Монах. Прощай, математика, прощай гуманизм! Наноси удар, палач!
Монах опускается на колени, палач распахивает мантию, раздается дикий крик.
Хельга. Боже мой, какой палач!
Гизела. Мама, я ничего не вижу.
Крузе. В человеках благоволение! В человеках благоволение!
Вероника фон дер Реке. Мне его поза совсем не нравится.
Фризе. Новый испанский стиль, госпожа имперская графиня.
Появляется Книппердоллинк в рубище, символизирующем покаяние.
Книппердоллинк. Покаяние! Покаяние! Покаяние! Горе! Горе! Горе! Покайтесь и примите истинную веру, дабы не навлечь на себя гнев Отца Небесного! (Разбрасывает монеты.) Возьмите! Возьмите! Вот! Вот! Золото! Золото! О презренный металл, неужели ты помешаешь мне обрести вечное блаженство? Жители Мюнстера! Этот монашек, трясущийся рядом со мной на эшафоте от страха, всю жизнь пребывал в глубоком заблуждении. Но разве он один? Я был вашим бургомистром, жители Мюнстера. Мои корабли бороздили моря, короли и герцоги числились в моих должниках, и даже император, гордый Карл, не побрезговал угощеньем с моего стола. Я соблюдал все каноны христианской веры, ходил в церковь и раздавал милостыню нищим. Я был верен церкви, но совесть, словно огонь, жгла мне душу. Я сделался лютеранином, но совесть по-прежнему мучила меня, я стал анабаптистом, но муки эти не кончились. И лишь теперь, когда я пренебрег сокровищами, которым угрожают моль и ржавчина и за которыми рьяно охотятся воры, лишь теперь я могу не бояться страстного гнева Господня! А вы, жители Мюнстера? Наброситесь ли вы на разбросанные мною среди вас золотые монеты? Воистину, сокровище там, где душа твоя. Обратитесь в новую веру! Не рубите голову этому человеку, виновному в мелких прегрешениях, обезглавьте лучше тех, кто виновен в страшных грехах! Взгляните, вот как они гордо высятся перед вами. Вот кто на самом деле кощунствует и сеет невежество — собор, церковь святого Ламберта, церковь, что над водами, церкви святого Эгидия и святой Лудгерии, церковь святого Мартина, церковь Спасения, церковь святого Маврикия[27]. Они — ваши главные соблазнители, жители Мюнстера, своим колокольным звоном они внушают вам, что вы — христиане, и не дают возможности приобщиться к истинной вере и пройти истинный обряд крещения! Вперед! Давайте ринемся на них! Давайте взберемся на их башни с помощью «кошек»! Подпилим им балки! Сбросим в грязь крытые свинцом и медью верхушки их башен! Обезглавим их в знак того, что Господь не пожелал их возвышения! Вперед! Вперед! (Убегает.)
Вероника фон дер Реке. Жители Мюнстера, мой славный Гресбек, дочери мои! Этот человек прав. Двинемся же вместе со мной вслед за вашим прозревшим бургомистром. (Уходит.)
Госпожа Лангерман. Снести башни!
Горожане. Снести башни! Снести башни!
Все уходят, унося с собой эшафот. На сцене остаются только торговка овощами и монах.
Монах. Посмотрите, торговка овощами, на этот гульден! Он принес мне счастье. Посмотрите на мою гордо посаженную голову — она по-прежнему прочно сидит на плечах. А все потому, что математика любит меня.
Торговка овощами. Еще не вечер. Поживем — увидим. Кого не обезглавили, того повесят. Выходит, это и есть испанский стиль? Обычно как кого казнили, так его голова мне непременно на колени падала. Я клала ее вместе с кочанами капусты, и это был именно немецкий стиль.
Монах. Мой разум победит этот неразумный мир.
Торговка овощами. Не переоценивайте себя. Мир не просто неразумен, он еще и разделен на три части. Католики, лютеране, анабаптисты. И вопрос лишь в том, с кем из них наиболее выгодно иметь дело. Давай-ка, монашек, поскорее сбежим из города.
Оба уходят.
Ризница.
Один за другим на сцену входят Маттизон, Бокельзон, Ротман, Крехтинг, Штапраде, Винне и Клоприсс.
Маттизон несет в руках большой крест.
Маттизон. Слава Всевышнему.
Остальные. Слава Всевышнему.
Маттизон. Рассказывайте, братья.
Ротман. Со всех концов Германии сюда по-прежнему прибывают анабаптисты.
Крехтинг. Особенно женщины.
Маттизон. Возрадуемся же за каждую душу, брат Штапраде. Какие сведения из имперских городов?
Винне. В Любеке бургомистр перешел на нашу сторону.
Клоприсс. В Страсбурге вновь начали собираться анабаптисты.
Штапраде. В Шварцвальде возобладали евангелисты.
Ротман. В Богемии и Моравии нас опять начали преследовать.
Крехтинг. Наши швейцарские братья молятся за нас в темницах, куда их бросили сторонники Цвингли[28].
Маттизон. Горе тебе, Цюрих!
Ротман. Германия охвачена мятежом.
Маттизон. Братья, во время уличного шествия в ризнице церкви, что над водами, Господь просветил меня.
Бокельзон. Аминь. (Собирает у присутствующих кресты.)
Маттизон. Братья, лютеране и приверженцы Папы страшатся Библии и боятся обращать к ней взоры. Мы же, анабаптисты, никакого страха не испытываем. Мы осуществляем реституцию и восстанавливаем церковь в ее правах, мы основываем Новый Иерусалим, дабы род человеческий возродился в своей первоначальной невинности, каким он был описан в Ветхом и Новом Завете. Но для этого нам надлежит обновить не только веру, но и закон, ибо что толку от веры, если наш закон останется законом императора и Папы, законом, поощряющим эгоизм среди людей и разделяющим их на бедных и богатых, на сильных и слабых. Посему в Новом Иерусалиме должен править новый закон. Никому из нас не дозволено больше покупать и продавать, трудиться ради денег, получать ренту, заниматься ростовщичеством, наживаться на несчастьях, крови и поте бедняков.
Бокельзон. Аминь.
Маттизон. Братья, мы обязаны в Граде Божьем сделать так, чтобы имущество было общим, ибо еще в Писании сказано: и сделались многие верующие едины душой и телом, но никто не говорил, что его имущество принадлежит только ему, напротив, у них все было общее.
Бокельзон. Аминь.
Ротман. Люди все еще цепляются за свое добро, брат Маттизон.
Штапраде. Нам предстоит еще много работать с ними.
Крехтинг. Мы еще не упрочили нашу власть над ними.
Винне. В городе все еще довольно много тайных сторонников епископа.
Клоприсс. Обобществлением имущества мы займемся позднее.
Маттизон раздает большие горящие свечи.
Маттизон. Грядет Царствие Божие. Оно стучится в ворота и громовым голосом требует, чтобы его впустили.
Нам нельзя медлить. Идите снова на улицы и в церкви и проповедями и молитвами готовьте народ; через три дня будет введен новый закон.
Бокельзон. Аминь.
Все выстраиваются по двое и медленно движутся по сцене. Маттизон теперь оказывается последним.
Маттизон. Какие сведения о епископе, брат Клоприсс?
Клоприсс. Братья в Кёльне подтверждают, что он там собирает войско.
Штапраде. Восемь тысяч ландскнехтов.
Крехтинг. Нужно укрепить городскую стену и призвать братьев под знамена. Мы можем выставить четыре тысячи человек.
Процессия замирает.
Все поворачиваются к Маттизону.
Бокельзон. Аминь.
Ротман. Не собирается ли брат Маттизон начать переговоры с епископом? Нельзя сказать, что он выдвинул совсем уж неприемлемые требования. Если он подтвердит законность нашей формы правления, мы готовы будем признать его суверенитет над нами.
