Прошлой ночью я была слишком одурманена своей силой, чтобы прислушиваться к любым возражениям, которые могло высказать мое тело в отношении взятого мной темпа. Сегодня же каждая жалоба регистрировалась четко и ясно.

Пожалуй, мы начнем с утренней пробежки. У тебя есть немного времени перед началом занятий.

Я была уверена в том, что это не было просто мое воображение. В голосе Каллума, раздававшемся в моем сознании, было какое-то самодовольное веселье. Он что, не понимал, что было утро понедельника и вставать в такую рань было почти что преступлением против Господа и человека? Я не была уверена, смогу ли передать ему свои мысли в словесной форме. Откуда мне знать, может быть, один только альфа обладал такими способностями. Но потом подумала, что попытаться стоило.

Садист!

Его ответ пришел ко мне скорее в красках и ощущениях, чем в словах, но смысл был абсолютно понятен. Каллум смеялся надо мной. Эдак посмеивался, очень довольный собой.

Я надавила на Каллума — не с тем, чтобы оборвать связь, а чтобы просто вытеснить его прочь из своей головы или задвинуть куда-нибудь в самый дальний уголок сознания. Он задержался на минуту, и его присутствие так перегрузило мои мысли, что я не могла двигаться. Заявив о себе подобным образом, Каллум удалился.

Тупые оборотни с их вечной тупой борьбой за лидерство. Это уже совсем никуда не годилось — иметь с ними дело каждый день в конфликтной ситуации. Меньше всего я нуждалась в людях, метивших свою территорию у меня в голове.

Недолго думая, я послала Каллуму мысленный образ — собаку, задравшую лапу на пожарный гидрант. А потом еще один — повстанческий флаг времен Американской революционной войны.[22]

Ответ Каллума мне в голову не поступил, но я знала, что он получил мое послание, потому что он встретил меня у входной двери и первое, что сказал мне, удивленно выгнув одну бровь, было:

— Что, не давить на тебя?

— Лучше сказать, не мочиться в метафорическом смысле на мои мозговые волны. Ощущение одно и то же, поверь мне.

— Вульгарность тебе не идет, Брин.

— Ты мне собираешься лекцию читать или мы пойдем бегать?

Каллум вздохнул, и мне не нужно было никакой связи со Стаей, чтобы понять — подумал о том, что я всегда была очень трудным ребенком. А потом, чтобы мне стало совсем понятно, он еще и вербализировал эту мысль:

— Ты всегда была очень трудным ребенком.

Я мило улыбнулась:

— Я стараюсь.

Каллум склонил голову набок, я кивнула, и мы побежали. С полмили мы бежали по тропинке, а потом Каллум резко свернул в заросли и поддал газу. Я бросилась вдогонку. И едва мы завершили пятимильную петлю, он пошел на новый виток.

— Неплохо для старика, — сказала я, задыхаясь. Уж я-то знала, что он может этим заниматься бесконечно.

— Сопля, — бросил он в ответ совершенно обычным тоном.

Уже очень давно мы не проводили время подобным образом: один на один и чтобы он не читал мне нотаций и не делал великих заявлений о моей жизни и моем будущем на его территории. Когда я была совсем маленькой, мы это делали чаще. Каллум учил меня драться. Мы бегали каждый день, и, когда я раскисала в самом конце, он нес меня на спине. Потом я становилась старше, и таких моментов становилось все меньше, а перерывы между ними становились все длиннее. Каллум отступил на шаг назад. Оставил меня с Эли. И большую часть времени занимался делами Стаи, к которым я не имела никакого отношения.

Я не хотела признавать, что для меня это было очень больно — устанавливать связь со Стаей, чтобы вернуть внимание Каллума. Это что, в самом деле? Он проводил время со мной, потому что сейчас мы были крепче связаны друг с другом или из-за тех условий, которые навязал мне? В чем здесь было дело? Или я была еще одной рутинной заботой, и альфа просто выполнял свои обязанности — так, просто маленькая сопливая девчонка, ничего больше?

— Я могу сама закончить, — сказала я. — Я уже много лет сама тренируюсь.

— Конечно же сама. Поэтому и темп сбросила. Нужно постараться, Брин.

У меня было такое чувство, что Каллум говорил не только о физических тренировках. Прошло уже больше половины семестра, и по алгебре у меня все еще была четверка с плюсом, хотя я спокойно могла бы получить оценку «отлично». Я дружила с Девоном, но не стремилась к общению с другими своими сверстниками. И если «Древу жизни» хотелось походить на пожарный гидрант, то я была готова вернуться и к этой теме.

— Если ты станешь говорить про колледж и про выбор жизненного пути, то меня здесь нет, — пообещала я Каллуму. — А если тебе еще что-то нужно сделать или быть в каком-то другом месте, не позволяй мне задерживать тебя.

Мне тогда стало немного не по себе, словно что-то неприятное проникло в мое чувство Стаи, как будто кто-то колол меня холодной иглой.

— Я здесь, и ты остаешься со мной, Бронвин.

Я приняла слова Каллума как подсказку — по-видимому, эта холодная игла означала, что он был весьма раздражен.

— Хорошо, — сказала я.

И как только Каллум и я погрузились в молчание, голоса на периферии моего сознания — чьи-то жужжащие и шепчущие души — зазвучали более отчетливо. Постоянный шквал эмоций, просачивающихся сквозь мою связь со Стаей, расплывающихся, словно чьи-то возгласы со дна плавательного бассейна, — это изнуряло меня так же, как пробежки, которыми Каллум радостно меня изматывал.

Сосредоточься, сказала я себе. Сосредоточься на текущем моменте. Сосредоточиться на том, почему ты это делаешь.

И я сфокусировалась на Чейзе.

Это было забавно. Я видела его всего один раз и не могла бы с уверенностью вспомнить его человеческое лицо. Но его волчий облик и его голос в моей памяти всплывали столь же ясно, как будто я только что видела и слышала его.

Меня укусили.

Меня укусили.

Меня укусили.

Вот почему я это делала. Мне нужно было знать, что случилось с Чейзом, и мне нужно было знать, какие меры были предприняты потом.

Я уже было раскрыла рот, чтобы прямо спросить Каллума, нет ли на нашей территории Бешеного — там, где напали на Чейза, — и кто, по его мнению, мог напасть на него, но как только я приготовилась выпустить на волю своего внутреннего инквизитора, как к нам присоединился кто-то третий.

Лэнс.

Узы, связывавшие меня с ним, сообщили мне о том, что он был крепким и тяжелым и что от него слегка попахивало ванилью и кедром.

— Привет, Лэнс, — улыбнулась я.

Лэнс конечно же не сказал ничего.

— Прости, что бросила тебя в беде тогда… ну, ты помнишь, пару месяцев назад, — продолжила я, стараясь вытянуть из него ответ.

Ничего. Просто по нулям. Он бежал и бежал рядом со мной и Каллумом, не произнося ни слова. И воздух между нами был почти такой же пустой, хотя что-то в нем все же ощущалось. Либо неодобрение, либо изумление. А может быть, и то и другое.

Смотри на Лэнса и будь естественной, подумала я. А потом до меня дошло, что он может каким-нибудь образом слышать меня.

Лэнс может услышать мои мысли? — беззвучно спросила я Каллума.

Он чует их так же, как и я, но слабее. Если только ты сама не захочешь, чтобы он их услышал. У большинства щенков в человеческом облике имеются проблемы с общением на уровне сознания, но ты, кажется, стала специалистом в этом деле. Я отношу это на счет твоего упрямого характера.

— Упрямство — это мой каприз, — сказала я вслух, ухмыльнувшись своей шутке, в которую Каллум и Лэнс явно не врубились.

Минула целая вечность. И пока она тянулась, я сделала еще несколько замечаний, в которых мои спутники увидели столь же мало смысла, а Каллум выругал меня за потерю формы, и не раз, не два, а целых три раза: Ты ломаешь темп, Бронвин Алессия. Опускайся на полупальцы. Лэнс, Каллум и я затормозили.

Я наклонилась вперед, упершись руками в колени и тяжело дыша. Может быть, я не в форме. А может, двенадцать миль — это нечеловеческая (не говоря уже о том, что негуманная) дистанция, чтобы ее бегать. Так или иначе, но для драки я была не в самой лучшей форме. Правда, ни Каллум, ни Лэнс на мои страдания никакого внимания не обращали.