Екатерина Каблукова

Спящая красавица.

Гроб хрустальный на заре для нее…

В.Высоцкий

Гроб был абсоютно новый. Мария Ильинична увидела это сразу. И по девственно белому, заложенному крупными складками атласу, и по непримятой подушке, заботливо закрепленной в изголовье. Торжественно лежал он у мусорного бака, скорбно подставив мелкому снегу свои недра. В другой день старушка, крестясь, прошла бы мимо, но сегодня у нее особенно сильно болело в груди, а ноги налились, будто свинцом, отчего она, сделав несколько шагов, останавливалась перевести дух. Как обычно, она медлено брела из магазина домой, прикупив помимо стандартных булки хлеба и пачки гречневой крупы, еще два десятка яиц, упаковку муки, а также масло, сахар и замороженные ягоды. В другое время она могла бы обойтись без этого, но сейчас, за неделю до Нового Года, к ней начнут приходить бывшие ученики: лощеные, в дорогих костюмах, солидные банкиры, стройные и подтянутые жены местных олигархов. Они приезжали на дорогих машинах, зачастую с водителем, брезгливо морщились, заходя в темную парадную, где дорогой ремонт первых двух этажей сменяли облупленные стены. Лестница с полуистертыми ступенями, на которых сохранились медные кольца для крепления ковров, всегда пахла дешевой водкой, подгоревшими котлетами и бездомными кошками, поднималась наверх, в небольшую двухкомнатную квартирку под самой крышей старого дома. Построенный в середине восемнадцатого столетия, дом до революции принадлежал предкам Марии Ильиничны, и её семья занимала весь второй этаж. Тогда хозяева жили в огромной квартире с высокими потолками, украшеными лепниной, с двумя затейливыми эркерами в столовой и мраморным камином в гостиной. После революции дом отобрали, а сами владельцы, с трудом уцелев во времена расстрелов и репрессий, переехали в мансарду. Все это бывшая учительница знала лишь из рассказов бабушки, да и та большей частью отмалчивалась, нехотя отвечая на вопросы маленькой Маши. Однажды, когда в квартире кроме них двоих никого не было, бабушка рассказала про их род и отдала внучке кольцо с изумрудом, на котором был вырезан фамильный герб: единорог и три короны над ним.

-Береги его, Маша, это единственное, что у нас осталось, - прошептала она, украдкой смахивая горькие слезы.

Через несколько лет бабушка умерла, затем умерли и родители, и учительница осталась одна. Квартиру на втором этаже несколько лет назад выкупили и расселили, и теперь в помещении расположился какой-то иностранный банк. Иногда, зимним вечером, проходя мимо, пенсионерка поднимала голову вверх, на ярко светящиеся окна, чтобы увидеть затейливую потолочную лепку и тяжелые бронзовые люстры.

Подниматься по лестнице с каждым голом становилось труднее, но Мария Ильинична упрямо, несмотря на активность агентов, называемых модным словом риелторы, отказывалась переезжать. Ей казалась кощунственной сама мысль, что она съедет из этого дома, точно это было бы предательство близкого ей существа. «Здесь я родилась, здесь я и умру,» - говорила она.

Еще в магазине бывшая учительница начала размышлять, забежит ли сегодня, кутаясь в короткий норковый полушубок, ее любимица, золотая медалистка Ольга пожаловаться на своих троих оболтусов, или зайдет вечный двоечник Паша, работающий мастером в доме быта. Может быть, еще Сережа заскочит, но он банкир, у него всегда времени не хватает. И всех надо было напоить чаем и накормить ее знаменитыми ягодными пирогами. Ученики всегда приносили подарки: коробки шоколадных конфет или же дорогое шампанское, иногда какие-нибудь заморские фрукты. Фрукты Мария Ильинична с опаской съедала, а вот конфеты и алкоголь складывала в шкафу, чтобы потом расплатиться со знакомой медсестрой Верочкой, делающей ей уколы.

Гости быстро пили душистый час с мятой, доедали кусок пирога, привычно желали ей здоровья и долгих лет жизни и стремительно, так же, как появлялись, уходили в темноту ночного мегаполиса с его шумными улицами, яркими витринами и огромным количеством дорогих машин, вечно недовольно гудящих в пробках.

Оставшись одна, Мария Ильинична подходила к тяжелому шкафу, неизвестно как сохранившемуся в семье, открывала начищеным до блеска медным ключом его массивную створку и доставала школьные фотоальбомы. Тяжелые картонные страницы были переложены пергаментной бумагой. Старая учительница переворачивала их, всматриваясь в серьезные детские лица. Иногда успешные, иногда пропащие, они все были её учениками, её детьми. Своих родных детей у Марии Илиничны не было. Никто не знал, что было тому виной: не то воспитание, полученное от бабушки, не то романтичная натура самой Машеньки, или же просто в какой-то момент её нежелание поле уроков стоять у плиты, варя борщ, и потом, уложив мужа, еще полночи проверять ученические тетрадки. Работу свою она любила, и вот теперь, через много лет её работа приносила ей приятные воспоминания.

-Чего стала, Илинична, а? – раздался над ухом голос с явным восточным акцентом. Она повернула голову, сразу узнав Батыра, невысокого крепкого мужика, приехавшего из Узбекистана, где у нег осталась жена и двое детей, и работающего дворником.

-Да вот, - старушка смущенно указала на гроб, - Смотрю, не потерял ли кто?

-Кто его потерять мог? – удивился дворник, подходя поближе и с опаской рассматривая ритуальный предмет.

-Откуда я знаю? Может, кто с ним шел, шел и не дошел. Или попользовались, не понравилось, вот и выбросили…

-А почему не понравилось? – мужчина вдруг понял, что разговор начинает выходить за рамки обыденого.

-Вдруг покойнику лежать неудобно было? – предположила старушка, обходя гроб, и пристально его рассматривая, - Смотри, какой он узкий! Может, он хозяину в плечах жал?

Батыр тут же представил себе широкоплечего покойника, на глазах у изумленных родственников сердито вскакивающего из тесного гроба, чтобы оттащить оный к ближайшей помойке. Это все привиделось так живо, что дворник начал даже вспоминать, не умер ли кто в последнее время. Ворона с громким криком сорвалась с дерева, заставив его вздрогнуть.

-Тьфу на тебя, - беззлобно выругался он и повернулся к старушке,- Ну ты, Ильинична, придумаешь тоже. Давай, домой провожу, сегодня скользко, а денег на песок начальство не выделило. Иди, говорит, Батыр, лед скалывай, а то народ жалуется, и инструмент выдали!

Он продемонстрировал погнутую ржавую железную палку, в которой старушка с трудом опознала лом. Она благодарно передала мужчине пакеты и засеменила следом за ним, подстраиваясь под его достаточно быстрый шаг. Уже около подъезда Мария Ильинична зачем-то оглянулась. Гроб так и лежал около проржавевших мусорных баков, грустно белея на темно-сером асфальте, покрытом неровной корочкой льда.

-Батыр, знаешь, - она нерешительно помялась, - Я продукты, наверное, сама… а ты мне… можешь мне гроб затащить?

-Что? – удивился дворник, опасливо всматриваясь в морщинистое лицо старухи: не рехнулась ли часом. Но нет, выцвевшие когда-то серые глаза ясно смотрели на мир, хотя от мороза на них выступили слезы. Пенсионерка повторила свою просьбу уже более твердо:

-Он же никому не нужен, вот я и сохраню, мне уже скоро и помирать! – вздохнув, она протянула руки к пакетам, - А так, уже и гроб будет… он, вроде нарядный…

Батыр скептически посмотрел: гроб как гроб, снаружи – красный, внутри –белый.

-Зачем он тебе, ты еще долго проживешь, и крышки нет! – начал отнекиваться он.

-Крышка – дело наживное, все дешевле будет, чем целый покупать! Занеси, а?

Она умоляюще посмотрела на него. Не в силах отказать в просьбе, Батыр лишь кивнул головой.

-Продукты сначала занесу, потом и гроб доставлю, - решительно заявил он.

Тащить гроб в одиночку по лестнице оказалось делом весьма непростым, а звать подмогу дворнику не хотелось. Поди еще, объясни, откуда, куда и, главное, зачем! Наконец, весь покрасневший и вспотевший от усилий, он затащил деревянный ящик в квартиру к пенсионерке.

-Куда его? – тяжело дыша, спросил мужчина.