Но разве те странности, о которых я говорю, и эта притупленность (или автоматичность) реакций – не одно и то же?

Реакция экспертного сообщества – это микрофеномен, позволяющий многое разглядеть в том, что касается макрофеноменов. Или даже эти макрофеномены уже нам неинтересны? Но что тогда интересно?

А теперь я, рискуя оказаться совсем уж неадекватным нынешней ситуации и даже заподозренным в пафосе (страшнейшем из смертных грехов для социальных страт, претендующих на привилегированность), упомяну пятый мотив, представляющийся мне столь же обязательным, сколь и предыдущие четыре.

Пятый мотив таков – ты считаешь свое общество как совокупность ныне живущих стадом коров и потому тебя ни к чему не обязывает ни профессия, ни ситуация? О’кей. Но ведь, кроме живых, есть и умершие! Они тебя тоже ни к чему не обязывают?

Особо странно для меня то, что этот мотив отсутствует у людей, подчеркивающих свою религиозность. Я вот ее совсем не подчеркиваю, а настаиваю на том, что являюсь человеком, хотя и нечуждым метафизике, но светским. Однако трагизм произошедшего требует, согласитесь, и какого-то дозированного экзистенциального отношения.

И потому я считаю возможным здесь сказать, что если все мои сограждане почему-либо превратятся в мычащих коров, я не перестану читать стихи, сколь бы смешно это ни выглядело. И не начну мычать. Потому что я всегда свое поведение в любой серьезной ситуации буду сверять с "мортальной референтной группой". То есть с оценками дорогих моему сердцу умерших. И вести я себя постараюсь так, чтобы эта оценка, как минимум, не была негативной.

Раз уж речь зашла о стихах, читаемых то ли людям, то ли коровам, то я напомню строки Александра Трифоновича Твардовского. Которые мне лично представляются мировым шедевром метафизической – и именно метафизической – лирики. Вспоминая погибших на войне, поэт пишет:

"…И время шло. И с той поры над ними

Березы, вербы, клены и дубы

В который раз листву свою сменили.

Но вновь и вновь появится листва,

И наши дети вырастут, и внуки,

А гром пальбы в любые торжества

Напомнит нам о той большой разлуке.

И не затем, что уговор храним,

Что память полагается такая,

И не затем, нет, не затем одним,

Что ветры войн шумят не утихая.

И нам уроки мужества даны

В бессмертье тех, что стали горсткой пыли.

Нет, даже если б жертвы той войны

Последними на этом свете были, -

Смогли б ли мы, оставив их вдали,

Прожить без них в своем отдельном счастье,

Глазами их не видеть их земли,

И слухом их не слышать мир отчасти?

И, жизнь пройдя по выбранной тропе,

В конце концов у смертного порога,

В самих себе не угадать себе

Их одобренья или их упрека!

Что ж, мы трава? Что ж, и они трава?

Нет. Не избыть нам связи обоюдной.

Не мертвых власть, а власть того родства,

Что даже смерти стало неподсудно".

Так трава мы или не трава? Может ли быть настоящий эксперт – травой? Понятно, что сегодня он не может быть ангелом. Но может ли он быть травой в том смысле, который имел в виду автор приведенных мною выше стихов?

Это первый (и, как ни странно, может быть, главный) вопрос. Вопрос об отчуждении от эгрегора.

Второй вопрос – о психосоциальной адекватности профессионала.

Можно ли назвать профи, сколь угодно циничного, социально адекватным, если у него нет мотива профессионального любопытства ("чё же там все-таки произошло?"), инстинкта самосохранения ("а если это завтра шандарахнет по мне и близким?"), желания покрасоваться перед своими привилегированными поклонниками и желания покрасоваться перед умеренно широкой аудиторией ценителей?

В сущности, эти два вопроса представляют собой единое целое. Сегодня – отчуждение от эгрегора. Завтра – отвращение от собственной физиономии, которую надо лицезреть, хотя бы совершая утренний туалет. Послезавтра – такая деградация, что не до профессиональной адекватности и ответственности.

Приступая к зачтению высказываний субъектов независимой экспертизы, делаемых по горячим следам событий, я, не скрою, боялся подтверждения своих наихудших предположений. И я получил подобное подтверждение. Высказывания эти в подавляющем своем большинстве не отвечают пяти сформулированным мною выше критериям. Если это так (а читатель, если хочет, сам может убедиться, что это так), то микросоциальная группа, выдающая такие высказывания, – социально и экзистенциально неадекватна. ТОЛЬКО ЛИ ОНА?

Повторяю, ТОЛЬКО ЛИ ОНА?

Я не имею права говорить, что ВСЕ высказывания не отвечают этим критериям.

Прежде всего, потому, что как бы внимательно я ни изучал информационный поток и чьей бы помощью при этом изучении ни пользовался, я все равно что-то могу пропустить.

Кроме того, отнюдь не все, кто высказывается, обязаны отвечать вышеназванным критериям. Это удел той микросоциальной группы, которую я предложил к рассмотрению. Представители других групп имеют полное право делиться с обществом ЛЮБЫМИ своими соображениями и ЛЮБЫМИ сведениями, сколь угодно корявыми и неряшливыми. Не мое дело судить о качестве этих сведений и соображений – поделились, и на том спасибо.

Все мои претензии – к очень узкому кругу профессионалов, состоящему, повторяю еще раз, прежде всего, из политиков, у которых руки развязаны для того, чтобы давать комплексную публичную оценку случившемуся. Это не политики первого эшелона – эти все скованы донельзя узкими протокольными, жанровыми, политкорректными и иными рамками. Но есть и другие политики, всем хорошо известные, которые этими рамками никоим образом не скованы. Они иногда охотно, свободно и широко говорят, обсуждая достаточно мелкие события. А тут – или "поводизация", или silentium.

Такое же "или-или" царит по сей день в среде экспертов, интеллектуалов-системщиков, гордящихся собственным профессионализмом журналистов, не скованных своими рамками профессионалов-отставников. Я специально не хочу называть имена. Тем более, что они у всех на слуху.

Это узкий круг людей. Но неадекватное поведение этого круга может обернуться крайне пагубными последствиями. Так что же происходит с…? Тут как ни назови тех, с кем это происходит, – ИМИ, НАМИ – главное все-таки, ЧТО ЖЕ ИМЕННО ПРОИСХОДИТ.

Что и почему?

Когда я задал этот вопрос одному из очень уважаемых мною экспертов, он просто пожал плечами и сказал: "Культура деградации… Чему ты удивляешься?"

Другой же эксперт дал более развернутую оценку. Обратив мое внимание на китчевый сериал "Наша Russia", он спросил: "А ты можешь себе представить, что кто-то осмелился бы снять такое кино, например, про пуштунов?.. Не хочу вслух говорить о более близких к нам амбициозных народах… Или даже о народах, не столь амбициозных, как этот неназванный мною гордый горный народ…"

И тут мне стало не по себе. Я вспомнил многое.

Например, то, как именно отнеслись к сериалу "Наша Russia" (а также к моим резким, хотя и корректным, сугубо культурным жестам в отношении этого сериала) некоторые из моих знакомых. Живущих в России, говорящих по-русски и по всем нормальным признакам являющихся именно теми русскими, которых в данном сериале, что называется, "опускают".

Они не поняли той резкости, с которой я осуществил культурное отторжение подобного "опускания".

Речь шла о загадочном непонимании.

О чем-то, если говорить честно, близком к разотождествлению. Есть, видимо, внутренняя затаенная убежденность в том, что "Объект", подвергаемый атаке, уже мертв или необратимо движется в сторону смерти, причем с очень большой скоростью. И потому стоит ли хлопотать по поводу тех или иных его злоключений? Стоит ли тратить на это силы?

Что если в этом сокровенная причина апатии или инерционной лихорадочности во всем, что касается обсуждения интересующей меня микросоциальной группой событий 29 марта?