Воротившись в Найбабад, я пошел к начальнику штаба армии Соколову просить вертушку до Кабула.

– Если ветер не уляжется, – сказал он, скептически глянув на небо из окна своего кабинета, – вертушки не пойдут.

Наши кабульские журналисты Соколова знали мало.

Известно было, что он сын бывшего министра обороны[37], освобожденного от своих обязанностей весной 87-го года после полета Руста. Знакомые офицеры говорили, что Соколов-младший – человек талантливый, дельный, простой в обращении, но вместе с тем требовательный.

Попал Соколов в Афганистан под конец войны, сменив генерала Грекова, и сразу же схватил весь классический боекомплект инфекционных болезней – гепатит и прочее. Из госпиталя вышел осунувшимся, ослабевшим; Громов вскоре после того отправил его в Найбабад.

Соколов высок ростом, худощав, говорил приятным баском, тихо, но уверенно. На худом лице часто вырисовывалась улыбка честного, откровенного и умного человека.

Одет он был в пятнистую эксперименталку. Невиданной белизны подворотничок подчеркивал смуглость лица. Было ему чуть за сорок.

Еще в Кабуле я поинтересовался у ветерана нашего пресс-корпуса его мнением о генерале Соколове: ветеран знал всех и вся. «Умнейший человек, – ответил он, – интеллигент в третьем поколении!» Похоже, ветеран был прав.

Если бы в 40-й армии был вдруг устроен конкурс на интеллигентность, Соколов наверняка бы занял первое место.

– Когда вы приехали в Афганистан, – спросил я его после паузы, – долго осваивались?

– По опыту, – улыбнулся он в ответ, – могу сказать, что весь первый год вникаешь в дела, на второй год уже чувствуешь себя уверенно, а на третий можно съездить разок-другой на охоту. Курите? Пожалуйста…

Он протянул мне пачку сигарет.

– Сороковая армия, – сказал я, – судя по всему, самая курящая на свете. Дымят все, начиная с командующего и кончая рядовым. Единственное, по-моему, исключение – генерал армии Варенников.

– Война, что поделаешь!

– Негативная ее сторона активно обсуждается. А как насчет позитивной? Что она дала армии?

– Армия наша вообще плохо приспособлена для ведения боевых действий за рубежом. «Плюсы» войны? Сложно сказать. Уж очень специфичны условия Афганистана. Опыт, накопленный здесь, трудно применить в «классической» войне. Думается, мы тут осознали, что необходимо лучше готовить и обучать мелкие подразделения – от батальона и ниже. Их командирам надо предоставлять больше самостоятельности: нельзя все решать сверху. Впрочем, Афганистан-то как раз и научил их такой самостоятельности. Офицеры приобрели здесь настоящий боевой опыт. Вторая истина: план любой операции, даже незначительной, следует разрабатывать до мельчайших деталей… Что еще? Отдельные виды боевой техники мы здесь усовершенствовали.

Разговор наш метался от темы к теме: сигареты. Генеральный штаб, боевая техника, Афганистан, дети, семья, судьба армии…

– Я, – Соколов вскинул глаза вверх, – с детства мечтал стать военным, хотел идти по стопам отца. Но он был против: армия в конце пятидесятых была не в почете, как раз тогда началось сокращение вооруженных сил… Но я попер всем назло. Прошел путь от лейтенанта до генерала. Сейчас сын мой тоже мечтает об армии, но она нынче опять не в почете. Газеты высмеивают воинскую славу, патриотизм, даже мужество человека… Тяжко все это читать. Наши военные переживают трудную пору. Много у нас проблем. Женатых людей среди младшего офицерского состава сегодня значительно больше, чем в годы моей молодости, – нужны квартиры, а их нет. Зачастую в армию приходят не те люди, которых нам хотелось бы иметь: много больных – физически и психически. Все чаще встречаются наркоманы, потенциальные и реальные уголовники. Откуда, я вас спрашиваю, в вооруженных силах появилось слово «пайка»? Ответ ясен: его принесли с собой именно уголовники. Я убежден в этом.

Процессы, происходящие в обществе, неизбежно отражаются и на армии.

По телевизору передавали программу «Время». Диктор Игорь Кириллов зачитывал текст очередного заявления Советского правительства по поводу ситуации в Афганистане.

Соколов слушал внимательно. Когда Кириллов дочитал и сделал многозначительную паузу, генерал убавил громкость.

– Знаете, – сказал Соколов, – у меня складывается впечатление, что история движется не столько по спирали, как принято считать, а дует по кругу. Все повторяется, только с удвоенной, даже утроенной силой. Хотите, дам вам почитать одну книжку?

– Конечно, – обрадовался я, потому что за последний месяц не прочитал, кажется, ни единой строчки.

– Почитайте. И вы поймете, о чем я толкую. Только она у меня дома. Пойдем? Тут близко – минут пять ходьбы…

Вагончик генерал-майора Соколова разместился неподалеку от ЗКП армии. Обставлен он был достаточно скромно – без какой бы то ни было роскоши: койка, телевизор, видеомагнитофон, письменный стол, книги, диван.

Усевшись на него, генерал раскрыл атташе-кейс и вынул потрепанный томик – ксерокопию книги генерал-майора Е.Е.Мартынова, служившего в начале XX века в российском Генеральном штабе. Называлась она – «Из печального периода русско-японской войны». Книга открывалась эпиграфом: «О, Русь! Забудь былую славу! Орел двуглавый побежден, и желтым детям на забаву даны клочки твоих знамен».

Вместо предисловия Мартынов сопроводил ее своей статьей, написанной в середине января 1904 года – то есть за несколько дней до начала войны. Статья оказалась пророческой; в ней генерал Мартынов предсказывал поражение России.

Соколов смахнул рукавом пыль с самиздатовской обложки, бережно раскрыл книгу и начал выборочно зачитывать абзацы, время от времени перемежая авторский текст собственными комментариями. И потому порой было трудно определить, какие слова принадлежат Мартынову, а какие – Соколову.

– В такой серьезный исторический момент, начинает свою статью Мартынов, – Соколов, глядя в книгу и водя указательным пальцем по строкам, на долю секунды оторвал взгляд от страницы, как бы проверяя, слушаю ли я, – пресса всего мира занята сравниванием сил обеих сторон.

Однако один фактор, чрезвычайно важный по своему раннему влиянию на армию, – настроение общества – до сих пор еще остается незатронутым. Японский народ во всем своем составе от первого ученого до последнего рабочего проникнут патриотическим воодушевлением. Величие и благосостояние родины есть заветный идеал каждого японца, перед которым отходят на второй план его личные интересы…

Естественно, что при таком настроении общества, армия как представительница государственной идеи, как главное орудие для достижения национальных целей пользуется чрезвычайной популярностью. Уже в начальной школе при изучении истории мальчикам стараются внушить почтение к военным подвигам. С кафедр высших учебных заведений вместо космополитических утопий молодежь слышит проповеди здорового национального эгоизма. Призыв молодого японца в солдаты, как для него самого, так и для его семьи не огорчение, а радость. В состоянии службы он на себе испытывает то уважение, которым пользуется в стране военный мундир.

Соколов опять оторвался от книги и глянул на меня:

– А что же мы видим в России? – спросил он с легкой улыбкой на губах. – В это время в образованной России с кафедр, в литературе и в прессе систематически проводятся взгляды, что национализм есть понятие отжившее, что патриотизм не достоин современного «интеллигента», который должен в равной мере любить все человечество, что война есть остаток варварства, армия – главный тормоз прогресса и т.п.

Из университетской среды, из литературных кругов, из кабинетов редакций эти идеи, разрушительные для всего государственного строя (безразлично, самодержавного или республиканского), распространяются в широких кругах русского общества, причем каждый тупица, присоединившись к ним, тем самым приобретает как бы патент на звание «передового интеллигента».

Логическим выводом из такого мировоззрения является полное отрицание всяких воинских доблестей и презрение к военной службе как к глупому и вредному занятию.