— Ах… ты и это не забыл!..

— Конечно, после я расскажу тебе его историю… Плутон, поди сюда! Вот твой новый господин!

— После!.. После!.. — прошептал чуть слышно сенатор, гладя дрожащей рукой голову красивой собаки. — Я тебя очень, очень благодарю, Теодор… я, право, не желал тогда зла… я хотел… у меня была хорошая цель… но прости, мне что-то нездоровится сегодня… Покойной ночи… я пойду к себе… лягу… Гармс позаботится, чтобы для тебя было все… Смотри, Гармс, чтобы господин Теодор Цургейден ни в чем не имел здесь недостатка!

— Слушаю-с, ваша милость! — ответил Гармс и осторожно повел своего господина вверх по лестнице, точно он и сейчас еще был все тот же богатый и важный господин, а не разорившийся бедняк, живущий в его доме и за его же счет.

Спустя несколько минут Гармс снова вернулся к приезжим и проводил господина Теодора Цургейдена в комнату его матери. Древняя старушка приняла его с распростертыми объятиями: слезы радости катились по ее бледному лицу.

Трудно сказать, что было сказано этими двумя столь долго тосковавшими друг по другу и столь долго считавшими друг друга безвозвратно погибшими, но только просидели они в этой задушевной беседе до самого утра.

Гармс и Бенно тоже долго беседовали между собой. Бенно рассказал ему о своих приключениях, и старик не раз за это время вздымал молитвенно руки к небу и даже вскакивал со стула.

Только под утро все заснули крепким сном, как это почти всегда бывает после ночи, проведенной без сна. Но около семи часов утра стук в наружную входную дверь дома разбудил старика Гармса.

Старик отворил двери, и его глазам предстало нечто такое, чего никто не ожидал. Какие-то люди, очевидно, рабочие, принесли мертвое тело сенатора Цургейдена. Эти люди нашли его, засыпанного снегом, мертвым на крыльце Цургейденского фамильного дома.

Каким образом все это случилось, никто не знал, но близкие его могли предположить, что неожиданно постигшее разорение подкосило его силы, разбило и телесно, и нравственно. А возвращение брата и это свидание с ним окончательно надломило силы старика. Он почувствовал себя до того униженным предложением брата прийти к нему на помощь, до того пристыженным при воспоминании о своем прежнем поведении по отношению к нему, что не мог долее оставаться дома, ему хотелось одиночества и полной тишины, он вышел на улицу. Но где ему было преклонить голову, где найти успокоение своей измученной душе в эту ночь, как не там, не у того дома, где некогда стояла его колыбель, где он столько лет прожил всеми уважаемым и гордым властелином? Он почти бессознательно добрел до этого крыльца, но здесь силы оставили его, он опустился на ступеньки, присел отдохнуть, и тут смерть сразила его.

Гармс долго плакал и тосковал над телом.

— О, как мне будет недоставать его, — жаловался он, — какой был строгий, разумный человек…

Теодор и Бенно также сожалели о столь быстрой и неожиданной кончине сенатора, но, конечно, их горе не было так глубоко.

Устроив наскоро свои дела в Гамбурге, Теодор Цургейден разыскал через газеты местопребывание вдовы Рамиро и вместе с Бенно отправился в глухое местечко в Силезии, где она находилась. Несчастная семья ужасно нуждалась, почти все лошади были проданы, балаган стар, костюмы истрепаны и изношены. Сама величественная дама состарилась и поседела.

Узнав о громадном состоянии, выпавшем на ее долю, о том, что и она, и дети, и все близкие теперь обеспечены навсегда, эта женщина не столько радовалась этому благополучию, сколько интересовалась малейшими подробностями касательно ее мужа.

По возвращении в Гамбург, Бенно и его отец встретились еще раз с доктором Шомбургом и Халлингом, которые отправлялись теперь в Центральную Азию для научных исследований. Они звали Бенно с собой. Он отрицательно покачал головой и взглянул на отца. Тот понял его мысль и сказал:

— Мы никогда уже не расстанемся друг с другом.

Деревня.