— Кстати, о форме, — вмешался Жак. — Андре как раз привез из Америки две тысячи комплектов, заказанных императором.

— Они здесь! — радостно воскликнула Оркис. — Жан-Жак будет в восторге. Только бы он успел получить их к тому моменту, когда будет одержана окончательная победа над испанцами!

— Сражение никогда не идет на пользу новой форме, — заметил мулат. — Не лучше ли сохранить ее для триумфальных церемоний?

— Ну конечно! — согласилась Оркис. — Надеюсь, новая форма оправдает ожидания императора. В противном случае не одна голова покатится с плеч!

Жак в шутливом отчаянье воздел кверху руки:

— Только не моя! — воскликнул он. — Я не имею к этому никакого отношения. Мой друг Андре де Вийяре тоже вряд ли согласился бы сопровождать этот груз за такое вознаграждение.

Оркис склонила голову набок.

— Кажется, я где-то уже слышала это имя.

— До революции оно было хорошо известно на острове.

— Ты имеешь в виду то самое семейство де Вийяре, одно из самых богатых на Гаити?

— Отец Андре владел одной из самых процветающих и доходных плантаций.

— Ax вот оно что! Теперь понятно, где я о нем слышала! Ну, я думаю, он приехал не для того, чтобы работать на хлопковых полях де Вийяре, или что они там выращивают?!

— Вы совершенно правы! — ответил Андре. Он решил, что Жак слишком рано завел разговор о плантациях, а потому постарался незаметно переменить тему.

— Вы очаровательны, мадам, — начал он. — Еще до отъезда в Америку я много слышал о вашей красоте, о ней говорят даже в Бостоне. Но теперь я понимаю, что любые слова бессильны описать вашу прелесть.

Оркис изящно и в то же время чувственно склонилась к нему, на мгновение коснувшись его руки своей нежной ручкой. Андре показалось, будто легкий, скользящий язычок змеи коснулся его кожи.

Потом она вновь взглянула на него своими узкими удлиненными глазами, словно оценивая все его мужские достоинства, и Андре почувствовал себя так, точно на нем была тесная, облегающая форма ее слуг-мулатов.

— Вы пообедаете со мной, — произнесла она медленно, растягивая слова. — Я обещала одному офицеру, что буду одна сегодня вечером, но я передумала. — Она протянула руку Жаку. — Когда будете уходить, Жак, скажите слугам, чтобы меня не беспокоили; пусть никто ко мне не входит!

— Я обязательно передам стражникам ваше приказание, — ответил мулат. — Надеюсь только, мне не придется отражать удары шпаги вашего отвергнутого поклонника.

— Ничего; думаю, вы выкрутитесь, как обычно, — рассмеялась Оркис. — Вы просто незаменимы в таких случаях!

Поцеловав на прощание ее руку, мулат направился к двери.

— Вы счастливчик, Андре! Вам необыкновенно повезло, — сказал он уже с порога.

— Я едва могу поверить своему счастью, — ответил Андре.

Дверь за Жаком закрылась, и Оркис повернулась к Андре. Он знал, чего от него ожидают, и тут же подсел ближе к ее ложу, устремив на нее восхищенный взгляд.

— Вы очень красивы, мой друг, — произнесла она. — Но можно ли назвать вас настоящим мужчиной, действительно ли вы таковы, каким кажетесь?

— Я могу только надеяться, что вы не будете разочарованы, — скромно ответил Андре, — потому что вы не просто прекрасны, как экзотический цветок, как орхидея, вы еще и очаровательная, и удивительно изумительная женщина.

Он почувствовал легкие прикосновения ее рук. Невозможно было устоять перед ней, перед этими призывно рдеющими, полуоткрытыми губами, перед страстным, волнующим сиянием ее глаз, и Андре потянулся к ней, склоняясь все ниже.

Губы Оркис крепко прижались к его губам, и он почувствовал, как ее длинные, острые ногти вонзаются ему в спину через тонкую материю пиджака.

Андре заглянул в зеленые глаза и увидел, как он плывет, отражаясь в их таинственной глубине.

Где-то там, в этом зеленоватом сумраке, словно вспыхивали языки пламени, и Андре почувствовал, как то же пламя зажглось в нем и охватило все его существо.

Пламя вспыхнуло ослепительно, взрывом снесло все преграды, и он уже больше ни о чем не думал.

Первые тонкие лучи рассвета тихонько уводили с неба тускнеющие звездочки, когда Андре медленно шел по дорожке к выходу из парка, окружавшего резиденцию Леклерка.

Он поднялся, когда Оркис еще спала, оделся, с трудом застегивая на себе рубашку одеревеневшими пальцами; ноги тоже были словно чужие, они совсем не слушались его.

Никогда в жизни не проводил он еще подобной ночи, никогда не был с такой удивительной женщиной; даже спящая, она неудержимо влекла к себе, воздух вокруг нее словно вибрировал, напоенный желанием и страстью.

Они пообедали в саду, под пологом звездного неба, а не в душной, ничуть не романтичной столовой; теплый свет свечей, горящих в канделябрах, смешивался с серебристым, холодноватым светом звезд, а стенами им служили темные дали, открытые на все четыре стороны света.

В ночной тиши до них доносились только неумолчное журчание и плеск воды в фонтане, струящемся где-то неподалеку, да кваканье лягушек, которые, казалось, были везде — не только в саду, заросшем пышными, великолепными тропическими растениями, но и в доме.

Они запивали изысканные креольские блюда чудесным вином, а потом Оркис настояла на том, чтобы Андре попробовал какой-то необыкновенный, экзотический напиток; впоследствии он узнал, что напиток этот называют «Пиво дьявола».

По вкусу он напоминал ликер с каким-то странным ароматом, не похожий ни на одно вино, какое ему приходилось когда-либо пить.

Допив свой бокал, Андре почувствовал, как жаркая волна прокатилась по его телу; она была как поток расплавленного огня; каждый нерв, каждый мускул в нем затрепетал, загораясь неудержимой страстью, из головы исчезли все мысли, и весь он превратился в одно безумное, непреодолимое желание, устремленное к Оркис; Андре понимал, что оно было вызвано искусственно, но не мог ему противостоять.

Несколько часов спустя, когда оба они, обессиленные, утомленные страстными ласками, лежали на ложе в форме лебедя, Андре с трудом начал припоминать, для чего он здесь. Едва шевеля губами, он прошептал:

— Я хотел бы украсить изумрудами твою чудесную шею; своей зеленью они еще ярче оттеняли бы блеск твоих глаз, а в уши тебе я вдел бы рубины, алые, как кровь, как твои губы! Но, увы, у меня совсем нет денег!

— Деньги не имеют никакого значения, главное — чтобы мужчина был настоящим мужчиной! — ответила Оркис. — А ты, без сомнения, являешься им, mon cher4.

— Как ты думаешь, — начал Андре, осторожно подбирая слова, — остались ли какие-нибудь деньги или ценности на плантации де Вийяре?

— То есть ты хочешь знать, — уточнила Оркис, — обшарил ли император это имение так же, как все остальные? — Она рассмеялась; смех ее был резким, неприятным. — Он хитер, мой Жан-Жак, очень хитер! Он обыскал все уголки, все самые потаенные местечки, где белые попрятали свои сокровища и деньги, надеясь, что смогут вернуться за ними. Но, как говорит император, они получат свое золото в другом, лучшем мире. Здесь оно им больше не понадобится.

— А вот мне бы не помешало иметь его хоть немножко. Уж я бы нашел ему достойное применение; я бы просто засыпал тебя подарками.

— Сейчас мне хотелось бы получить совсем другой подарок, — улыбаясь, возразила Оркис.

Она повернулась к нему, и от прикосновений ее рук и губ в Андре снова зажегся огонь, который он считал уже догоревшим, бессильным вспыхнуть вновь.

Немного погодя Андре попытался еще раз затронуть интересующую его тему.

— Помоги мне отыскать то, что принадлежит мне если не по юридическому, то по нравственному праву, — попросил он Оркис. — Разве мой отец не должен заплатить за то, что произвел меня на свет? Конечно, останься он жив, он никогда не признал бы меня своим сыном и наследником.

— Все белые таковы, — скорчив недовольную гримаску, сказала Оркис. — Все они les salles cochons5. Мы должны очистить от них остров, а те, кто еще остался, будут подвергнуты таким ужасным наказаниям и пыткам, что смерть по сравнению с ними покажется им благом.