Получалось, если нет материальной причины — нужно думать о нематериальной. Отбросьте все невозможное; то, что останется, — и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался… Кажется, так. Материальные причины, не оставляющие материальных следов, невозможны. Наверное. Я выматерилась, рывком поднялась с кровати. Хватит. Этак я скоро поверю в карму, ауру и предсказания апокалипсиса одновременно. Баста. Платить за разгадку собственным психическим здоровьем я не намерена: когда все это закончится — чем бы ни закончилось, тогда и поглядим, что к чему. Если будем живы.

Муж вернулся, держа в руках початую бутылку коньяка. Хлебнул из горла, хмыкнул:

— Пойдем, поможешь руки вымыть. Питьевую воду жалко переводить, а этот — в самый раз. Все равно мне «Хеннеси» не нравится.

— Позер. — Я забрала у него бутылку. — Муж, а может, не надо сегодня напиваться? Выходить с похмела — не лучшая мысль.

— А чего бы и нет? До утра просплюсь. Да и тебя напоить можно… Учитывая, что спирт выводится легкими в чистом виде — вот и готовый пеногаситель. С твоим анамнезом…

— Доказательной базы маловато для такого рода терапии. — Я подставила руку. — Надеюсь, ты на кухне не много хлебнуть успел?

— Чуть-чуть. — Муж ввел иголку в вену, торжествующе усмехнулся. — Мастерство не пропьешь.

— Точно. Но все равно ты мне не нравишься.

— Я мог бы ответить, что ты нравишься мне еще меньше. Ладно, пить больше не буду. Раз уж довелось наблюдать конец света — лучше делать это на трезвую голову. Впечатлений больше.

Черт, а ведь с него станется надраться, уйти в штопор и выстрелить. Представить Ива-самоубийцу казалось невозможным — но еще пару недель назад я не могла бы представить Ива-мародера, хладнокровно расстреливающего конкурентов. Заведующий отделением с холеными руками и капризным норовом, интеллигентный ценитель хорошей выпивки и красивых женщин…

— Чего ты на меня так уставилась?

— Ничего.

— Не бойся, ничего я с собой не сделаю.

— Не боюсь.

— Вот и славно… Маш, а у тебя есть какие-нибудь грехи? Ну, серьезные, смертные?

— Грехи? — Я подняла бровь. — Разлюбезный мой супруг, если я когда-нибудь и соберусь обсуждать эту тему, то явно не с тобой.

— А чего так? Рылом не вышел?

— А того, что ты не исповедник и не психоаналитик. Это их дело — скелеты из чужих шкафов вытаскивать.

— Не доверяешь, значит?

— Я себе-то не доверяю. Ив, к чему ты это?

— Да так, ни к чему. — Муж направился в гостиную, раскрыл дверцы шкафа. — Давай собираться.

Недолго думая, он широким жестом выгреб на пол все содержимое полки шкафа. Прежде чем я успела пикнуть, следом полетели вещи еще с одной.

— Да ладно тебе, Маруська. Зато так быстрее, все видно. Берем минимум, только самое необходимое. Потом на своем горбу это переть.

Ну да, быстрее… А ведь он не пьян. Совершенно. Похоже, та пара глотков, что я видела, была единственной.

Муж поймал мой взгляд и качнул головой:

— Машка, я в полном порядке.

Того, кто первый придумал перевести «are you all right?» как «ты в порядке?», следовало бы пристрелить.

— Ага, я вижу.

Я присела над грудой вещей, разбираясь, где же тут мои, а где мужа. Джинсы, различающиеся только размерами — у Ива больше. Водолазки с футболками, правда, отличаются еще и по цвету. Когда постоянно носишь хирургический костюм, нужда в разнообразном гардеробе отпадает сама собой. Печально. Наверное, я все-таки неправильная женщина…

Взгляд уцепился за что-то белое, блестящее, и спустя миг я держала в руках свадебное платье. Надо же, вот оно где валялось, оказывается. Я поднялась, встряхнула плотно скрученный узел. Тяжелая ткань развернулась, подол опустился на пол… ну да, это не я стала ниже, это просто нет каблука. Сколько ж нам тогда пришлось пахать, чтобы устроить себе свадьбу? Ив, помнится, поставил рекорд — как зашел в здание «скорой», так через неделю и вышел — в хирургии он в то время еще не работал. Мне, впрочем, тоже в реанимации скучать не пришлось — благо летом в пору отпусков дежурств обычно хоть отбавляй. Что ж у нас была свадьба… и гости… и платье. Все как у людей. И только когда все эти церемонии заканчиваются, понимаешь, что не в них счастье.

Я развернулась к зеркалу, непонятно зачем приложила платье к груди, разглаживая по телу тяжелую, уже пожелтевшую ткань. Отвела взгляд от собственной физиономии — красноглазый упырь с выгоревшими, смахивающими на солому волосами и розовыми шелушащимися пятнами на лице.

Диджей, или тамада, или как-его-там, совершенно не знал английского. Иначе как объяснить, что в качестве фона для танца жениха и невесты он поставил нам «Hallelujah». Трогательная песенка из «Шрека», ничего более.

Well baby I've been here before

I've seen this room and I've walked this floor

I used to live alone before I knew ya

I've seen your flag on the marble arch

Love is not a victory march

It's a cold and it's a broken Hallelujah[49]

Глядя сейчас на то, во что мы превратили нашу семейную жизнь, — вышло почти предсказание. Впрочем, тогда я не верила в дурные приметы, а жить мы собирались долго и счастливо… Я и сейчас в них не верю, но толку-то…

— Маруська… — раздалось откуда-то сбоку.

Я обернулась к мужу, все еще придерживая платье.

— Если для тебя это так важно, возьми. Невелика тяжесть.

Я дернула щекой, изображая усмешку. Хотелось плакать. Скрутила ткань в бесформенный узел и зашвырнула в глубину шкафа. Перевела взгляд на мужа.

— Только самое необходимое.

— Маш, зачем ты так? — Ив перешагнул груду тряпья, мягко придержал за плечи. — Маруська, не надо. Я же не слепой.

А ведь я все еще его люблю.

Потрясающе своевременная мысль.

Всего полшага навстречу, уткнуться лбом в грудь и так замереть. Я подалась назад, повела плечами, чтобы высвободиться. Ив покачал головой.

— Не пущу. Этой ночью я чуть не поседел, пытаясь до тебя дозвониться. Так что не пущу.

Одним коротким рывком подхватил под бедра, впечатал в дверцы шкафа, прижимая всем телом, прошептал:

— И хоть задергайся.

Ему все же пришлось разжать руки, занявшись застежкой моих джинсов. В два движения вышагнуть из скользнувших по бедрам штанов вместе с бельем, сдернуть водолазку, позволить мужу расстегнуть бюстгальтер. Щетина неожиданно больно царапает по лицу, но это лишь усиливает возбуждение. На миг оторваться от его губ, поймать взгляд из-под полуприкрытых век, ухмыльнуться:

— Мастерство не пропьешь.

— Точно.

Расстегнуть ремень, позволить снова подхватить на руки, обвив ногами его талию, почувствовать, как он заполняет целиком, подаваясь навстречу, пока дыхание не сорвется в протяжный стон, а руки не ослабеют. Опуститься на груду одежды, потянув его за собой, снова поймать ритм, еще и еще, пока не собьешься — потому что не сбиться не получится. Еще несколько движений — и теперь его очередь. Встретиться взглядом, обнять и больше не отпускать.

Кашель, как всегда, подобрался не вовремя, заставив Ива резко дернуться, высвобождаясь.

— Всю малину испортил, — сказала я отдышавшись. — Ну, хорошо хоть, не полминутой раньше. Хотя… было бы забавно.

— Зараза ты, Маруська. Ехидная зараза.

— Не рыдать же…

— И то правда, — он снова обнял, вытянувшись рядом.

— Муж… а ты меня еще любишь?

— А что я только что делал?

— И кто из нас ехидная зараза?

— Так с кем поведешься… Люблю. Пойдем-ка в спальню, нечего на полу валяться.

— А собираться?

— Успеется. Утром.

Мы вышли из дома, едва стало достаточно светло для того, чтобы не переломать ноги на улицах с неработающими фонарями. Собрались и вправду быстро — в конце концов, и уходили не в никуда. У родителей наверняка найдется какое-нибудь барахло на первое время. Люди их поколения не выбрасывают добротные вещи лишь потому, что те вышли из моды. А еще у них можно будет взять мотоцикл и попробовать вернуться в город, на этот раз забрав с собой столько, сколько влезет в коляску. Но это потом — когда мародеры перережут друг друга. Оставаться в городе опасно — даже если не принимать во внимание то, что в водохранилище опасная концентрация хлора может сохраняться до двух месяцев, а по улицам, вспомнив древний лозунг «грабь награбленное», бродят люди со знаменем экспроприаторов капиталистической собственности наперевес. Главное — вода, электричество и канализация. Точнее — их отсутствие. Из унитаза уже несло так, что вонь чувствовал даже мой почти потерявший обоняние нос. А что будет после того, как переполнятся сточные емкости и все это добро польется в пруд, не хотелось даже думать.