Она молчала. Он знал, что ему не удастся ее убедить, но неожиданно почувствовал облегчение оттого, что больше не нужно было притворяться.

— Я примерно понимаю, о чем ты говоришь, — сказала она, наконец, — я так все и полагала. Но вы что, думаете, что выбиваете тех, кто отличается повышенным агрессивным потенциалом, и все — этим все ограничивается?

— Да-да…— ответил он устало. — Мы уничтожаем самое лучшее. Творческий поиск, да? Дух искания, все эти штуки. Творчество… Здесь ведь застывшая культура, ты ведь заметила? Они могут пользоваться чужими достижениями, на это у них ума хватает. А самим придумать что-нибудь — нет… это им не по силам.

— На той стороне… — сказала она неуверенно.

— Ну-ну, говори, — подхватил он, — я с удовольствием тебя послушаю. У меня как раз приступ ностальгии.

— Да нет у тебя никакой ностальгии, — возразила она раздраженно, — да и у меня тоже. Но…я не знаю…

— Что?

— Должен же быть какой-то другой путь?

— Но ведь это и есть другой путь, — мягко возразил он.

Она молчала, опустив голову, и он, впервые за все время пожалел ее. Есть люди, которым неуютно нигде. И это, как ни странно, самые обычные люди. Они кочуют из страны в страну, из мира — к миру, в поисках места, где можно было бы становиться, где было бы все правильно…

— Это — нетронутый мир, — сказал он тихо. — Здесь не знают страха. Единственный ужас для них — это когда мимо, раз в год, проходит Кочевье. А когда приходит их срок, они умирают. Ну, так это везде так.

Она подняла голову и снова посмотрела на него. Это был нехороший взгляд, и, что еще хуже, в нем было что-то безумное. Словно она ломилась в несуществующую дверь — стоя посреди абсолютно пустого пространства.

— Да, это везде так. — согласилась она. — Кстати, а что будет с тобой?

— Со мной ничего не будет. — Ответил он. — Я не принадлежу этому миру. Я не принадлежу никакому. Это, по-твоему, лучше?

— Такие, как ты… кто дал вам право решать все за остальных?

— Нет, — сказал он. — Не такие, как я.

— Саарги.

Он усмехнулся.

— Ты думаешь, я — саарги? Не смеши меня. Просто, там всегда живут люди — и с той стороны, и с этой. Они используют нас, как наблюдателей. И, если нужно быстро вмешаться…

— Как оперативных работников, — холодно заключила она.

— Да. Как оперативных работников,

— Значит, когда сюда попали отряды с той стороны…

— Саарги перекрыли Проход. Они боялись, что это — только первые ласточки. Что сюда хлынут вооруженные толпы. Они бы долго не продержались, но что бы они успели наделать тут, представь сама.

— Болезнь…

— Тут мы не вмешивались. Я хочу сказать, дополнительно не вмешивались. Они были слишком напуганы и слишком любили стрелять. Болезнь справилась с ними очень быстро.

Она задумчиво сказала:

— С каким бы удовольствием я тебя убила…

— Ты можешь это сделать, если хочешь, — быстро сказал он. — Я сижу перед тобой. У меня нет оружия.

— Твой костюм…

— Он мне не поможет. Тут нет никаких подвохов. Вернее, тут совсем другой подвох. Но это неважно.

Она устало потерла лоб рукой.

— Нам нужно кончать этот разговор. Если он узнает. Он тебя убьет. Ему уже нечего терять.

— Ты противоречишь сама себе.

Она слабо усмехнулась:

— Вот это уже мелочи. Твоя нога…

— При чем тут моя нога?

— Например, я могу прострелить тебе ногу, — задумчиво сказала она.

Он покосился на забинтованную ногу, пошевелил ступней.

— Объясни, зачем?

— Мне нужно, чтобы ты задержался тут, — объяснила она. — Мне нужно кого-то вместо себя оставить. Я хочу добраться до них.

Он потрясенно уставился на нее.

— Ты сошла с ума!

— Да, наверное. Так как до них добраться? Ты же долетел на чем-то? Где-то поблизости должна быть спрятана твоя машинка.

Он поглядел на нее. Она все еще ничего не понимала.

— Нет никакой машинки, — мягко сказал он.

— Что?

— Я говорю, нет никакой машинки. Только то, что на мне. Но от этого мало толку. Видишь ли… Людям, которые живут между мирами… что-то дается взамен… той жизни, от которой они отказались.

Она задумчиво процитировала:

— …Им также приписывается способность передвигаться по воздуху без помощи летательных аппаратов.

— Да, — согласился он. — Без помощи летательных аппаратов.

— Вопрос снимается. — сказала она. — Я пойду туда пешком.

— Ты не дойдешь туда пешком.

— Почему?

— Туда нельзя пройти. Они либо пропускают тебя, либо нет.

— Они меня пропустят. А, если не пропустят, я лягу и умру, там, на этом месте.

— Ну, хорошо… Предположим, ты увидишь их. Что ты им скажешь? Что ты сможешь им сказать?

— Не знаю, — сказала она медленно. — Странно, я не хочу спасать всех. Я хочу вытащить его, — она кивнула на дверь. — это неправильно, наверное. Я больше не знаю, что правильно, что неправильно, Господи Боже!

— Ну как ты думаешь, если бы был какой-то выход, ты была бы первой, кому он пришел бы в голову?

— Я понимаю. Но кто-то… должен хотя бы сказать им об этом. А что мне еще остается делать?

— Принять то, что есть.

— Если бы это был естественный ход вещей — да. Но ведь это совсем другое дело.

Он устал с ней спорить. Тем более, что спор был какой-то бестолковый. Может быть…

— Предположим, я останусь здесь, — сказал он наконец, — и расскажу тебе, как туда пройти. Тогда, я, на твоем месте, поторопился бы. У тебя не так уж много времени.

— Месяца два, не больше, — устало сказала она.

— Ну, может, и больше. Я попробую что-нибудь сделать.

Она резко вздернула голову.

— Что?

— Это не твое дело. Просто, уходи и все. Может, что-то и получится из этого, не знаю…

Женщина подозрительно на него поглядела. Теперь она ищет в его словах какой-то подвох, какую-то хитрость, подумал он. Ей было бы легче, если бы он продолжал упираться, и она бы заставила его склониться на свою сторону силой и угрозами. Теперь же, потеряв предполагаемого противника, она растерялась.

— Послушай, — мягко повторил он, — если хочешь идти, уходи сейчас. Я останусь здесь. Все равно, я не могу идти дальше. Надеюсь, ты пройдешь туда. Если не пройдешь — вернешься.

— Как туда идти? — спросила она.

Он объяснил ей. Она сидела, уставясь в стол и охватив голову ладонями.

— Какая-то чушь все это, — безнадежно сказала она.

Он поднялся, опираясь на столешницу, подошел к ней и опустил руку ей на плечо. Она вздрогнула, но не отодвинулась.

— Неужели ты думаешь, — сказал он, — что ты — единственная, кого это беспокоит? Что никто не пытался до тебя найти выход — я не говорю даже о себе. Кого ты ожидаешь увидеть? Преступников? Злых гениев? Они другие, это верно. Но, может, они и выслушают тебя… Не знаю… дальше все будет зависеть от тебя.

Она молчала, по-прежнему глядя в стол, потом резко встала, сбросив его руку. Он смотрел, как она роется в ящиках, собирая заплечный мешок.

— Много тебе не понадобится, — сказал он.

Она пошла к двери, остановилась, обернулась, постояла так секунду, потом вытащила из складок пончо пистолет и бросила его на пол, в угол комнаты.

— Ты объяснишь все ему, — сказала она.

— Да, — ответил он. — Я объясню.

Она закинула мешок за плечо, перешагнула через порог, опять обернулась. Видимо, она хотела еще что-то сказать, но сказала лишь:

— Хорошо.

И вышла.

Он смотрел из окна, как она спускается вниз по склону, маленькая фигурка, трава была ей по пояс. Он вздохнул и покачал головой.

Все было паршиво, все не задалось с самого начала.

Он продолжал смотреть в окно — там уже никого не было видно, одна пустая равнина до самого горизонта, когда услышал, как тяжело скрипнули доски лестницы. Он обернулся и поглядел на конченного, который стоял на верхней площадке. Пожалуй, прикинул он, тот может спуститься и сам, опираясь на перила — из-за больной ноги от него не слишком-то много проку. Во всяком случае, ему нужно сказать…