– Как тебя зовут?

– Женя… А тебя?

– Вилька.

– Как? – удивилась девушку.

– Вообще-то меня зовут Вилен, – неохотно пояснил Вилька, – тебя ведь редко называют Евгенией, верно? Вот и меня называют проще – Вилька. А в школе еще дразнили Вилкой, Ложкой и Тюленем.

Он помолчал. Первый раз в жизни захотелось высказаться – и он решился.

– Я не знаю, почему стал таким. Врачи говорят, что у меня какой-то необычный капиллярный обмен. И в крови что-то не так. Правда, кровь на вид обыкновенная, красная, – усмехнулся Вилька, и вышло это совсем по-детски, мягко и застенчиво, – короче, под водой мой организм либо вовсе обходится без кислорода, либо добывает его прямо из воды. И вижу я под водой лучше, чем на воздухе. Водяной, словом…

Женя слушала затаив дыхание. Вилька покосился на ее пострадавший палец – обычный порез, только почему-то синий… Надо же, кровь на медной основе…

– Моя мать однажды чуть не утонула, – продолжил он, – ее вытащили, привели в чувство, но воды она все же нахлебалась. Через четыре месяца родился я. И в возрасте двух недель свалился с мостика в море. Вернее, не свалился, а скатился. Под водой пробыл, говорят, минуты три, пока хватились. И не захлебнулся. Так, полежал на дне и все. У матери после этого ресницы седыми стали. И она никому об этом не рассказывала. А я и рос возле воды – нырял, плавал, плескался, – Вилька горько усмехнулся, – и вырос. То ли вилка, то ли ложка, то ли тюлень.

– Дельфин, – тихо поправила Женя.

Вилька промолчал, только зябко передернул плечами, хотя совсем не замерз. Женя подняла голову.

– А я не знаю, кто я и что со мной. Росла как все, играла с детьми, пошла в школу. Пока не задумалась, что у Homo sapiens не бывает кошачьих зрачков и медной крови.

Женя смотрела куда-то вдаль, сквозь Вильку, словно и не было его рядом.

– Родители не скрывали, что я не их дочь. Как это не банально, но меня им подбросили. В поезде. Попутчики вышли ночью, а ребенок остался. Не бросать же его? Мать с отцом не бросили. Сначала думали, что меня искать будут, в милицию заявили. Но никто не искал. А когда начали интересоваться органы опеки, они удочерили меня официально.

Она сняла и подала Вильке маленькую треугольную пластину на изящной витой цепочке – Вилька думал сначала, что это медальон.

– Вот, смотри. Это все, что не мне было тогда, если не считать вполне обычных земных пеленок.

Вилька вздрогнул. Земных?

На пластине рельефно проступали три значка – + Л U. Серовато-сиреневый металл тускло отблескивал и, казалось, почти ничего не весил. Вилька повертел цепочку в руках – ничего необычного, только металл все тот же.

– Это сплав бериллия и цинка с примесями осмия и платины, – пояснила Женя.

Вилька еще раз взглянул на цепочку в пластиной и вернул хозяйке.

– Нам ведь еще назад плыть, – сказал он задумчиво. – Выдержишь?

Женя кивнула:

– Только чуть позже, ладно? Под вечер.

«Под вечер, так под вечер», – согласился Вилька безмолвно.

Он никак не мог осознать реальность встречи с кем-то близким, ибо слишком привык противопоставлять себя людям, чтобы терпеть кого-нибудь рядом с собой.

– Вилька, а что это за остров? Как он называется?

Тот пожал плечами:

– Не знаю, не задумывался. Наверное, остров Нелюдей…

Женя внимательно посмотрела на него, и Вилька выдержал этот долгий пристальный взгляд.

– А ты злой…

– А ты добрая? – угрюмо отозвался Вилька.

– Не знаю… Но, наверное, не такая злая, как ты. Скорее всего именно поэтому у тебя нет друзей.

– Ты говоришь так, будто у тебя друзья есть.

Женя болезненно поморщилась:

– Увы. У меня друзей тоже нет.

– Так чем же твоя доброта лучше моей злобы? – перебил Вилька и голос его слегка дрогнул. – Чем?

– А чем хуже? Ведь я живу, живу так же, как и ты. Значит, не хуже?

Вилька не смог ответить. Он давно усвоил одну простую истину: если не сопротивляться – тебя съедят. В сыром виде и очень быстро. И он сопротивлялся, даже когда этого делать не стоило. Он жил по закону: «людям – людское, мое – мне», противопоставляя себя остальным. Женя, наоборот, пыталась слиться с людьми, но рано или поздно они отторгали странную девушку с кошачьим взглядом, как отторгает тело чужие ткани.

Они посмотрели друг на друга, и каждый подумал, что ближе существа для него, пожалуй, нет.

На материк вернулись, когда начало темнеть. На этот раз Женя совсем не устала, Вилька тащил ее все дорогу на себе, как она не протестовала. На обрыве, в неглубокой ложбинке, Женя оставляла свой мотоцикл. Она надела шлем и привычным коротким движением взялась за руль.

– Я приеду завтра…

Вилька кивнул. На светлую майку Жени садились комары и ночные бабочки.

Они постояли немного среди стрекота цикад и теплых потоков летнего воздуха, поднимающихся от моря. Потом Женя легко вскочила на мотоцикл, мотор взревел, и стремительная машина прыгнула вперед, вздыбилась на заднее колесо, прокатила так метров десять, опустилась вновь и рванулась в темноту крымской степи.

Вилька еще долго различал пятнышко света впереди и рокот мотора, затихающий в вечерней тиши.

На пляже было людно – казалось, брось здесь яблоко, застрянет в толпе, не долетев до песка. Олег хорошо знал Евпаторию, Генка не знал вовсе, поэтому первый радовался, узнавая знакомые места, второй радовался, что наконец увидел Крым. Они двое – Олег Леваднюк и Геннадий Яковлев – являлись форпостом своей группы. Лето заканчивалось, осталось чуть больше двух недель и не использовать их было попросту преступлением. Выход нашли молниеносно: велопоход в Крым. Шестеро студентов-однокурсников собрались в Николаеве, где жили Олег с Генкой, в считанные часы снарядились и стартовали. Приключений в пути хватило бы на десяток романов Дюма, шестерка их мужественно преодолевала и на исходе третьего дня впереди показались стены древнего города. Четверо остались ковырять сдохший велосипед, а Олег с Генкой отправились прозондировать местность.

Евпаторию они нашли слишком людной и шумной, и поехали искать место за городом. И нашли великолепную стоянку – небольшой пляжик среди скал, рядом ивовые заросли и совсем недалеко – невесть откуда взявшийся кроха-стадион – небольшое поле, поросшее желтоватой травой, пара ворот по бокам и несколько рядов некрашеных скамеек. Олег с Генкой вбили вешку с высокопарной надписью и повернули назад. В Евпатории, среди тысяч курортников, оба с восторгом подумали о своем месте.

Через час уже все шестеро яростно разбивали лагерь. На пустом месте выросли две палатки, велосипеды припарковали у круто поднимающейся стены обрыва и закрыли брезентом. Саня Григорьев колдовал у костра, надев свой белый шутовской колпак с крупной надписью «ШЕФ-КУХАРЬ», Вадик Яхнич и Андрей Князев бродили по колено в воде, то и дело издавал истошные крики: «Полундра, краб!!», а Валек Бугунков извлек из рюкзака и настроил приемник, и свежий ветерок подхватил и разнес замысловатую мелодию «Поп-механики» Сергея Курехина.

Начало было великолепное. Море встретило велобродяг ласково и приветливо, а когда есть море, гитара и старая дружба, чего еще желать в летнем походе вечерами?

После изнурительного трехсоткилометрового марша, длившегося два световых дня, вся гвардия бессовестно дрыхла до следующего полудня. Пока проснулись, пообедали и накупались, солнце начало сползать к горизонту.

Громкий озорной голос застал всех врасплох:

– Эй, туристы! На выход!

Из левой палатки вывалился растрепанный Князев – его вытолкнул наружу здоровяк Григорьев, дав попутно инструкцию: «Ну-ка, разузнай, кто это там».

Князев барахтался некоторое время, выпутываясь из веревок, потом встал. Перед ним стояли две девушки – в одинаковых полосатых футболках, таких же полосатых гетрах, адидасовских трусах и бутсах. Одна держала подмышкой дорогой футбольный мяч.

Из правой палатки сонно поинтересовались:

– Андрюль, что там за шум?