Ден подробно объяснил, как надо нажимать на выступ сбоку от двери, но Геза так и не решился сделать это.

Он видел факел, брошенный Деном, видел короткую ветку, валявшуюся тут же, которой Ден нажимал на выступ, чтобы не дотронуться до него рукой.

Все соответствовало рассказу. Геза вернулся в беседку в глубокой задумчивости.

Желание окончательно убедиться, войти в тайник, самому испытать все, что испытал Ден, преследовало Гезу. Он с трудом сдерживался, — не из страха, а только потому, что Рени убеждал его не делать этого.

Памятный разговор с молочным братом повторялся еще много раз по самым различным поводам, и Геза вынужден был признаться самому себе, что мысли Рени ошеломляют его, что Рени лучше понимает тайны пришельцев.

На эти темы Геза говорил и с Деном, но вскоре убедился, что старший брат мыслит одинаково с ним самим. А в словах Рени было много нового и не всегда понятного. Это вызывало невольное уважение.

«А что если пустить Рени к столу пришельцев? — часто думал Геза. — Может быть, он поймет то, что тщетно старается понять Ден».

Но об этом не приходилось даже мечтать. Ни один раб не смел входить в это «святилище». Уборку семигранной комнаты Ден поручил Рени только потому, что кто-то должен же был заниматься этим. А может быть, Ден выбрал Рени, желая таким знаком доверия сделать приятное Гезе.

Нет, к тайне стола Ден никого не допустит!

«Ден так быстро стареет, что, вероятно, скоро умрет, — решил Геза. — А, сделавшись верховным жрецом, я поручу стол Рени. Но это значит, — тотчас же подумал он, — сделать его таким же стариком, как Ден».

— Я бы на это согласился, — сказал сам Рени, когда Геза поделился с ним своими мыслями. — Ден ничего не откроет и ничего не поймет.

— Почему ты так думаешь?

— Потому, что он ничего не добился до сих пор.

— А ты уверен, что добьешься?

— Нет, не уверен, — рассмеялся Рени.

Беседка стала любимым местом отдыха Гезы. Его непреодолимо тянуло к подземному ходу. Он знал, что рано или поздно не выдержит и откроет таинственную дверь, что бы ни говорил ему Рени.

Однажды, сидя в беседке, Геза увидел, что к воротам ограды их сада приблизились носилки, и сразу узнал их.

Носильщиками всегда были самые рослые из рабов. Только один человек во всей стране пользовался для этого малорослыми пленниками недавней войны. Этим человеком была дочь Боры красавица Лана. Только у нее носилки были отделаны серебром — драгоценным металлом, ценившимся гораздо дороже золота. Даже сам Бора не позволял себе подобной роскоши.

Геза видел, как опустились носилки, как один из рабов лег на землю, изображая собой ступеньку, видел выходившую из носилок Лану, и все еще не мог поверить, что это она, что именно сюда, в их дом, прибыла Лана. Но она вошла в сад и направилась в его сторону.

Закон не позволял первому жрецу идти навстречу кому бы то ни было, кроме властителей страны. Лана была только дочерью властителя, и ей не полагались такие почести. Геза встал и слегка наклонил голову в знак приветствия и уважения.

На молодой девушке было длинное платье из блестящего материала, изготовляемого в далекой стране, где жили желтые люди с косыми глазами. Светло-каштановые волосы, что являлось большой редкостью, были уложены в высокую причудливую прическу, перевитую серебряными нитями.

Он молча ждал неожиданную гостью, не трогаясь с места. Когда она вошла в беседку, он предложил ей сесть. Спрашивать о цели прихода жрецу не полагалось. Это было бы проявлением любопытства.

— Здравствуй, Геза! — сказала Лана.

— Здравствуй! — ответил он.

— Я пришла к тебе, а не к Дену. Я рада, что застала тебя одного.

— Мы с Деном редко бываем вместе.

— Ты рад меня видеть?

— Я не ожидал твоего прихода.

— А почему ты сам не приходишь ко мне?

— Потому, что мой приход не может тебя обрадовать.

— Ты так думаешь?

— Я в этом уверен.

Он сгорал от желания узнать цель ее прихода. Но если бы Лана вдруг встала и ушла, он ничего не спросил бы. Жрецу нельзя проявлять любопытство ни при каких обстоятельствах.

Лана хорошо знала, что он не спросит её, что она должна говорить сама.

— Я хочу побеседовать с тобой, — сказала она. — Мне скучно без тебя. С тех пор как ты хотел взять меня в жены, я все время думаю о тебе и…

Он чуть было не нарушил закона, но вовремя сумел взять себя в руки.

— И жалею о своем отказе, — закончила Лана.

— Я могу повторить свою просьбу, — хрипло сказал Геза. Он с трудом верил, что она действительно сказала такую фразу. Волнение душило его.

— Ты меня еще любишь, Геза? — спросила Лана.

Самолюбие подсказывало ответить отрицательно, но он только что сказал, что готов повторить просьбу.

— Да, люблю и всегда буду любить, — ответил Геза, бледнея от унижения, которому она его подвергала.

Лана встала:

— Тогда ступай к моему отцу.

В отличие от Гезы ее лицо пылало. Только влюбленный юноша мог не заметить выражения уязвленной гордости и гнева в ее продолговатых глазах.

— Бора отказал мне один раз, — сказал он нерешительно.

Лана справилась со своим волнением и снова села.

— Ты, наверное, очень удивлен моими словами? — спросила она.

— Да, Лана, очень.

— Я не сумела справиться со своими чувствами. С вами, жрецами, приходится говорить первой, хотя это и унизительно для женщины. Или проститься с мечтами.

— Я понимаю, — сказал Геза, — и благодарен тебе. Но почему ты думаешь, что теперь…

— Потому, — перебила Лана, — что я слышала, как мой отец сказал своему брату Розу, что если бы Ден не был так стар, то мог бы взять меня в жены.

— Ден одно, я другое.

— Отец хочет видеть меня женой верховного жреца, — явно нетерпеливо сказала Лана.

Трудно было в таком разговоре соблюдать требования закона. Геза, по всей вероятности, нарушил бы этот закон, если бы в нем вдруг не шевельнулось подозрение. Странно все-таки! Роз и Бора ненавидят Дена, мечтают о его смерти. Они должны точно так же ненавидеть и его самого. Уж не задумали ли они примириться с будущим верховным жрецом, перетянуть его на свою сторону, сделать Гезу врагом своего брата? Геза никогда не сочувствовал захвату власти жрецами, но ведь Роз и, Бора этого не знают. А если так, то приход Ланы и ее неожиданные слова — инициатива не её, а самого Боры.

Его оскорбила мысль, что Лану могли специально подослать к нему, а ее личные чувства, возможно, не играют при этом никакой роли.

— Ты не сама пришла ко мне, — прямо сказал он. — Тебя прислал твой отец.

Лана посмотрела на него с удивлением.

— Почему ты так решил, Геза? Отец не знает. Он никогда не позволил бы мне.

На ее глазах показались слезы. Геза смутился. Он ласково взял её руку, но Лана резко отняла ее.

— Не сердись, — сказал он. — Ты должна понимать сама, чем вызваны мои слова. Если я ошибаюсь и ты любишь меня…

— Разве ты можешь в этом сомневаться, видя меня здесь, — гордо сказала Лана.

Её не удивляла его внешняя холодность. Она знала, что это обязательно для жреца любого ранга.

— Тогда, — сказал Геза, — я сделаю вторую попытку. Чем бы она ни кончилась.

Лана поднялась:

— Я буду ждать. Прощай!

— Прощай, Лана.

Он не осмелился обнять её, хотя по обычаю должен был сделать это. Ведь то, что произошло, было объяснением в любви. Он видел, что молодая девушка оскорблена его недавними словами, и уже жалел о том, что сказал их.

Лана ушла, не оборачиваясь. Он провожал глазами её носилки, пока они не скрылись за поворотом.

Что-то в этом разговоре оставило смутный и неприятный осадок. Но Геза был слишком сильно влюблен, чтобы анализировать слова и поступки. Он решил, что фальшивые ноты в словах Ланы ему только показались.

Ден несколько раз предлагал Гезе поговорить с Борой, но Геза всегда отказывался. Он не хотел, чтобы любимая женщина пришла к нему по принуждению. Теперь Лана сама сказала, что хочет этого.