— Конечно, мы в невыгодном положении, — говорил он. — Но кое-что нам даже на руку. Во-первых, они не знают, что мы здесь. Таким образом, мы представляем собой тайную силу, некий неожиданный элемент. Во-вторых, у нас мощный стимул…

— А в-третьих?

— Наши ряды непрерывно растут. Сейчас нас одиннадцать. Двенадцать, если выживет один парень.

— Какой парень?

— Мы нашли его за два дня до тебя. Он здорово избит, но, быть может, выкарабкается. На вид крепкий он, во всяком случае когда-то был крепким.

— Где он?

— В соседней пещере…

— Я хочу на него посмотреть.

— Пожалуйста, но это зрелище не из приятных.

Джорджи провел меня через центральную пещеру, а потом в одно из боковых ответвлений. На тюфяке у стены лежал человек; его дыхание было слышно за двадцать футов. Я, присел на корточки и посмотрел на беднягу. Его лицо представляло собой сплошную массу бордовых рубцов. Распухшее, оно было в два раза больше, чем прежде.

— Работа, Симрега, — констатировал я.

— Знаешь его? — спросил Джорджи.

— Он был, да и остается моим приятелем.

— Ясно. Видимо, именно поэтому ты здесь.

— Есть еще одна причина. Он сильно искалечен?

— Наш врач Тигр говорит, что у него сломаны ребра и, возможно, повреждены внутренние органы. С носом тоже далеко не все в порядке — ему тяжело дышать. Удивительно еще, что он смог пройти тридцать миль в таком состоянии.

С помощью Джорджи я положил свой тюфяк рядом с Тяжеловесом. От приложенных усилий у меня закружилась голова. Я лежал в полной темноте и прислушивался к его дыханию. Временами он стонал, его сознание вновь и вновь уносилось туда, где он сражался один против всех. Время шло, дыхание Тяжеловеса менялось, и не в лучшую сторону. Иногда приходил Тигр, осматривал больного, качал головой и уходил.

Я очнулся от лихорадочного забытья. Меня разбудили сильные стоны, и я взглянул на Тяжеловеса. Из-за отеков его глаз не было видно, но я чувствовал, что он в сознании.

— Тяжеловес, как ты? — прошептал я.

Он что-то пробормотал, помотал головой. Опухоль стала больше. Казалось, его лицо вот-вот лопнет. Я пошел в главную пещеру за Тигром. Тот сидел у огня, шлепал на плоском камне лепешки из лишайника и вешал их сушиться.

— Вы должны что-нибудь сделать, — сказал я. — Он так долго не протянет.

— Бог мой, неужели вы думаете, что мне доставляет удовольствие видеть его страдания? — это рычание объясняло происхождение прозвища «Тигр».

— Без сознания — он стонет, а когда приходит в себя — подавляет стоны, и это еще хуже.

— Что же, по-вашему, я должен делать?

— Вы ведь врач, да?

— Послушай, Джон, мне нужны инструменты, лекарства, а их у меня нет! Ему необходима операция, чтобы удалить осколки костей, ясно? Ты думаешь, я могу оперировать голыми руками?

— Но должен же быть кусок металла или осколок камня, из которого можно сделать скальпель. Это лучше, чем оставить его умирать в мучениях.

— А лигатура? Зажимы? Бинты? Антисептики? Не говоря уж о наркозе.

— Можно что-нибудь придумать.

Тигр уставился на меня, потом отшвырнул комок пасты из лишайника и зашагал в комнату, где лежал больной. Тигр обнажил клыки и свирепо глянул на Тяжеловеса. Мы все стояли рядом и наблюдали.

— Его нужно оперировать в хорошо оборудованном флотском госпитале, — процедил Тигр сквозь зубы. — Здесь я могу его убить.

Тяжеловес застонал, как будто просил: «Сделайте хоть что-нибудь!»

Тигр с силой ударил кулаком одной руки в ладонь другой, сказал:

— Старый флотский афоризм гласит: даже если делаешь не так, все равно что-нибудь делай! — и резко обернулся. — Грифт, принеси мне несколько каменных осколков поострее! Ты, Танубр, тереби лишайник на волокна. Жаба, кипяти воду. Гринги, ты и Бочка, поднесите его ближе к огню. — Тигр одарил меня яростным взглядом. — Но если он умрет, видит Бог, свидетельство о смерти будешь выписывать ты, Джон!

Тигр уверенно сделал разрез на том месте, где когда-то была переносица пациента. Дальше наблюдать не было сил. Я прислонился к стене в дальнем конце пещеры и лишь прислушивался к доносившимся звукам: бормотание хирурга, требования подать новое лезвие или добавить свет; сочувствующий шепот зрителей; прерывистое дыхание Тяжеловеса. Казалось, все это продолжается бесконечно долго.

Наконец операция закончилась. Тигр прошел в боковой ход, где размещалась умывальня. Тяжеловеса отнесли обратно на его тюфяк. Он дышал значительно легче. Тигр вернулся, подошел ко мне и пробурчал:

— Спасибо, что сдвинул меня с мертвой точки. Победить или проиграть. Я рад, что согласился. Носовые проходы были забиты осколками и запекшейся кровью. Черт-те что творилось. Сейчас все свободно.

Опухоль сразу стала спадать. К вечеру Тяжеловес уже смог немного говорить. Первое, что он сказал:

— Поищите другого… — Пауза, подобие ухмылки. — Особых примет нет…

Тяжеловес поправлялся быстро. Через пару дней он мог сидеть и ел с завидным аппетитом. Однако на его лицо по-прежнему было страшно смотреть. Импровизированные швы Тигра были эффективны, но слишком грубы. Опухоль спала совсем, но вокруг глаз остались желто-черные пятна, а ниже — синевато-багровые шрамы.

— Краше не бывает, — единственное, что он сказал, увидев свое отражение в воде.

Я рассказал Тяжеловесу, как меня обвинили в воровстве, его история была еще проще. Они подстерегли его, велели сесть в автобус и отвезли неизвестно куда из лагеря. Однако сначала, вместо того чтобы подчиниться, Тяжеловес бросился на них с кулаками.

— Я наивно полагал, что драка привлечет наших, — объяснял Тяжеловес. — Законы лагеря, и все такое. Но, как видишь, ничего не вышло. Вот тебе и законы.

— Что-то не сходится, — размышлял я. — Зачем человеку, который хочет поднять восстание, так глупо привлекать к себе внимание?

Тяжеловес несколько минут молча смотрел на меня, потом усмехнулся.

— Может быть, я чего-то не понимаю, — продолжал я. — Мне казалось, что Компании внимательно следят за тем, что происходит в лагере. Именно люди Компании пришли и опечатали туннель, где я нашел самородок. Как это стыкуется с тем, что в лагере верховодит какой-то хетеник?

— Симрег не мятежник, Джон, — спокойно ответил Тяжеловес. — Он шпион Компании. Ему нужна твоя информация.

— Но мне он сказал, что он хетеник или сочувствующий хетеникам…

— Он врал.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что хетеник — я, — проговорил Тяжеловес.

— Это слово — эпитет, которым награждается любой подозреваемый в недовольстве существующим строем, — продолжал Тяжеловес. — Исходя из определения, ты Джон — тоже хетеник. Именно поэтому ты здесь. — Он поднял руку, предупреждая мои возражения. — Я не отрицаю, что формально ты виновен — ты покинул свой пост. Но тебя вынудили к этому обстоятельства и, думаю, ты согласишься, что тебя отнюдь не удовлетворяла ситуация на «Тиране».

— То, против чего я возражал, абсолютно не касалось формы правления, Тяжеловес…

— Ошибаешься. Ты наблюдал этого Краудера в деле и понял, что он человек Компании. А потом ты понял, что твоему другу Дэнтону грозит беда. Ничего случайного, все было санкционировано, Джон. Они собирались убить его, а ты хотел помешать, и с этого момента подписал себе приговор.

— Постарайся понять меня. Тяжеловес. Мне действительно не нравится то, что происходит. Но мне бы хотелось найти средство, не выходящие за рамки законов Флота. Я не люблю анархию.

Тяжеловес осторожно прикоснулся к своему изуродованному лицу.

— Как бы ты назвал режим в Ливорч-Хене?

— Хен — это свалка, Тяжеловес. Она вне закона и порядка…

— Но Симрег — человек Компании, ведь так? Фактически…

— Продолжай.

Он задумчиво смотрел на меня. Два печальных темных глаза на лице-маске.

— Я не случайно сослан в Хен, Джон. Все сделано специально.

— Да и я здесь не по своему желанию!