Он глубоко вздохнул и начал:

— Она просила передать тебе…не знаю, как все это сказать. Видишь ли, это длинная история…

— Понимаю, — спокойно ответил конченный, — она все-таки добралась до того, кто знает, где найти саарги. Не думаю, что от этого будет много проку, но пусть попробует.

— Ты все знаешь… — Почему-то он почувствовал себя неловко, словно выставил себя полным идиотом в глазах этих двоих.

Конченный покачал головой.

— Когда я увидел тебя, я сразу понял, что ты оттуда, — сказал он. — Но думал, может, она не догадается. Но она догадалась. Ей, видишь ли, все время казалось, что она сможет что-то сделать…

— Может, она и сможет что-то сделать, — сказал он. — Не знаю… Человеческое племя и существует потому, что люди все время пытались что-нибудь сделать. Оно выживет на той стороне. Выживет и тут. А там посмотрим.

Он порылся в карманах и достал плоскую коробочку, полную ярко-желтых капсул. Налил в кружку воды, растворил капсулу и поставил кружку на стол.

— Для начала, — сказал он, — выпей вот это.

Река собралась в узкое русло, в желоб, в тоннель, уходящий вглубь горы. Я машинально опустила ладонь в воду, потом провела мокрой рукой по лицу — вода была жутко холодная. Этот… не знаю кто, он был прав, я добралась легко. Я шла вдоль русла, и, за все время пути, меня ничто не задержало. Теперь мне предстоял последний переход — он был достаточно неприятный, только и всего. Я пригнула голову и нырнула в тоннель. Проклятая вода была мне по колено, но она текла мне навстречу, пытаясь сбить меня с ног. Я скорее чувствовала, чем видела, как вокруг сапог вращаются маленькие водовороты — темные ледяные вихри. Я протянула вбок руку, и пальцы натолкнулись на каменную стенку — на ней тоже оседала вода. Пальцам было скользко — в этой сырости камень оброс какой-то пленкой. Та же пленка была и на дне ручья — я поняла это, когда пару раз чуть не упала.

Собственно, это и были все неприятности — если не считать того, что я не люблю темноты, да еще в таком замкнутом пространстве. Многие не любят.

Хуже было то, что я быстро потеряла счет времени. Спустя (опять же) какое-то время мне показалось, что я иду уже очень долго — не помню, сколько. Под ногами были скользкие камни, вода затопила сапоги, теперь она хлюпала там, внутри, при каждом шаге. Сначала я еще различала смутный свет, который отбрасывал вход в тоннель. Потом и он исчез и я шла в полной темноте. Я шла и вспоминала разные вещи. Хотя бы — как меня зовут? И что я тут делаю?

Я точно помнила, как вошла в тоннель. Все остальное как-то здорово перепуталось. Существует проход между мирами… Вот этот? Нет, то был какой-то другой, а это не проход — это нечто чужое и страшное, нечто, что вытягивает из тебя всю твою память… И куда потом все это девается? Еще шаг. Был только холод и страх и усилия, и какая-то попытка движения. Я не помнила ни одного лица, ни одного имени. За моей спиной явно лежал какой-то мир, в этом я до сих пор была уверена. Еще шаг. Считать шаги толку не было — я очень быстро поймала себя на том, что сбилась и все время повторяю одно и то же трехзначное число. На каком языке… не знаю. Все языки существовали еще до того, как я вошла в этот тоннель. Еще шаг.

Лет через сто я увидела впереди крохотную точку света.

Теперь идти стало легче — я двигалась, не сводя с нее глаз, а она все росла, все расширялась, пока у меня не начали болеть и слезиться глаза. Теперь бы я хотела отвести взгляд, но не могла — режущая боль, застывшие мышцы свело судорогой, я поскользнулась и упала на острые камни, нахлебавшись ледяной воды. Теперь я вся промокла насквозь — или это я раньше промокла насквозь… Меня почти не было. Вокруг была темнота и свет, и боль…Я встала, обдирая пальцы о скользкую стенку и вновь пошла на свет. Так, где-то там, на другом конце мира, летят к лампе ночные жуки. Это был просто слепой химический процесс, но, когда я, наконец, подошла к отверстию, которое распахнулось передо мной, выпустив меня в мир, я уже помнила, что такое жуки, и химический процесс, и еще много чего разного. Я оказалась посредине мира, между мирами, и это было самое обычное место.

Солнце висело в фиолетовом небе, такое яркое, что я, с непривычки, прикрыла глаза рукой. И в этой живой тени я увидела горы — кругом, и дальнюю гряду на горизонте, ее вершины были белыми и острыми — такими белыми и острыми, что казались неестественными. Река больше не была темным подземным ручьем, она растеклась передо мной, образуя озеро, оно было еще темней, чем небо — темно-синее, с глубоким фиолетовым оттенком. В траве вокруг горели ярко-красные точки и, когда я подошла поближе, я увидела, что это маки. Со склона слева от меня сползал ледник — он был скорее синим, чем белым, и отбрасывал на траву глубокую синюю тень.

Вообще, здесь было очень много красок. Я услышала, как кричат вверху птицы, а, когда подняла голову, то и увидела их — они летели правильным треугольником, так высоко, что я не могла различить, кто они такие. Я села на траву, позволяя солнцу высушить на мне одежду, и стала ждать.

Я заметила его довольно скоро — темную точку, которая все увеличивалась, пока я не стала различать плывущую в воздухе человеческую фигуру. Мне не было страшно, я просто сидела и ждала.

Он опустился впереди меня — и я впервые увидела хозяев этого мира. Вся моя ненависть куда-то исчезла. Осталось лишь что-то вроде понимания — огромной мощи и невероятного, безнадежного отчуждения.

Это был не человек.

Потомок того племени, что породило и леммов — но более человекоподобный, высокий, затянутый в серебристую одежду, которая на этом ярком свету казалась зеркальными доспехами. Яркий свет словно исходил от него — волны, потоки света, видимого и невидимого, невыносимые, удушливые, ослепительные. Его лицо терялось в этом свете, правильное, прекрасное лицо, и у него было три глаза, как у леммов, расположенные треугольником — желтые, золотые, яркие глаза…

Я так и сидела в траве, даже не пытаясь встать ему навстречу — он знал все, они были в обоих мирах, они жили тут всегда… Я не хотела понимать их, не хотела быть с ними — пусть те, кто согласен делить с ними этот перевал между мирами, сами тянут эту ношу.

Я встала. Я поглядела ему в глаза. Думаю, мне не нужно было облекать свои мысли в слова — эта способность была у леммов, была она и у владельцев этой долины. Я не могла, не хотела иметь с ними дела, но за моей спиной лежал мир, из которого я пришла, и где-то там, за кромкой дальних гор, лежал другой мир, из которого я пришла, и плохо было в обоих мирах, и я пришла не для того, чтобы просить его помочь или разделить нашу участь, но лишь для того, чтобы сказать ему, что мы там, внизу, тоже существуем, тоже знаем об этом…

Что же еще я могла сказать ему?

Берген, 1995