Казалось, Уэллс прочел ее мысли.

– Если бы тебя не арестовали, ты никогда не оказалась бы здесь,– быстро сказал он.

Кларк вскинула голову, чтобы встретиться с ним взглядом.

– Я что, по-твоему, должна тебя благодарить за то, что ты сделал? Я видела, как ребята умирали. Ребята, которые никогда не хотели прилететь сюда, но им пришлось, потому что всякие засранцы вроде тебя отправили их на разведку, чтобы почувствовать собственную важность.

– Я совсем не это имел в виду.– Уэллс вздохнул и посмотрел ей прямо в глаза.– Мне очень жаль, Кларк. Я даже сказать тебе не могу, как мне жаль. Но это все не для того, чтоб почувствовать важность.– Он двинулся было к ней, но потом одумался и счел за лучшее вернуться в исходную позицию.– Ты мучилась, а я хотел помочь. Я не мог выносить твоих страданий. Я просто хотел, чтобы твоя боль ушла.

От нежности в его голосе у Кларк внутри все перевернулось.

– Моих родителей убили,– сказала она тихо, в который раз представляя себе эту сцену. Мать, застывшая от укола иглы, ее тело постепенно парализует, пока не настает последний ужасный момент, когда живым остается только ее мозг. Предложили ли ей, по обычаю, последнюю трапезу? У Кларк останавливалось дыхание, когда она представляла себе безжизненное тело отца в похоронной капсуле, его пальцы, покрасневшие от сока съеденных в одиночестве ягод.– Такая боль никогда не пройдет.

Мгновение они просто смотрели друг на друга, и их молчание, казалось, почти обрело форму и вес. Но вдруг Уэллс отвел глаза и повернул голову к деревьям у них за спиной. Где-то в листве слабо звучала музыка.

– Ты это слышишь? – шепотом спросил Уэллс, не глядя на нее.

Песня была одновременно навязчивая и радостная, как первые несколько нот элегии по угасшей звезде. Но как только Кларк почувствовала, что ее сердце вот-вот разорвется от этого сладко-горького очарования, мелодия воспарила, возвещая наступление дня.

Птицы. Самые настоящие птицы. Кларк не могла их видеть, но знала, что это они. Интересно, слышали ли птиц первые колонисты, садясь в свои корабли, чтобы улететь с планеты? Провожали ли птицы их своими трелями? Или эти создания уже присоединили свои голоса к реквиему по умирающей Земле?

– Это невероятно,– сказал Уэллс, улыбаясь Кларк той самой улыбкой, которую она знала с давних пор.

Кларк вздрогнула. Это было все равно, что увидеть призрака – призрака парня, которому она отдала свое сердце. Да, она оказалась достаточно глупа, чтобы так поступить.

Кларк не могла сдержать улыбку, глядя, как Уэллс мнется перед ее входной дверью. Его всегда нервировали поцелуи на людях, а с тех пор, как он стал посещать курсы офицеров, это его свойство только усилилось. Уэллсу было ужасно неловко нежничать со своей девушкой, когда на нем форма. Какое невезение, думала Кларк, ведь именно в такие моменты ей сильнее, чем обычно, хотелось его поцеловать.

– Завтра увидимся.– Она прижала к сканеру подушечку большого пальца.

– Подожди,– сказал Уэллс и быстро оглянулся через плечо, прежде чем взять ее за руку.

Кларк вздохнула.

– Уэллс,– начала она, пытаясь высвободиться,– мне надо идти.

Усмехнувшись, он сжал ее еще крепче.

– Твои родители дома?

– Да.– Она кивнула в сторону двери.– Я опаздываю к обеду.

Уэллс выжидающе смотрел на нее. Он предпочел бы отобедать с ее семьей, вместо того чтобы в молчании сидеть за столом в обществе своего отца, но Кларк не могла пригласить его. Не сегодня.

Уэллс склонил голову набок.

– На этот раз я не буду морщиться, что бы твой отец ни добавил в протеиновую пасту. Я потренировался.– На его лице появилась утрированно лучезарная улыбка, и он принялся с энтузиазмом кивать головой: – Мм, как вкусно!

Кларк горестно поджала губы, а затем решительно ответила:

– У меня личный разговор к родителям.

Лицо Уэллса стало серьезным.

– Что случилось? – Он выпустил руку Кларк и дотронулся до ее щеки.– Все нормально?

– Все в порядке.

Она увернулась от него и опустила глаза, которые могли выдать ее ложь. Кларк должна была сказать родителям, что думает об их экспериментах, и она больше не могла откладывать этот разговор.

– Ну тогда ладно,– медленно сказал Уэллс,– завтра увидимся?

К удивлению Кларк, вместо обычного поцелуя в щечку Уэллс обвил ее руками и притянул к себе. Когда он коснулся губами ее губ, она на миг забыла обо всем на свете, кроме его тела. Но, закрывая за собой входную дверь, Кларк ощутила, как трепет от прикосновений Уэллса сменился холодком страха.

Родители сидели на диване и одновременно обернулись к вошедшей дочери.

– Кларк,– улыбаясь, мать поднялась ей навстречу,– Уэллс тебя провожал? Может быть, он хотел бы с нами пообе…

– Нет,– ответила Кларк резче, чем хотела,– ты не могла бы присесть? Мне нужно с вами поговорить.

Она прошла через всю комнату и, дрожа, уселась на стул лицом к родителям. В ней боролись два противоположных чувства: испепеляющая ярость и отчаянная надежда. Кларк нуждалась в том, чтобы родители во всем ей признались – это послужило бы оправданием ее гневу,– но при этом отчаянно молилась, чтобы у них нашлось хоть какое-нибудь убедительное объяснение.

– Я подобрала пароль,– честно объявила Кларк.– Я была в лаборатории.

Глаза ее матери широко раскрылись. Она осела обратно на диван, потом глубоко вздохнула, и на миг Кларк показалось, что сейчас мама попробует все объяснить, что у нее найдутся слова, которые все исправят. Но она прошептала слова, от которых Кларк содрогнулась:

– Я сожалею.

Отец взял свою жену за руку, не сводя глаз с дочери.

– И я сожалею, что тебе пришлось это увидеть,– тихо сказал он.– Я знаю, это выглядит… шокирующе. Но им не больно. Мы проверяли и уверены в этом.

– Как вы могли? – Собственные слова показались ей неубедительными, чересчур легковесными, но Кларк не могла придумать, что еще сказать.– Вы экспериментируете на людях. На детях.

Ее замутило от собственных слов, и она почувствовала в горле привкус желчи.

Мать прикрыла глаза.

– У нас не было выбора,– мягко сказала она.– Мы многие годы разными способами исследовали радиацию, и ты это знаешь. Когда мы доложили Вице-канцлеру о невозможности собрать убедительный фактический материал без экспериментов над людьми, мы думали, что он сочтет наше исследование тупиковым. Но вместо этого мы… – Ее голос надломился. Она не закончила предложения, но Кларк и не нуждалась в этом.– У нас не было выбора,– безнадежно повторила она.

– Выбор есть всегда,– дрожа, сказала Кларк.– Вы могли отказаться. Я скорее дала бы убить себя, чем согласилась бы на такое.

– Но он не грозил убить нас,– голос отца звучал раздражающе тихо.

– Тогда какого черта вы за это взялись? – резко спросила Кларк.

– Он грозил убить тебя.

Птичье пение стихло, и на смену ему пришла насыщенная тишина, словно музыка пропитала собой безмолвие, наполняя воздух мелодией.

– Вот это да,– тихонько произнес Уэллс.– Это было потрясающе.

Его лицо все еще было обращено к деревьям, но рука тянулась в сторону Кларк, словно он пытался дотронуться сквозь время до девушки, которая любила его когда-то.

Чары были разрушены. Кларк будто окаменела и без единого слова направилась обратно к лазарету.

В палатке было темно, и Кларк, споткнувшись у входа, чуть не упала. Ее занимали мысли, что вон тому парню нужно сменить повязку на ноге, а вон той девушке с раной на бедре лучше бы наложить швы. Она наконец-то нашла контейнер с настоящими бинтами и хирургической нитью, но от него не будет большой пользы, если не удастся обнаружить аптечку. Под обломками челнока ее не оказалось. Скорее всего, аптечку во время крушения отбросило куда-то далеко.

Талия лежала на одной из коек. Она все еще спала и, кажется, держалась нормально. С тех пор как Кларк нашла подругу истекающей кровью с ужасной раной в боку, она уже трижды сделала той перевязку.