Всё его палестинское предприятие стояло в то время накануне полного провала. «Мандат» предусматривал, что британское правительство признает сионистскую организацию как «необходимое еврейское агентство для консультации и сотрудничества с властями в Палестине» по вопросам «устройства еврейского национального очага». Однако, в мандате была и оговорка: это агентство должно было «предпринять необходимые шаги в согласии с правительством Его Британского Величества, для обеспечения сотрудничества всех евреев, желающих помочь в организации еврейского национального очага». Поскольку еврейские массы в западном мире были открыто враждебны вейцманскому сионизму, даже он сам не мог претендовать, что говорит от их имени. Ему пришлось поэтому перенести свои махинации из прихожих нееврейских политиков на евреев, и в течение восьми лет он колесил по всему миру в поисках решения этой проблемы. Широкие массы эмансипированных евреев Запада были решительно против всяких проектов, целью которых могло стать восстановление «еврейской нации».

Вейцману удалось найти решение этой задачи: он изобрёл понятие «евреев-несионистов». Британских евреев обмануть не удалось, но американские попались на эту удочку. Быть «несионистом» показалось им очень удобным, давая возможность пользоваться тем и другим: отвергать сионистский шовинизм, одновременно поддерживая идею иудейской Мекки. В 1928 году группа евреев объявила, что она представляет «несионистов» и готова сотрудничать с д-ром Вейцманом для «отстройки Палестины». На этой базе Вейцман организовал в 1929 году своё расширенное Еврейское агентство», после чего он смог объявить, что, включив «несионистов», это агентство выполнило требования «мандата», а он снова представляет «всех евреев». По его собственным словам, ему удалось тем самым выйти из затруднительной дилеммы, поскольку он сам считал положение сионизма безнадёжным и беспомощным, если на выручку не придут несионисты».

Арабам тотчас же стало ясно, что это «расширенное еврейское агентство будет фактически правительством в Палестине, и они усилили сопротивление. В результате британскому правительству пришлось наконец признать окончательный провал предприятия и в 1930 г. оно опубликовало т. н. „Белую Книгу“ Пассфильда, в которой требовалось прекращение сионистской иммиграции в Палестине и ограничение власти Еврейского агентства. Таким образом «не подлежавшая изменению политика» была наконец «изменена»! Но Вейцман был теперь усилен поддержкой завербованных им «несионистов» и немедленно нанёс ответный удар. Он дал аудиенцию тогдашнему британскому премьер-министру Рамзаю Макдональду, который поднял руки вверх и согласился на все предъявленные ему требования. Он не только отменил требования «Белой Книги», но ещё и почтительно запросил д-ра Вейцмана, кого ему следует назначить на должность очередного Комиссара в Палестине.

Сионисты могли теперь с успехом продолжать наступление. Никто достоверно не знает, перед чем именно так дрожали все западные политики того времени: их воспоминания дружно замалчивают этот главный секрет нашей эпохи, а их капитуляции не имеют примеров в истории. Сдача Макдональда восстановила принцип, согласно которому «политика» в этом вопросе была раз и навсегда «решена» и неизменна, и в течение последующих двадцати лет он стал определяющим моментом всей британской и американской государственной деятельности. Политики обеих стран явно видели в Хаиме Вейцмане эмиссара такой власти, ослушаться которой они не смели; их поведение ничем не отличалось от африканских дикарей, в ужасе таращащих глаза на колдуна.

Капитуляция Макдональда перед Вейцманом восстановила прежнее положение в Лондоне, однако в Палестине «национальный очаг» — искусственное растение на неподходящей почве — продолжал чахнуть. За десять лет в Палестину переселилось менее 100 000 еврейских иммигрантов. В 1927 году оттуда уехало на 3000 человек больше, чем приехало. Цифры 1928 года были несколько благоприятнее, однако до 1932 года в среднем число выезжавших из Палестины составляло почти одну треть от числа новоприбывших. Как это с самого начала предсказывали все, кто был знаком с вопросом, сионистская авантюра терпела провал. При нормальном положении вещей и без давления на них, евреи во всём мире никогда недодумали бы переселяться в Палестину в сколько-нибудь существенном количестве, а численный перевес арабского населения со временем продолжал бы увеличиваться.

Но нормальному положению не суждено было удержаться. Как раз в этот момент некий Адольф Гитлер пришёл к власти в Германии (одновременное с неким Рузвельтом в Америке), и на горизонте вырос призрак Второй мировой войны.

Странная роль мировой печати[26]

Годы 1933…1939 были периодом назревания Второй мировой войны. «Прусский милитаризм», который считался поверженным в 1918 году, возродился ещё более грозным, чем когда-либо; эта сцена так захватила внимание всего человечества, что оно потеряло интерес к Палестине, с виду не имевшей никакого отношения к событиям в Европе. В действительности она продолжала занимать важное место в «причинах и целях» Второй мировой войны, которые президент Вильсон считал «неясными» в первой. После 1917 года повторять выдумки о «преследовании евреев в России» стало невозможным, но образовавшееся пустое место было успешно заполнено «преследованием евреев в Германии», и как раз в тот момент, когда сионизм представлялся Вейцману «беспомощным и безнадёжным», сионисты смогли новым гвалтом запугать евреев и начать новую осаду западных политиков. Последствия стали ясно видны в результате новой войны, от которой выиграли одни только революционный сионизм и революционный коммунизм. Будучи свидетелем событий, приведших к написанию этой книги, автор переходит к повествованию от первого лица.

В начале этого периода, в 1933 году, я смог взойти по ступеням служебной карьеры, превратившись из простого служащего в редакции в корреспондента «Таймса» в Берлине. что доставило мне немалое удовлетворение. К концу периода, в 1939 г., я был полностью в этой работе разочарован и вынужден отказаться от заработка, подав в отставку. События промежуточных лет покажут причины этого решения.

Начиная с 1927 года я постоянно сообщал о растущих успехах Гитлера, а в 1933 году, по чистой случайности, я проходил мимо горевшего Рейхстага. Это событие, использованное для создания Гестапо и концлагерей по испытанному большевистскому образцу, необычайно упрочило власть Гитлера, но какое-то предчувствие сказало мне в тот вечер, что пожар Рейхстага предвещает гораздо более важные события. Непрекращающиеся с тех пор бедствия Европы фактически начались именно в этот день, а отнюдь не лишь с первым днём войны. В конечном счёте он означал распространение сферы мировой революции вплоть до центральной Европы, причём передача её в коммунистическую собственность в 1945 г. лишь подтвердила совершившийся факт (до тех пор скрытый от мировой общественности умелой пропагандой о мнимом антагонизме между национал-социализмом и коммунизмом). Единственный вопрос, на который ещё должна ответить история, заключается в том, будет ли мировая революция отброшена назад или же пойдёт ещё дальше на Запад с той позиции, которую она заняла в тот памятный вечер 27 февраля 1933 года.

Начиная с фактического установления этим вечером гитлеровского режима, все профессиональные наблюдатели в Берлине, как дипломаты, так и журналисты, поняли что он означает новую войну, если только не удастся этому помешать. Помешать войне в то время было сравнительно легко; Уинстон Черчилль справедливо назвал вторую мировую войну «ненужной войной». Её можно было предупредить, оказав Гитлеру решительное сопротивление в его первых воинственных авантюрах в Рейнской области, Австрии и Чехословакии в любое время вплоть до 1938 года, когда (как это подтверждает и Черчилль) готовившиеся свергнуть Гитлера немецкие генералы оказались парализованными капитуляцией Запада в Мюнхене. В Берлине опытные английские наблюдатели событий единодушно считали, что если Гитлера не остановят, он начнёт войну, и сообщали об этом своему правительству и издателям в Лондоне. Главный корреспондент Таймса в Берлине Норман Эббатт (я был вторым корреспондентом) сообщал в начале 1933 года, что войну следует ожидать примерно через пять лет, если не примут мер к её предупреждению, и это его сообщение было опубликовано. И он, и я, и многие другие журналисты с удивлением и тревогой наблюдали в последующие годы систематическое игнорирование и искажение наших сообщений, причём в газетах и в парламенте Гитлер изображался, как по своей природе вполне приличный человек, который не нарушит мир, если его справедливые претензии будут удовлетворены, — разумеется за чужой счёт.