Она ободряюще посмотрела на меня и объяснила, что куриозы — это ведьмы, которые совершенно не интересуются явными аспектами колдовства: символическими вещами, ритуалами и заклятиями, — куриозы, — прошептала она, — это существа, озабоченные вещами вечными. Они, как пауки, плетут тонкие невидимые нити между известным и неизвестным, — она сняла свою шляпу и легла на спину, расположив свою голову точно на середине перекрёстка так, чтобы она указывала на север, — ложись, Музия, — произнесла она, протягивая руки на восток и запад, — макушка твоей головы должна касаться моей, а твои руки и ноги пусть будут в такой же позе, как и у меня.

Лежать голова к голове на перекрёстке было неудобно. У меня было ощущение, что наши скальпы, хотя и разделённые волосами, сплавились вместе. Я повернула свою голову в сторону и к своему великому удивлению заметила, насколько длиннее её руки, чем мои. По-видимому, осознав моё открытие, донья Мерседес подвинула свои руки ближе к моим.

— Если кто-нибудь увидит нас, то подумает, что мы сошли с ума, — сказала я.

— Возможно, — согласилась она, — однако, если найдутся люди, которые обычно прогуливаются по этому перекрёстку в это время ночи, они убегут прочь в ужасе, думая, что увидели двух куриоз, готовых к полёту.

Мы молчали некоторое время, а когда я спросила её о полёте куриоз, она заговорила снова.

— Что заставило меня так заинтересоваться, почему ты остановилась на перекрёстке? Есть люди, готовые присягнуть, что видели куриозу, лежавшую голой на этом самом месте. Они говорят, что у неё появились крылья, выросшие из спины. Они видели, как её тело стало просвечиваться белизной, когда она взлетела в небо.

— Я видела, как твоё тело стало прозрачным на сеансе Сандоваля, — сказала я.

— Конечно, ты видела это, — ответила она с весёлым пренебрежением, — я сделала это для того, чтобы ты поняла, что ты никогда не будешь целительницей. Ты медиум и возможно даже ведьма, но учти — не целительница. Я знаю это, так как я сама — ведьма.

— Чем ведьма отличается от других? — спросила я между приступами смеха. Я не хотела воспринимать её серьёзно.

— Ведьмы — это существа, которые не только способны видеть колесо случая, — ответила она, — но способны создавать своё собственное звено.

Что ты скажешь, если в этот миг мы отправимся в полёт, связанные друг с другом головами?

На секунду или две у меня было ужаснейшее восприятие. Затем чувство полного безразличия овладело мной.

— Повторяй любое из заклинаний, которым тебя научил дух моего предка, — приказала она, — я буду повторять его с тобой.

Наши голоса слились в единый гармоничный звук, который наполнил пространство вокруг, окутывая нас гигантским коконом. Слова выстраивались в ряд непрерывной линией, унося нас всё выше и выше. Я видела, как облака двинулись на меня. Мы начали вращаться, словно колесо, пока всё вокруг нас не стало чёрным.

Кто-то энергично тормошил меня. Я проснулась от неожиданного толчка.

Сидя за рулём джипа, я вела машину! Это потрясло меня. Я никак не могла вспомнить, как и когда я вернулась в машину.

— Не спи, — пробурчала донья Мерседес, — мы же можем так разбиться и умереть, как две дуры.

Я нажала на тормоза и выключила зажигание. Мысль о том, что я спала и управляла машиной, заставила меня задрожать от страха.

— Куда мы едем? — мой голос прозвучал на октаву ниже.

Она улыбнулась и сделала жест полного отчаяния, поднимая брови, — ты слишком быстро устаёшь, Музия. Ты слишком маленькая. Но я думаю, что это твоя лучшая черта. Если бы ты была больше, ты была бы невыносимой.

Я настаивала на том, чтобы она назвала мне место назначения. Мне хотелось знать, где оно находится, чтобы ощутить чувство направления.

— Мы едем на встречу с Леоном Чирино и другими коллегами, — сообщила она, — трогай. Я покажу тебе, куда надо ехать.

Я завела джип и ехала некоторое время в молчании. Мне всё ещё хотелось спать.

— Леон Чирино медиум или целитель? — наконец спросила я.

Она тихо засмеялась, но ничего не ответила, — почему ты думаешь об этом? — спросила она после долгого молчания.

— В нём есть что-то совершенно необъяснимое, — ответила я, — он напоминает мне тебя.

— И даже сейчас? — насмешливо спросила она, и вдруг совершенно серьёзным голосом признала, что Леон Чирино и медиум и ясновидец.

Уйдя в раздумья, я прослушала её указание и вздрогнула, указывая на высокое дерево букаре: — ты проехала мимо! Дай задний ход, — затем она улыбнулась и добавила: — останови здесь! Мы немного пройдёмся.

Дерево отмечало въезд на узкую дорожку. Земля была усыпана мелкими цветами. Я знала, что они красного цвета, но при лунном свете цветы казались чёрными. Букаре почти никогда не растут сами по себе. Обычно они украшают рощи, затеняя кофейные и какаовые деревья.

Следуя узкой тропой между тонких стволов букаре, мы направились к гряде холмов, мрачно маячивших перед нами. Кругом стояла тишина, нарушаемая лишь неровным дыханием Мерседес Перальты и хрустом ветвей под нашими ногами. Тропа кончилась перед низким домиком, грязные стены которого едва держались. Крышу покрывали пальмовые листья вперемежку с оцинкованной жестью. Скат крыши доходил почти до земли, создавая широкую веранду. Окон на фасаде не было, и слабый свет проникал только через узкую дверь.

Донья Мерседес распахнула её настежь. Мерцание свечей и блики причудливых теней наполняли комнату, в которой почти не было мебели. Леон Чирино, сидя на стуле, смотрел на нас с удивлением и восторгом. Он вскочил, горячо обнял целительницу и подвёл её к стулу, который только что освободил.

Потом он приветствовал меня, шутливо встряхнув мою руку, — я хочу представить тебе одного из величайших целителей нашего времени, — сказал он, — второго после доньи Мерседес.

Прежде чем он успел что-либо добавить, кто-то крикнул: — я Августин.

Только сейчас я заметила в углу низко опущенный гамак, а в нём небольшого мужчину. Он лежал изогнувшись, и его нога касалась земли, раскачивая гамак взад и вперёд. Он не казался особенно молодым, но не был и старым. Ему было, пожалуй, лет тридцать, однако его впалые щёки и костлявое тело делали его похожим на ребёнка-дистрофика. А какие у него были глаза! Голубые, на смуглом лице, они сияли ослепительной силой.

Я неловко топталась посреди комнаты. Было что-то жуткое в неясном свете свечей, играющем нашими тенями на стенах, увешанных паутиной.

Спартанская обстановка — стол, три стула, два табурета, раскладушка создавала в комнате нежилую атмосферу.

— Ты здесь живёшь? — спросила я Августина.

— О, нет, — сказал он, приближаясь ко мне, — это мой летний дворец, — довольный своей остротой, он откинул голову назад и захохотал.

Смущённая, я двинулась к ближайшему табурету и вскрикнула, когда что-то большое оцарапало мою лодыжку. Гнусный грязный кот глазел на меня.

— Нет нужды кричать, садясь на стул, — сказал Августин и взял на руки костлявое животное. Стоило хозяину погладить его по голове, как он начал урчать, — он нравится тебе? Ты не хочешь его погладить?

Я категорически замотала головой. Меня страшили не столько блохи и чесоточные голые пятна, рассыпанные по его желтоватой шкуре, как эти пронзительные жёлто-зелёные щёлочки глаз, ни на миг не спускавшие взора с моего лица.

— Если мы хотим отыскать растения, нам лучше выходить, — сказал Леон Чирино, помогая донье Мерседес подняться. Он отцепил старую лампу, висевшую на гвозде за дверью, зажёг её и дал нам сигнал следовать за ним.

Низкая дверь, закрытая занавесом, вела в заднюю часть дома, которая служила кухней и кладовой. Одной стороной комната выходила на небольшой участок земли, усаженный толстыми саженцами деревьев и высоким кустарником. В свете лампы он выглядел как фруктовый сад без фруктов.

Мы протиснулись сквозь брешь в непроходимой стене кустарника и оказались в пустынной унылой местности. Склон холма, покрытый недавно сожжённой травой и обуглившимися пеньками, выглядел в лунном свете уродливо и страшно.