшенные венки.
Глаузер. Господин лауреат Нобелевской премии, внизу под лестницей еще один человек лежит.
Швиттер. Ну и что?
Инспектор. Художник Гуго Ниффеншвандер. Женат. Отец двоих детей.
Молчание. Мухайм обращается к инспектору.
Мухайм. Мухайм. Великий Мухайм.
Инспектор. Господин Мухайм?
Мухайм. Я сбросил этого паразита с лестницы.
Молчание.
Глаузер. Боже мой, Боже мой!
Молчание.
Инспектор. Поставьте венки к стене.
Первый полицейский. Слушаюсь, господин инспектор.
Глаузер. Господин Швиттер опять живой. (Вместе с двумя полицейскими ставит венки к стене.)
