— Я очень сожалею. Но официально Отдел был расформирован вчера вечером. Мы не имеем права выдавать награды и отпускать кого-либо на пенсию. Вам следует обратиться к вашему куратору из Службы Справедливости для получения дальнейших инструкций о вашей деятельности.

Свин в бешенстве вскочил на ноги, опрокинув столик с кофейником. Я присоединился к нему. Мы стояли рядом с Ангелом и наперебой кричали ему в лицо:

— Но мы работали на Отдел десять лет…

— Мы заслужили пенсию — при чем тут эсэсовцы?

— Я столько времени провел в этом теле, а теперь выясняется, что все мои страдания не имеют искупительной ценности?

— Задание отсчитывается с момента его получения— если уж на то пошло, нас должны были премировать уже полгода назад!

Ангел внимательно выслушивал наши возгласы, энергично кивал, показывая всем видом, что со всем согласен. Когда наш пыл несколько иссяк, он пожал плечами и смущенно, мне даже показалось — виновато, произнес:

— Мужики! Я полностью на вашей стороне. Но вы же сами знаете — найти инстанцию, куда можно было бы подать жалобу на небесную канцелярию, практически невозможно…

Свин устало опустился на землю. По его рылу тек пот. Уши покраснели. Грудь вздымалась от сиплого дыхания. Полагаю, со стороны я выглядел не лучше.

— И что теперь? — спросил Свин, немного придя в себя. — Ты просто бросишь нас? После десяти лет работы бок о бок взмахнешь своими траченными молью крылышками и испаришься в воздухе? А вы, мол, ребята, выкручивайтесь, как сами знаете? Последняя свинья ты после этого, а не ангел…

Я поднял опрокинутое кресло и тоже уселся. В груди все бушевало, но на верхнюю часть головы наползала тяжелая, всеобъемлющая усталость, щедро приправленная самоосуждением. Ведь я знал, что, когда чего-то сильно желаешь, всегда обламываешься. И, несмотря на свое знание, последние пять лет целенаправленно и красочно грезил об Испании. Ох, не надо, не надо, не надо было представлять в красках все эти возлежания на шезлонгах с видом на панораму грохочущего прибоя…

Ангел внимательно рассматривал свои безукоризненно чистые ногти, дожидаясь, пока остатки нашего возмущения окончательно растворятся в холодном осеннем воздухе. Затем провел пальцем по гладкому лаку рояльной крышки и как бы невзначай заметил:

— Есть, правда, одна возможность…

Свин мгновенно подобрался. Ангел выжидал и выжидал, вполне сознательно затягивая паузу.

— Не томи, пернатый, — попросил его Свин. — Аль Пачино из тебя хреновый. Говори, что знаешь!

Он перешел все законы приличия: подобный тон в беседах с Ангелом позволял себе лишь Локки, да и то когда заливался текилой по самые уши. Но я не осуждал Свина. Можно даже сказать, я его поддерживал.

— Учитывая вашу многолетнюю службу… — начал Ангел.

— Многолетнюю безупречную службу, — вставил Свин.

— Учитывая вашу многолетнюю службу, — с нажимом повторил Ангел, имевший на данный вопрос свои взгляды, — руководство Отдела способно пойти на определенные… гм… нарушения существующих правил. Наш архив еще не передан Службе Справедливости. Поэтому можно представить дело так, будто вы завершили задание еще до упразднения Отдела. Кресты и приказы на пенсию мы пометим задним числом. Правда, придется выдумать другое задание: если рассказать о Рокоте, аналитики эсэсовцев вполне могут сопоставить даты и забить тревогу. Сами знаете, их руководство не упустит возможности кому-нибудь нагадить, тем более вам двоим.

— Никто не творит больших подлянок, чем эти борцы за справедливость, — в один голос признали мы со Свином.

— Таким образом, — продолжил Ангел, — де-юре вы получите отставку на момент существования Отдела. Не думаю, что Служба Справедливости станет оспаривать это решение. В конце концов, и у них должно быть что-то святое…

Сказав это, Ангел замолчал. Я посмотрел на Свина и не заметил на его рыле хоть капельки радости. Все верно: мы слишком хорошо знали Ангела, чтобы поверить в такой простой исход дела.

— И теперь ты скажешь свое коронное «НО», — предположил Свин.

— Скажу, — согласился Ангел и, набрав воздуха в легкие, произнес: — Но для того чтобы ваша отставка была оформлена оговоренным нами сейчас образом, вам придется выполнить еще одно задание, уже неофициально.

— Я так и знал! — воскликнул Свин, в ярости кроша копытом осколки кофейника. — И они еще запрещали мне заниматься коммерцией… Да вся ваша пернатая шайка и шагу не может ступить, чтобы не предложить кому-нибудь сделку! Нет, точно: как на земле, так и на небе!

— Или как на небе, так и на земле, — задумчиво парировал Ангел. — Мы связаны теснее, чем вам представляется…

— Хватит философии! — попросил я. — В чем заключается задание?

— Я могу сообщить его детали только после получения вашего согласия на выполнение.

— Как будто у нас есть выбор, — обиженно хрюкнул все еще не успокоившийся Свин.

— Мы не собираемся пахать на этих ублюдков из СС, — подтвердил я. — Давайте приступим.

Ангел удовлетворенно кивнул и достал из-под крыла серебряный ноутбук. Иногда мне казалось, что в складках его хитона сокрыт целый супермаркет. Наверное, так оно и было…

Поставив ноутбук на крышку рояля, Ангел открыл его и подождал, пока загрузится операционная система. Затем несколько раз щелкнул на значке видеопроигрывателя. На мониторе появилось яркое, блещущее всеми цветами радуги изображение. Динамики выплеснули волну громкого звука.

Мы смотрели видеоклип. Яркая блондинка, облаченная в садомазокупальник размера этак на два меньше, чем ей требовалось на самом деле, пела песню в интерьере ночного клуба. Вокруг нее плясала массовка — мускулистые парни откровенно гомосексуального облика, одетые в смокинги на голое тело. На шестах вертелись крупногрудые стриптизерши., Сквозной персонаж клипа — мордатый мужик в костюме от «Гуччи» — большую часть времени пялился на певицу, после чего решался, разбивал бокал с виски об пол и увозил счастливицу прочь на расписанном голубыми драконами «мерседесе». Слова песни соответствовали видеоряду. «Тебе лишь стоит посмотреть, тебе лишь надо захотеть, и буду долго я гореть, и пропаду, и пропаду… » «И пропаду-у-у», — повторялось раз десять в конце каждого припева. Мою успокоившуюся было голову снова сжали тиски боли.

— Узнаете? — спросил Ангел.

Я отрицательно покачал головой. Свин проявил большую осведомленность.

— Алина Стайгер. Звезда МТВ, победительница хит-парадов и светская львица.

— Правильно, — кивнул Ангел и включил слайд-шоу.

Монитор зарябил сменяющими друг друга фотографиями. Алина поднимает над головой позолоченную статуэтку — главную музыкальную награду года. Алина открывает новый бутик «Дольче и Габбана». Алина рекламирует модельный ряд часов «Лонгинесс». Алина на обложке «Плейбоя». Алина на обложке «FHM». Алина же на обложке «Мулен Руж».

— Аппетитная шкурка, — забылся на секунду Свин. Даже последние переживания не смогли изгнать из его души тягу к прекрасному.

Ангел сделал вид, что ничего не заметил, и продолжал щелкать мышью.

Алина сидит в кресле, а за ее спиной — большая реклама Московского кинофестиваля. Алина на светской вечеринке обнимается с полным лысым мужчиной— главной звездой нашей эстрады с советских еще времен. Алина грустит на открытии элитного яхт-клуба…

Фотографии продолжали сменять одна другую. Свин похотливо причмокивал при каждом новом откровенном ракурсе. Я терпеливо ожидал подвоха.

— Насмотрелись? — спросил нас Ангел через несколько минут.

Мы кивнули: я — поспешно, Свин — с некоторым сожалением.

— Тогда перейдем к делу, — сказал Ангел и еще раз щелкнул кнопкой мыши.

Пред нашими глазами предстала картина совсем иного содержания. Сперва мне показалось, что я наблюдаю репортаж с места теракта. Черные обломки металлических конструкций, бушующий огонь, пожарные шланги на заднем плане. Затем я стал различать детали. Это было какое-то кафе, вроде «Макдональдс»: обрывки яркой вывески валялись на грязном, покрытом сажей асфальте. От стеклянной витрины остались только мелкие осколки, торчащие тут и там из погнутых алюминиевых рам. Внутри помещения бушевал огонь, сквозь сполохи которого проступали очертания перевернувшегося автомобиля.