Сказанное возвращает нас к ветвям бестиария в целом, но вовсе не к его корням. Бартоломей Гланвиль (Бартоломей Английский) в XIII веке написал свой De Proprietatibus Re rum («О свойствах вещей»), Никем — De Naturis Rerum («О природе вещей») в XII веке. Они представляют собой подборки источников по данной теме. Бартоломей перевел на английский Тревиза в 1397 году. Вместе с Никемом он включен в нашу диаграмму под общим заголовком «Комментаторы вышеприведенного текста».

Весьма вероятно, что благодаря Плинию и его комментаторам, вроде Гийома Дю Бартаса с его поэмой «Седмица»[210], «Истории четырехлапых зверей» (1607) Топселла, иллюстрациям Геснера, бестиарий получил столь широкое распространение в свое время и у последующих авторов. Из него заимствовали сюжеты не только поэты Спенсер («Королева фей») и Мильтон («Потерянный рай»), но и Борхес.

Тем временем путешественники и серьезные исследователи, например Марко Поло и более современные путешественники, скажем псевдо-Мандевиль, напоминавший своего предшественника Ктесия, начали пополнять бестиарий своими сведениями, что превратило его в обстоятельный труд, подобно сочинениям Альдрованда.

После выхода в 1646 году книги Томаса Брауна Pseudodoxia Epidemica, где он подверг бестиарий[211] рациональной критике, впервые после Аристотеля поставив предмет биологии на научный уровень, стало ясно, что время бестиария прошло. Он утратил былую репутациею серьезной книги и был предан забвению. Однако в XVIII веке к нему вернулась прежняя популярность, как замечательного памятника своего времени.

Культ прямых наблюдений и экспериментальных методов исследования, утвердившийся после основания Королевского общества в 1662 году, изменил отношение к трудам прошлого, пылившимся на библиотечных полках. К середине XIX века снова вспыхнул интерес к бестиарию как к раритету. Своему возрождению он обязан упорным исследованиям Томаса Райта (1841), Кайе и Мартину (1847–1877), Э. Эвансу (1897), Дж. Дрюсу (1908–1937), М. Джеймсу (1928) и Анселю Робину (1932).

Настоящий переводчик опустил многое в своем кратком эссе, посвященном истории рукописи. Мы не упоминаем ни египетского Гораполлона (предполагаемого автора трактата, посвященного египетским иероглифам, сохранившегося в виде греческого перевода некоего Филиппа, озаглавленного Hieroglyphica, восходящего примерно к V веку. — Пер.), ни Татиана, ни Ктесия, хотя их труды заняли свое место на ветвях нашего фамильного дерева. Остается надеяться, что наше объяснение не уступает остальным по глубине информации.

Вряд ли следует сомневаться в том, что бестиарий являлся серьезным научным трудом для своего времени, хотя даже великий доктор Джеймс пришел в некоторое замешательство от содержащихся в нем материалов о различных существах. Например, статья о леопардоверблюде, которой нет в нашей рукописи, представляет собой попытку описать реальное животное, которого никто не видел. Оно такое же большое, как верблюд, но с пятнами, как у леопарда. Очевидно, речь идет о жирафе.

На самом деле, чем больше читателя забавляет глупость «Физиолога», тем нелепей выглядит он сам. Кто же поверит в существование дракона с головой по обеим сторонам туловища? Мистер Дрюс замечательно поместил его в официальный путеводитель Британского музея.

Наша рукопись аккуратно переписана и прекрасно оформлена, правда, не всегда в аббатстве Ревесби в Линкольншире. Восемьсот лет назад никто в этом аббатстве не мог увидеть амфисбену. Несмотря на трудности в сообщении из-за бездорожья, известие о ней распространилось по всей Европе благодаря труду множества переписчиков и иллюстраторов, которые также ее не видели. Удивительно, что сообщение об этой рептилии переписывалось практически без искажений. Читателя, возможно, позабавит феникс, и он не получит удовольствия, воскликнув: «Ну почему же этот Бену (феникс), солнечная птица! Скорее всего, это пурпурная цапля, которая служила символом при поклонении солнцу в Гелиополисе. Известно, что и тамошние жрецы носили пурпурные одежды».

Выскажем некоторые соображения по поводу условий составления рукописи, вероятно, они помогут при определении ее природы.

Итак, ее переписали в начале XII века, поскольку в ней присутствует Ibex (горный козел), появившийся в основной группе бестиариев не ранее 1067 года. В нем нет описания древесных гусей Бернакля, как в бестиариях из труда Джеральда Уэльского (после 1186 года). Отсюда вывод: необходимо датировать появление рукописи серединой века[212].

В 1150 году король Стефан захотел взойти на трон. Это произошло на памяти того же поколения, при котором норманнские захватчики разрушили саксонскую цивилизацию, о которой Тревельян писал:

«По милости Господа девственные лесистые просторы старой Англии, предмет яростного натиска земледельцев, продолжали оставаться местом обитания многочисленных птиц, зверей, необычайных деревьев и цветов.

В некотором отношении условия жизни пионеров в графствах саксонской Англии и Дейнло похожи на Северную Америку и Австралию XIX века.

Дровосеки, бревенчатые хижины на расчищенных от леса пространствах, волы в упряжках, лошади для перемещения к ближайшей ферме, находящейся на расстоянии не менее пяти миль среди неосвоенных пространств. Оружие, всегда находившееся на расстоянии вытянутой руки рядом с топором и плугом. Грубость выражений и готовность нанести упреждающий удар, дружеское расположение людей, живущих или работающих в приграничной зоне…

Каждая сонная деревенька Англии, ведущая неспешный образ жизни, в прошлом поселение пионеров, осваивавших и утверждавшихся в центре первозданного природного царства».

В этой лесной глуши Дикого Запада вместе с постом шерифа и беглыми крепостными, ставшими земледельцами, благодаря войнам баронов со Стефаном «именно люди, обладавшие местной властью, опустошали целые области. Особенно сильно пострадали долина Темзы, юго-восток и часть Мидленда, худшая ситуация сложилась в болотном крае, где Годфри де Мандельвиль держал в боевой готовности армию за счет поборов окружающих селений.

В центре этого несчастного региона, в монастыре близ Питерсборо, английский монах принялся за рукопись Англосаксонской хроники, сначала составленной под покровительством великого короля Альфреда, затем пренебрежительно отброшенной и забытой. В ней горький плач английского простого люда, направленный против иностранного рыцарства, на растерзание которому их отдал иностранный король».

«Они нещадно угнетали людей, заставляя работать на строительстве своих замков, когда же завершали строительство, населяли их злодеями и всяким сбродом. Днем и ночью грабили и обирали всех, у кого можно было хоть что-то отнять, уводили мужчин и женщин, сажали в темницы ради их золота и серебра, пытали, причиняя непереносимые страдания, никогда еще так не мучили людей, как теперь».

Так описывает существование измученных жителей этих земель английский монах. Возможно, он был связан с переписчиками нашей рукописи, пусть аббатства находились на расстоянии сорока миль и относились к различным орденам, их в равной степени интересовала и Псалтирь из Питерсборо, и бестиарий, который, подобно нашему собственному, был издан спустя восемьсот лет доктором Джеймсом.

Наш монах находился под покровительством католической и апостольской церквей, в то время заинтересованных в научных и сельскохозяйственных знаниях, равно как поддерживающих моральные устои. Монастырь, затерянный в лесах Средней Англии, являлся прекрасным убежищем от беззакония и безжалостных баронов.

Аббатство Ревесби, между Теттершеллом и Спилсби, относилось к ордену цистерцианцев. Именно в эту цитадель одного из самых строгих орденов, ставшую аванпостом европейской цивилизации, несмотря на бездорожье, проник экземпляр рукописи бестиария.