Солнце ярко освещало факторию и высящиеся вокруг нее горы. Дорогу лениво перебегала собака, а на зеленых склонах Литтл-Шип мирно паслись коровы. Все дышало покоем и благополучием.

Я не видел особых причин для дурных предчувствий. Конечно, Черный жаждал снять с меня шкуру, но мне казалось, что он не очень-то спешил. Его шайка не знала поражений, верила в свои силы и не испытывала сомнений в том, что последнее слово останется за ней.

Вкус победы мне тоже хорошо известен. Несколько раз я брал верх в поединках, но от этого становился только осторожнее. Всякое может случиться в бою — ветка отклонит пулю, дрогнет рука, ветер бросит пыль в глаза... Даже самый быстрый и меткий стрелок не застрахован от случайности. А всякое оружие обоюдоостро, если с ним легкомысленно обращаться.

Ни один человек в здравом уме не станет баловаться с револьвером. Но я видел молокососов, которые лихо крутили его на пальце или проделывали другие эффектные штучки. Настоящий ганфайтер никогда так не поступит: если у спускового крючка практически нет свободного хода, можно запросто прострелить себе живот. Тот, кто близко знаком с оружием, обращается с ним уважительно. Револьвер предназначен для убийства, и ни для чего больше. Настоящий ганфайтер выхватывает его только для того, чтобы стрелять, а стреляет он, чтобы убить. И он не ходит, выпятив грудь, стараясь вызвать на поединок первого встречного, и не вырезает отметки на рукоятке, по одной на каждого убитого. Это удел сопляков, воображающих себя крутыми.

Такие мысли приходили мне в голову, пока я обшаривал глазами горы в поисках засады. Любой, кто приезжал в эти края, не мог миновать «Гнезда стервятника». Фетчен не был столь безрассудным, чтобы не оставить в таком месте разведку.

Я представил себе, что меня поставили следить за факторией, и постарался выбрать самое удобное место. Конечно, где-то повыше, Где есть деревья и можно видеть всех, кто приезжает или уезжает...

И тут я почувствовал, что за мной наблюдают. Можете назвать это шестым чувством, интуицией — как хотите.

Из дома появилась Джудит и направилась ко мне.

— Флэган... — начала она, но я решительно оборвал ее, приказав:

— Иди в дом! Возвращайся не спеша и жди меня.

— Что случилось? — она остановилась, широко раскрыв глаза.

— Джудит! Черт возьми, иди в дом! — вышел я из себя.

— Флэган Сэкетт, ты не имеешь права так разговаривать со мной! Думаешь...

Меньше чем в ста пятидесяти футах от нас на стволе винтовки заиграл блик солнца.

Порой нет более надежного спутника, чем шестизарядник. Правда, сейчас дистанция для него казалась максимальной, но мне случалось попадать в цель и с больших расстояний.

Левой рукой я толкнул Джудит к двери, а правой выхватил револьвер в тот самый миг, когда ствол винтовки полыхнул пламенем. Меня спасло движение, которым я отталкивал Джудит. Пуля пронеслась мимо уха, слегка ужалив его.

Но я уже сжимал в руке револьвер и палил, держа прицел выше цели — поправка на расстояние. Одним движением оттягивая курок и нажимая на спуск, я сделал три выстрела, звуки от которых слились в единый громовой раскат.

Три быстрых шага вперед, один влево, и мой револьвер рявкнул вновь. Сидевший в засаде мог удирать вверх по склону, и я поднял мушку, целясь туда, где видел отблеск от ствола, и немного рассеивая выстрелы, чтобы увеличить возможность попадания.

Эхо многократно повторило звуки выстрелов, и наступила глубокая тишина, которая даже давила на уши. Я стоял с оружием на изготовку, понимая, что барабан пуст, но не желая выдавать своего секрета противнику.

Медленно опустив револьвер, незаметно открыл барабан и несколько раз нажал на эжектор, выдавливая пустые гильзы, и тут же заполнил гнезда патронами. Из кустов не донеслось ни звука. Движения там я тоже не заметил, но не сводил глаз со склона.

Только сейчас, когда бой окончился, у меня возник вопрос, где Кэп и Галлоуэй, и второй: что с Джудит? Может, ее ранило? Я надеялся, что в нее не попали, но в перестрелке никогда не знаешь наверняка.

Я осторожно шагнул к кустам. Ничего.

Справа раздался голос Галлоуэя:

— По-моему, ты попал в него, братан.

Медленно дойдя до кустов, я направился вверх по склону и вскоре наткнулся на скалу, густо заросшую колючим кустарником, среди которого стояло несколько невысоких деревьев. Эти заросли занимали тридцать — сорок ярдов в ширину и столько же в глубину.

Сначала увидел винтовку «Генри» 44-го калибра со свежей щербиной на ложе, оставленной пулей. Рядом на листьях алела кровь. И никого рядом.

С револьвером в руке я пробрался в кустарник и остановился, прислушиваясь. Вокруг стояла такая тишина, что я услышал, как бьется сердце. Где-то вдалеке закаркала ворона, затем дверь фактории распахнулась и по крыльцу застучали сапоги.

Продираясь сквозь кусты, я не находил следа, до тех пор пока не увидел еще одно ярко-красное пятно — свежая кровь. Рядом в мягкой земле виднелся едва заметный отпечаток сапога. В любой момент меня могли обстрелять. Чувство, что за мной наблюдают, не оставляло меня.

Третье смазанное пятно я нашел на дереве, к которому раненый на секунду прислонился. Похоже, противник получил серьезную рану, хотя и из легкой кровотечение тоже бывает сильным. Идя по следу, я вскоре вышел на поляну, ярдов пятьдесят совершенно открытого пространства, и стал разглядывать каждый пучок травы, каждый выступ скалы, где может спрятаться человек.

Наконец обнаружил небольшую ложбину, невидимую со стороны фактории. В нее можно незаметно спуститься с гор, оставить здесь коня и подобраться к фактории.

С револьвером в руке я медленно пересек поляну, оглядываясь вокруг. По пути мне дважды попадались пятна крови. За деревьями нашел место, где привязывали лошадь. Осмотрев траву, я понял, что привязывали ее здесь не впервые и каждый раз на короткой веревке, чтобы быстро схватить поводья и запрыгнуть в седло.

Очевидно, неизвестный наблюдал за факторией давно и вот решил одним выстрелом убрать кого-нибудь из нас. Ему казалось, что промахнуться невозможно, и он был прав: меня спасло только то, что я отклонился.

Сзади подошел Галлоуэй:

— У тебя кровь, Флэган.

Я коснулся уха, которое немного горело, и на руке осталась кровь. Пуля задела верхний край ушной раковины.

Еще немного пройдя по следу, мы убедились, что всадник удрал в холмы. Судя по тому, как он гнал лошадь, рана его оказалась легкой.

Когда мы вернулись в факторию, там нас ждал Эван Хокс, обсуждая с Томом Шарпом планы по сбору скота.

У них оказалось много общих друзей среди покупателей скота. В округе имели ранчо около десятка скотоводов, и Шарп их хорошо знал. Все они не доверяли Фетченам и остерегались их.

— Хочу, чтобы все ранчеро поняли, — сказал Хокс, — это наша общая драка. Черный начал первым. Теперь настала наша очередь.

— Но у них численный перевес, — заметил Доби Уайлс, управляющий на «Тире В», человек опытный и бывалый. — Представляете, и наше клеймо тоже можно перекрыть «Перечеркнутым ДБФ».

— Они оставили кровь на канзасских равнинах, — сказал Галлоуэй, — кровь ковбоев с «Половины X». Думаю, право начать сражение остается за Хоксом. А мы поддержим.

Утром скот начал спускаться с холмов. Его гнали ковбои с соседних ранчо на равнину и оставляли пастись на свежей, сочной траве, а сами опять поднимались в горы за новыми стадами, рассыпавшимися по каньонам и оврагам этой гористой земли.

Появился фургон-кухня. Возле него собралось с полдюжины местных скотоводов, время от времени кто-нибудь из них отъезжал, потом возвращался обратно к фургону. Черный Джеймс Фетчен пока не объявлялся, хотя людей из его шайки видели на холмах.

Эван Хокс заарканил бычка, и Том Шарп с двумя другими ранчеро внимательно осмотрели клеймо и сразу определили, что поверх «Половины X» поставлено «Перечеркнутое ДБФ».

— В Техасе скотокрады сноровистее, — заметил Бридлав. — На спор меняют клеймо с закрытыми глазами, и это у них получается лучше, чем у Фетчена.