Итак, спустя каких-то полтора года после первого возвращения Володи Сафонова Приморск превратился в совершенно благопристойный, некриминальный город. Жить стало спокойней, но не веселей. Фирма Сафонова набирала обороты, поглощая конкурентов. Соперники не пропадали, нет! Просто они тоже исчезали на загадочные полгода. После чего возвращались хмурыми, заметно похудевшими, но зато воспылавшими к Володе ничем не объяснимой симпатией. Очень скоро в городе осталась только одна фирма, поставляющая продукты магазинам. Затем — одно риэлторское агентство. Одна, централизованная, сеть точек общепита. Одно представительство нефтяной компании, снабжающее бензином автозаправочные станции. И одна политическая партия.

— Неужели местные жители заинтересовались политикой? — прервал речь Священника Свин.

— Скорее, их заинтересовали, — пожав плечами, произнес отец Александр. — Почувствуйте, как говорится, разницу… «Стоящие рядом» — слышали когда-нибудь?

— Где мы, а где политика? — вмешался в разговор я.

— Вы далеко, — согласился Священник. — А политика в Приморске — это только «Стоящие рядом».

— Что представляет из себя эта партия? — затянулся кальяном Свин.

— Очень правильная и позитивная идеология, — поворошил поленья в камине отец Александр. — Общество должно быть здоровым, доходы должны распределяться равномерно. Страну должны уважать и побаиваться все мировые державы.

— Ну и что здесь такого? — удивился я. — Не только «Стоящие рядом» провозглашают эти принципы, а каждая партия. Нам перед выборами набросали стопку программ в почтовый ящик — все как под копирку. У меня даже появилась теория, что лидеры этих партий специально выбираются так, чтобы можно было отличать их друг от друга по внешним признакам, а не по политическим платформам. Если вождь матюгается и дерется на заседаниях Думы — это одна партия, если у него все время перекошенное лицо — другая, если нет волос на голове — третья….

— Все правильно, — поморщился Священник. — Но тут есть одно коренное отличие. Понимаешь, для других партий все их лозунги — это только лозунги, абордажные крюки, с помощью которых можно зацепиться за корабль власти.

— А для «Стоящих рядом»? — выпустил две тугие струи дыма из пятака Свин.

— Для них… — на минуту замешкался отец Александр, но затем собрался и четко ответил: — Для них эти принципы — вера.

— Слуга Господа критикует веру? — не удержался от сарказма я.

— Попробую объяснить, — терпеливо произнес отец Александр. — Дело в том, что когда человек стремится к тому, чтобы обеспечить только себя, преследует только свои собственные интересы, у него есть два пути. Первый— он начинает грабить других, совершенно не задумываясь о последствиях. Такой подход плоды приносит сразу, но наслаждаться ими удается очень недолгое время. Понятно ведь, что окружение такого человека отнюдь не испытывает восторга от его деятельности и старается «исправить» положение вещей. Второй путь — он понимает, что успех зависит от окружающих его людей. Поэтому он в меру заботится о них — хотя бы настолько, чтобы не вызвать недовольства, способного перерасти в бунт.

— Ты хочешь сказать, — хрюкнул Свин, — что если бы, к примеру, большевики в семнадцатом году захватили власть только для того, чтобы вволю пожрать и прикупить себе дворцы по всему миру, в стране не было бы репрессий?

— Именно, — кивнул Священник. — Но как ты помнишь, Ленину не нужны были «роллс-ройсы» и яйца Фаберже. И Сталину — тоже. Они служили идее. Точно так же, как и Гитлер, Мао, Ким, как там его, Ир. Точно так же, как служат идее все эти бородачи в чалмах сегодня. Если бы их интересовали только деньги и бабы — не было бы никаких терактов.

Мы замолчали. Священник собирался с мыслями. Я обдумывал услышанное. Свин с шумом и свистом потягивал кальян, уставившись на огонь.

— Когда человек служит идее, — продолжил отец Александр, — он готов многим ради нее пожертвовать. И считает, что все остальные должны поступать так же.

— А кто не хочет, — продолжил Свин, — тот должен быть исправлен или даже убит.

— Потому что идея — абсолютная непогрешимая истина в последней инстанции, а не принимающие ее люди — всего лишь мелкий расходный материал, дрова для топки паровоза истории. Убивать их — не грех, потому что если идея — спасение, а они в ней сомневаются, то они и не живут вовсе. Все равно, что ходячие мертвецы.

— Как все это соотносится с ситуацией в Приморске? — спросил я.

Свин уже, по-видимому, понял суть проблемы. Но я не мог, подобно ему, общаться на энергетических уровнях. Мне требовались словесные объяснения.

Отец Александр повертел в руках мундштук кальяна.

— «Стоящие рядом», местным руководителем которых является Владимир Сафонов, не стали прятать свет истины, а, наоборот, очень настойчиво его проповедовали. Настолько настойчиво, что многие, позволившие себе публичное сомнение, стали пропадать. Некоторые из них возвращались. Некоторые — нет.

— А возвращенцы стали горячими сторонниками партии? — предположил я.

— Совершенно верно. Дальше — больше. Просвещение пошло в массы. «Стоящим» уже было недостаточно просто наслаждаться своими взглядами на жизнь. Они захотели осчастливить весь город. Так в Приморске постепенно исчезли почти все увеселительные заведения: как можно прожигать жизнь на танцполах и в стриптиз-барах, когда страна лежит в руинах и так много нужно сделать для ее восстановления? Телецентр, глава которого тоже отсутствовал некоторое время, перестал транслировать многие каналы, по которым показывали фильмы «с элементами насилия и нездоровой эротики».

— Кто, интересно, определял, здоровая эта эротика или нет? — хохотнул Свин.

— Да никто, по большому счету, — пожал плечами отец Александр, — любая эротика нездорова по определению….

— Радио у вас тоже без музыки и нездоровых тупых шуток для подрастающего поколения, — проявил осведомленность я.

— Не только радио. Корректируются даже учебники в школах.

— Ну а что люди? — спросил Свин. — Неужели никто не протестовал?

— Протестовали. Но «Стоящие» умеют убеждать. Помимо пресловутых отлучек у них очень хорошо поставлена экономическая служба. Те, кто идет против, обычно оказывается в глубокой финансовой яме — ведь все денежные потоки централизованны… К тому же у них есть очень сильные покровители в Москве.

— Ты считаешь, это эксперимент? — потянулся в кресле Свин.

— Боюсь, что да. Я пытался посмотреть ауры представителей партии. Но увидел только страх, который блокирует остальные воспоминания.

Я ошеломленно смотрел на потрескивающие в камине полена и старался понять, бодрствую ли я или сплю.

— Ладно, хватит о грустном, — поднялся о кресла отец Александр. — Пойдемте, я познакомлю вас с немногими жителями Приморска, которые вопреки обстоятельствам все еще не желают стоять рядом.

Мы поднялись с кресел и проследовали за Священником. Возле большой двери он остановился и просительно взглянул на Свина.

— Ты уж только не говори, пожалуйста. У людей и так нервы не в порядке.

— Что лучше: глюки в твоей голове, когда ты видишь говорящую свинью, или глюки в головах ответственных политработников? — задался философским вопросом Свин, однако молчать пообещал.

Мы вошли в большой зал. Он был заполнен людьми самого разного вида и возраста. На стене висел большой плазменный телевизор, по которому показывали какой-то гангстерский боевик — с тонкоусыми громилами и роскошными блондинками в декольтированных платьях. На небольших столиках стояли стеклянные кружки с глинтвейном и пивом. В углу шумел декоративный фонтан. Под плоской люстрой плавали кольца табачного дыма.

— Дамы и господа, — зычно объявил Священник. — Позвольте представить вам моего хорошего друга Гаврилу и… и его хорошего друга по имени Свин!

В нашу сторону обратилось полтора десятка заинтересованных глаз.

— Давайте знакомиться, — взял меня за локоть Священник и подвел к первому столику.

За ним сидела семья из четырех человек. Все, как один, — в фирменных «ливайсовских» костюмах. Степенный отец в очках, подтянутая мама с мелированными волосами и двое подростков-близнецов: мальчик и девочка.