— Ну что там? Они послали группу в обход?

— Нет. Собираются идти в лобовую атаку. Я думаю, КрАЗ вышибет ворота, а автобусы с группами захвата на крыше подъедут к забору.

Что ж, комбинация вполне предсказуемая. Но я не мог придумать какую-либо хитрость: силы были слишком неравными.

— И вот еще что, — наклонился к самому моему уху серб. — По-моему, они готовят ложную посадочную площадку для вертолета.

— Что?!

— Человек двадцать заняты тем, что собирают хворост и складывают его в кучу. Поджечь ее им пока не удалось: дерево слишком мокрое. Но, насколько я видел, у них есть несколько канистр с бензином, а может, и сигнальные шашки.

Вот это был сюрприз… Только сейчас я вспомнил, что мы не сообщили летчикам точного места эвакуации. Если они увидят пламя и светящиеся искры сигнальных огней, вполне могут решить, что мы ждем их за территорией лагеря. Таким образом, наша надежда на спасение попадет прямиком в руки «Стоящих».

— Черт, откуда они знают про вертолет? — пробормотал я, чтобы скрыть растерянность.

— Они вообще много знают, — поморщился серб. — Слишком много, чтобы это могло выглядеть простым совпадением. Среди нас есть стукач.

— И почти у всех есть мобильные телефоны… Сейчас не время играть в гестапо, — сказал я и подозвал к себе Черногорцева.

— Постарайтесь как можно быстрее вернуться в корпус 2-А. На верхнем этаже найдете рацию. Немедленно свяжитесь с пилотами вертолета и скажите, что мы будем их ждать на крыше летнего кинотеатра. А на костер и сигнальные огни пусть не обращают внимания. Вам все понятно?

— Да.

— Это очень важно. Только крыша кинотеатра! Давайте быстрее! Как только сообщите вертолету информацию, возвращайтесь обратно! У нас каждый ствол на счету…

Финансовый спекулянт скрылся в пелене дождевых капель.

— Кажется, скоро начнут, — поделился своими предчувствиями Горан.

— Ну что же, по местам! — приказал я, чувствуя себя если не реинкарнацией Константина Заслонова, то, по крайней мере, сумасшедшим, вообразившим, что он, ну скажем, легендарный комдив Гражданской войны начала прошлого века.

Мы с дядей Мишей вошли в сторожку. Сторож проверил механизм пулемета и пожаловался на боли в голове. Я признал, что боли эти неудивительны, более того — совершенно естественны в сложившейся ситуации. У меня самого поднялась температура, а как иначе, если я несколько часов ходил в мокрой одежде.

— Тут дело не только в ситуации, — перебил меня дядя Миша. — Что-то будет. Что-то случится.

— Разумеется, — согласился я, стараясь не думать о том, что именно должно случиться. Вариантов, как ни крути, крайне мало.

— Не понимаешь ты меня, сынок, — вздохнул сторож. — Не про этих выродков я говорю. Погода меня беспокоит.

Я признал, что погода могла бы быть и получше. Дядя Миша осведомился о месте моего рождения и, узнав, что большую часть жизни я провел в Москве, покачал головой, очевидно, сожалея о моей несмышлености. Выяснилось, что он боялся шторма. Лагерь находился почти возле самого берега. Настоящие бури случались здесь крайне редко. На памяти дяди Миши их было всего две. Одна — сразу после войны, другая — в середине восьмидесятых.

— И что, сильно трясло? — поинтересовался я, осторожно выглядывая в окно.

— Трясло, может, и не сильно. Но вода километра на два вглубь пробралась.

— То есть как на два километра?!

— Очень просто. Волны большие были. Как пошла стена метров в десять высотой, так и смела все на своем пути. От лагеря одни ошметки остались. Несколько лет потом отстраивали.

— Зачем же строить лагерь в таком месте?

— Так ведь редко море волнуется. Море — оно доброе, пока его люди не взбаламутят…

Я вспомнил о Блуждающем Сгустке. Не хотелось верить, что возмущение стихии вызвали мы со Свином. Но моя вера мало кого интересовала.

— Раньше систем оповещения много было, — продолжал сторож. — Буи всякие с передатчиками далеко в море закидывали. Самолеты летали. Сейсмологи у нас паслись стаями. А теперь… Если волна пойдет — не только нам, многим еще достанется.

— Все обойдется, — сказал я, не веря своим словам.

— Дай бог, — вздохнул дядя Миша.

Штурм, как и положено, начался резко и внезапно. Сначала синхронно зажглись фары грузовиков и автобусов. Затем послышалось урчание моторов. Через мгновение КрАЗ, стоявший ближе всего к нам, сорвался с места и, набирая скорость, понесся по направлению к воротам.

— Бей по кабине! — крикнул я дяде Мише.

Он приложился к «Дегтяреву» и нажал на спуск. Сторожка наполнилась ритмичным грохотом. На пол посыпались стреляные гильзы.

В действиях сторожа чувствовалась определенная сноровка: я даже успел подумать, что служил дядя Миша, вероятнее всего, не в простых войсках. Пули, выпущенные им, в пыль разнесли лобовое стекло грузовика. Голова водителя разлетелась на куски. Но нам это мало помогло. Многотонная машина уже набрала ускорение. Неуправляемая груда железа с пылающей кабиной врезалась в ворота. Раздался отвратительный скрежет металла. Мощный капот КрАЗа выдернул из асфальта столбы, на которых крепились ворота. Бесполезное железо со свистом отлетело в сторону. КрАЗ проехал еще несколько метров и уткнулся в тополь, на котором еще совсем недавно сидел Горан. Наш первый и основной заслон, таким образом, был сметен всего за несколько секунд.

Я схватил дядю Мишу за локоть и выволок его на улицу. Мы спрятались за большой чугунной урной и выставили пулемет на треногу. Патроны для кольта я пока берег, припасая обе обоймы на случай, когда станет по-настоящему жарко.

Между тем к забору приблизился «Икарус» с людьми на крыше. Я не видел этого, но догадался по отчаянной стрельбе Горана, вновь забравшегося на свой наблюдательный пост. Серб бил короткими очередями, прицельно. Не сомневаюсь, ему удалось свалить нескольких нападавших. Но общей картине это помогло мало. Автобус все равно подъехал вплотную к забору, и на нас хлынул людской поток. Нападавшие бежали по крыше, перепрыгивали через верхнюю кромку забора и спрыгивали вниз на землю. Раздались первые выстрелы с нашей стороны. Я выбрал удачное расположение стрелков: не столько тактически, сколько психологически. Боевики «Стоявших» явно не ожидали такого отпора, поэтому несколько из них упало в большие, пенящиеся крохотными фонтанчиками лужи с простреленными головами. Стреляли все, в том числе бородатый писатель детективов. Видимо, он не зря читал Джека Лондона. Хотя, может, просто испугался и включил автопилот, не знаю…

Засада возле забора —на мгновение остудила пыл нападавших. Но только на мгновение. Да и не там планировался главный удар: основная масса атакующих устремилась, естественно, сквозь сорванные ворота. Их было много, очень много. Едва бросив взгляд на мокрую, хлюпающую сапогами по грязи толпу, я понял, что на нас бежит по крайней мере пятьдесят человек. К счастью, они не обладали опытом настоящих боевых действий. Да и откуда? Одно дело — выкручивать руки мирным людям, которые в жизни убили разве что с десяток тараканов на кухне. Совсем другое — играться во взрослые игрушки под названием «бой». Активисты «Стоящих» бежали почти в полный рост, без всяких петляний, сплошной монолитной стеной. Не воспользоваться такой потрясающей тактической ошибкой мог только слепой идиот.

Когда основная масса нападавших достигла проема ворот и естественным образом уплотнилась, я тронул дядю Мишу за плечо.

— Сейчас самое время…

Он пробормотал под нос слова покаяния к Богу. Я разобрал лишь половину. Смысл молитвы заключался в том, что стрелять в православных христиан в общем-то плохо, но, тем не менее, приходится. Дядя Миша признался Всевышнему, что делает он это не по злобе, а исключительно из-за сложившихся печальных обстоятельств, и нажал на спусковой крючок.

Тугая очередь раскаленного свинца распотрошила людскую массу. Полагаю, почти половина нападавших умерла на месте. Еще больше боевиков рухнуло на землю, громко крича от боли. Кому-то пули раздробили кость, кто-то, воя от страха, зажимал руками хлеставшую из разорванного живота кровь.