В день бала я буквально сбивался с ног. Сначала провел уйму времени, помогая украшать спортзал, а потом пришлось заехать за Джейми на полчаса раньше, потому что Хегберт хотел со мной поговорить. Я понятия не имел о чем. Джейми предупредила меня накануне, и, надо сказать, эта новость не была радостной. Я решил, что священник собирается говорить об искушениях и пагубной дорожке, на которую мы непременно свернем, если поддадимся им. Если он упомянет прелюбодеяние, наверное, умру. Весь день я втайне молился о том, чтобы этот разговор не состоялся, хотя отнюдь не был уверен, что Бог прислушается к моим молитвам, ведь назвать мое поведение примерным было нельзя. Поэтому я изрядно нервничал.

Я принял душ, надел лучший костюм, купил для Джейми букетик и поехал к Хегберту. (Мама позволила мне взять машину.) Было еще светло. Я прошел по разбитой дорожке, постучал, подождал немного, снова постучал. Из-за двери донесся голос Хегберта: «Сейчас, сейчас!» – но непохоже было, чтобы он действительно торопился. Я простоял на крыльце, наверное, минуты две, рассматривая дверь и облупленные подоконники. Неподалеку стояли кресла, на которых сидели мы с Джейми. Одно по-прежнему было отодвинуто. Судя по всему, с тех пор никто на них не садился.

Наконец дверь со скрипом открылась. Лампа в глубине дома освещала волосы Хегберта, оставляя лицо в тени. Старик – семьдесят два года, по моим подсчетам. Я впервые видел его вблизи и мог рассмотреть все морщины. Кожа у него была действительно прозрачной – даже более, чем я себе воображал.

– Здравствуйте, преподобный Салливан, – сказал я, подавив волнение. – Я за Джейми.

– Конечно, – ответил он. – Но сначала я хотел бы с тобой поговорить.

– Разумеется, сэр, поэтому и приехал пораньше.

– Заходи.

В церкви Хегберт неизменно смотрелся щеголем, но сейчас, в широких штанах и футболке, он скорее походил на фермера.

Хегберт жестом указал на вынесенный из кухни деревянный стул.

– Прошу прощения, что заставил тебя ждать. Я писал завтрашнюю проповедь, – объяснил он.

Я сел.

– Да ничего страшного, сэр.

Бог весть отчего я называл его «сэр». По-другому просто не получалось.

– Тогда расскажи о себе.

Этот вопрос показался мне довольно нелепым, ведь Хегберт прекрасно знал всю мою семью. Он крестил меня и в течение семнадцати лет каждое воскресенье видел в церкви.

– Ну, сэр… – начал я, толком не зная, что сказать. – Я школьный президент. Джейми вам не говорила?

Хегберт кивнул:

– Говорила. Дальше.

– И… я собираюсь осенью поступить в Университет Северной Каролины.

Он снова кивнул.

– Что-нибудь еще?

Вынужден признать, на этом список был исчерпан. В глубине души мне хотелось взять со стола карандаш и в течение тридцати секунд балансировать им на кончике пальца, но Хегберт вряд ли бы это оценил.

– Наверное, нет, сэр.

– Ты не против, если я задам тебе вопрос?

– Нет, сэр.

Он долго смотрел на меня, будто раздумывал, после чего спросил:

– Почему ты пригласил мою дочь на танцы?

Я удивился; несомненно, Хегберт это заметил.

– Не понимаю, сэр…

– Ты ведь не собираешься… смутить ее?

– Что вы, сэр, – немедленно отозвался я, возмущенный до глубины души. – Вовсе нет. Просто мне не с кем было пойти, вот я и пригласил Джейми. Только и всего.

– И у тебя ничего плохого на уме?

– Нет, сэр, я бы никогда…

В течение нескольких минут Хегберт докапывался до сути моих истинных намерений, а затем, к счастью, из задней комнаты появилась Джейми, и мы одновременно обернулись к ней. Священник замолчал, а я облегченно вздохнул. Она надела синюю юбку и белую блузку. Слава Богу, свитер остался в шкафу. Неплохо, хотя я понимал, что Джейми будет выглядеть замухрышкой по сравнению с другими девушками. Волосы у нее, как обычно, были собраны в пучок. Лично мне казалось, что лучше бы она их распустила, но я не собирался ей намекать. Джейми выглядела… ну, совсем как обычно. По крайней мере она не держала в руках Библию. Этого бы я не пережил.

– Ты не очень наседал на Лэндона? – бодро спросила она у отца.

– Мы просто беседовали, – быстро откликнулся я, прежде чем Хегберт успел раскрыть рот. Вряд ли священник поделился с дочерью своими сомнениями на мой счет – и сейчас было не самое подходящее для этого время.

– Что ж, мы, пожалуй, пойдем, – сказала Джейми – видимо, ощутив возросшее напряжение. Она подошла к отцу и поцеловала его в щеку. – И не засиживайся допоздна, ладно?

– Не буду, – мягко отозвался тот. Хегберт действительно любил дочь и не боялся это показывать.

Мы попрощались; по пути к машине я вручил Джейми букетик и сказал, что помогу приколоть его на корсаж, когда мы сядем. Я открыл для нее дверцу, обошел с другой стороны и сел. Джейми приколола цветы сама, заметив, что она вовсе не дура и знает, как это делается.

Мы поехали к школе; все это время в голове у меня крутился наш разговор с Хегбертом.

– Папа тебя недолюбливает. – Джейми как будто читала мои мысли.

Я молча кивнул.

– Он говорит, что ты безответственный.

Снова кивок.

– И твой отец ему тоже не особенно нравится.

Еще кивок.

– И дедушка…

У меня всегда были подозрения на этот счет.

– Знаешь, что я думаю? – вдруг спросила Джейми.

– Нет.

Я уже успел приуныть.

– Что все это, так или иначе, воля Божья.

Ну да, разумеется.

Говоря по правде, вечеринка прошла хуже некуда. Почти все мои друзья держались от нас на расстоянии, а у Джейми вообще не было приятелей, поэтому большую часть времени мы провели вдвоем. А главное, ее присутствие оказалось не так уж и необходимо. Но после разговора с Хегбертом я, разумеется, не мог просто взять и отправить Джейми домой. А главное, она действительно получала удовольствие, и я это понимал. Ей нравился зал, который я помогал украшать; нравилась музыка. Танцы привели ее в восторг. Джейми без устали твердила, как все это чудесно, и спросила, не помогу ли я как-нибудь украсить церковь. Я что-то пробормотал, но, даже невзирая на очевидный недостаток энтузиазма с моей стороны, Джейми поблагодарила меня за отзывчивость. Честно говоря, я был страшно подавлен, хотя она ничего не замечала.

Джейми нужно было отвезти домой в одиннадцать – за час до завершения бала, и от этого мне стало немного легче. Когда заиграла музыка, мы вышли на танцпол – выяснилось, что она неплохо двигается, несмотря на отсутствие опыта. Мы танцевали около получаса, а затем вернулись за столик и начали беседовать. Разумеется, Джейми сыпала словечками вроде «вера», «радость» и «искупление»; она говорила о помощи сиротам и спасении животных, но при этом была так чертовски счастлива, что я почти перестал дуться.

Все шло довольно неплохо, пока не появились Лью и Анжела.

Они приехали буквально вслед за нами, Лью – с прилизанными волосами и в своей дурацкой футболке. Анжела буквально висела на нем; даже дурак догадался бы, что она пропустила несколько стаканчиков перед тем, как прибыть сюда. Платье у нее было на редкость вульгарное; вдобавок Анжела жевала жвачку, как это делают в кино, – она так старательно работала челюстями, что смахивала на корову.

Старина Лью приналег на пунш, да и прочие изрядно захмелели. Когда учителя спохватились, большая часть пунша уже была выпита и гости слонялись с остекленевшими глазами. Когда я увидел, что Анжела допивает второй стакан, то решил не оставлять ее без присмотра. Пусть даже она меня бросила, я не хотел, чтобы с ней случилось что-нибудь плохое. Она была первой девушкой, с которой я поцеловался «по-французски» (хотя при этом мы так сильно стукнулись зубами, что у меня искры из глаз посыпались). И я по-прежнему питал к ней некоторые чувства.

Я сидел с Джейми, краем уха слушал, как она расписывает все прелести своей летней школы, и одновременно наблюдал за Анжелой. Тут-то Лью меня и накрыл. Яростным движением он обхватил Анжелу за талию, подтянул ее к себе и бросил в мою сторону многозначительный взгляд. Сами понимаете какой.