Бокельзон.

Все (хором).

Маттизон.

Бокельзон.

Маттизон.

Бокельзон.

Маттизон.

Бокельзон.

Маттизон. Братья, я, как апостол анабаптистов, именем Господа нашего вступаю во владение Мюнстером. Разойдемся же по городу и будем читать на площадях Евангелие, проповедуя наше священное учение повсюду, дабы воздвигнуть в этих стенах Царство Божие. Слава Всевышнему!

Остальные. Слава Всевышнему!

Бокельзон. Да будет так! Дрожи, расположенный в Вестфалии Мюнстер! (Взбирается на навозную тачку.) Иди сюда, народ! И пусть мой ораторский дар подействует на вас так же сильно, как и вид ревущего льва.

Фризе. Такое чудесное утро, такой воздух — и на тебе: на земле куча покрытого пылью дерьма.

Лангерман. Lutum et pulvis.[20] Я обучался наукам.

Фризе. Вам, Лангерман, пришлось приложить усилия, чтобы стать котельщиком.

Лангерман. Я был вынужден бросить учебу, сапожник Фризе. Я слышу голоса.

Фризе. Такое нынче со многими происходит.

Лангерман. У меня в голове все время что-то есть. То ли звезда, то ли дерево с ветвями, плодами и листьями. Понятно?

Фризе. Нет!

Лангерман. От всего этого такой грохот в ушах стоит. (Настораживается.) Слышите?

Фризе. Опять грохот?

Лангерман. Да нет, храп!

Фризе. Эй, стража! Тут кто-то лежит в тачке и спит.

Стражник. Этот человек подлежит аресту. Статья двадцать четвертая. Пребывание в непотребных местах. Навозная тачка именно таковым и является.

Бокельзон. Слава Всевышнему!

Лангерман. И ныне, и присно, и во веки веков!

Стражник. Вы арестованы.

Бокельзон. Люди, где я?

Фризе. Перед моим домом, у ворот Эгидия.

Бокельзон. Я хотел узнать, в каком городе?

Лангерман. И ныне, и присно, и во веки веков!

Фризе. Он сам не знает, где он.

Стражник. Вы в Вестфалии, в Мюнстере.

Бокельзон. А какой нынче год от Рождества Христова?

Стражник. Мы полагаем, что тысяча пятьсот тридцать третий.

Бокельзон. Благодарю Тебя, Господи, за то, что Ты так поступил со мной. (Простирает руки.)

Стражник. Имя?

Бокельзон. Иоганн Бокельзон.

Стражник. Происхождение?

Бокельзон. Благородное. Я внебрачный сын деревенского старосты Бокеля фон Гревенхагена.

Стражник. Откуда прибыли?

Бокельзон. Из Лейдена, что в Нидерландах.

Стражник. Профессия?

Бокельзон. Сперва я был подручным у портного, затем трактирщиком, после чего заделался владельцем небольшого, но вполне приличного публичного дома и, наконец, стал членом палаты риторов, автором нескольких шванков, после чего подался в актеры.

Лангерман. И ныне, и присно, и во веки веков!

Фризе. Актер.

Стражник. Итак, профессия: вагант.

Бокельзон. В имперских городах и в столицах Германии я исполнял роли великих героев мировой литературы и даже сыграл несколько отрывков перед самим его преосвященством епископом Минденским, Оснабрюкским и Мюнстерским в его летней резиденции Ибурге.

Стражник. Судя по вашему внешнему виду, он не взял вас к себе на службу.

Бокельзон. Когда я закончил, его преосвященство прямо-таки бросились мне на шею и, когда я исполнил роль несчастного царя Эдипа и на генеральной репетиции, воскликнул:

то с неба вдруг раздался Глас Божий, и был он преисполнен такой мощи, что вся летняя резиденция содрогнулась.

Лангерман. Vox Dei¹. Я сведущ в теологии.

Бокельзон. Анабаптист! «Стань анабаптистом!» — приказал мне голос, и я снова крестился.

Стражник. Вероисповедание: анабаптист.

Бокельзон. Надеюсь, что вы также перейдете в эту веру.

Фризе. Я сапожник.

Лангерман. А я слышу грохот.

Стражник. Я вынужден арестовать вас. Закон есть закон. Вы валяетесь здесь совершенно пьяный.

Бокельзон. О нет, мой друг, я не пьян, я просто упал в обморок.

Лангерман. Aminus eum reliqui.[21] Я ведь еще и медицину изучал.

Стражник (недоверчиво). Упали в обморок?

Бокельзон. Полчаса тому назад я проповедовал на улицах Роттердама.

Стражник (строго). До Роттердама отсюда шесть дней пути.

Бокельзон. Истинно так.

Стражник. Выходит, вы за немыслимо короткое время, то есть всего лишь за несколько минут, добрались из Роттердама до Мюнстера в Вестфалии?

Бокельзон. Архангел Гавриил перенес меня.

Фризе. Перенес?

Бокельзон. И притом с такой бешеной скоростью, что мы залетели назад, в тысяча пятьсот тридцать третий год, поскольку, когда мы проповедовали на улицах Роттердама, на дворе был тысяча пятьсот тридцать четвертый год.

Лангерман. Колдовство. Фаустус[22]. Парацельс[23]. Агриппа[24]…

Бокельзон. Мы как раз парили над Мюнстером, когда архангела ослепили лучи восходящего солнца. Он высморкался, невольно разжал пальцы и уронил меня на эту тачку, где вы затем нашли меня, лежащего в обмороке.

Фризе. Разве архангелы тоже сморкаются?

Бокельзон. Это был тихий, удивительно приятный звук, несколько похожий на колокольное троезвучие. Одновременно тело архангела вздрогнуло, и он распростер руки.

Лангерман. И ныне, и присно, и во веки веков!

Стражник. Черт его знает, о чем думал архангел Гавриил, когда он именно вас доставил в Мюнстер в Вестфалии.

Бокельзон. На небесах, друг мой, сочли, что я, недостойный, пригоден для свершения великого дела. Анабаптисты избрали меня своим царем, император предложит мне свою корону, Папа Римский босой дойдет до Мюнстера, чтобы коснуться губами бахромы моей мантии, а Господь, восседая на своем священном троне высшего судьи, сделает меня повелителем Земли.