— Обыкновенный разбойник! — громко высказался Полушкин. — Слышал я о нём. Этакий Юрай Яношик для польских дурней, собрал вокруг себя таких же, как и он сам, дезертиров да учинил вольницу где-то возле Величек.

— Не скажите, Иван Иванович. Не совсем он обыкновенный, коли через него Арещенков перевозил фальшивые сотенные.

— Воровскую натуру не изменить, — возразил Полушкин. — Поверьте моему опыту. Просто Збышеку подвернулась возможность обогатиться, и он её не упустил. Забудьте о нём, у этого татя полусотня сабель, пусть ляхи сами между собой разбираются.

— Тем не менее, Иван Иванович, чует моё сердце, что мадам Жульет, Арещенков, Понятовский и Збышек — это один клубок гадов.

— Тогда мне надо срочно скакать в Смоленск, — слегка задумавшись, произнёс Полушкин. — Добуду Вам Арещенкова, да ребят соберу.

— Обождите минутку, — произнёс я, достав из секретера пачку ассигнаций. — Здесь достаточно, дабы снарядить Ваш отряд по высшему разряду. Денег не жалейте, всё самое лучшее: лошади, повозки, амуниция, продукты.

— Да на эти средства можно эскадрон… — пробормотал Полушкин.

— Иван Иванович, — строго произнёс я. — Я знаю, что можно. Просто постарайтесь негде не задерживаться и подготовить Ваших людей не за две недели, а в два раза быстрее. И вот ещё что… мадам Жульет. Её надо перевезти отсюда и поместить под домашний арест в каком-нибудь особнячке, чтобы спустя месяц она смогла благополучно сбежать с одной интересной для лягушатников вещью.

— Тут я Вам не советчик, — не задумываясь ни на секунду, ответил поручик. — Этот вопрос с Генрихом Вальдемаровичем надо решать. Он человек всеми уважаемый и уж точно лучше меня знает и разбирается в подобных вещах. Впрочем, в конце прошлого года у баронессы как-то гостила одна дама, которую никому, кроме меня не удалось увидеть. Да и исчезла она так же, как и появилась, — в полной тайне от всех соседей.

— Однако! — вырвалось у меня удивление. — Анастасия Казимировна действительно подошла бы, как никто другой. Попросите Генриха Вальдемаровича подсобить?

— Я-то попрошу, но Вы сами знаете, что баронесса просто так и пальцем не пошевелит.

— Да уж… попечительница… её погорельцы-подтопленники не иначе как в три горла едят и на пуховых перинах спят. Всё равно попросите, ибо эта выдра Жульет любого другого вокруг пальца обведёт, а у Анастасии Казимировны где сядешь, там и слезешь. Кстати, а как вам удалось эту таинственную даму рассмотреть?

Полушкин выдержал паузу, подкрутил усы и с улыбкой ответил:

— Ответ прост: я сам подбирал для этой дамы охрану.

Последующая неделя превратилась в самую настоящую чехарду, где полем игры стало поместье Есиповичей. Образно, конечно же, но люди бегали и прыгали на самом деле. Сюда стали прибывать незнакомые мне личности, подолгу задерживающиеся у Полушкина и посыльные, останавливающиеся буквально на пару минут, требовавшие для замены лошади и передачи донесения, либо получения очередного задания и средств. Такого количества разнокалиберной публики в этих местах уж точно никогда не было. Приезжал даже Генрих Вальдемарович, забравший пленницу и кто-то из аппарата полицмейстера Смоленска, имевший при себе жутко засекреченный портфель. Стол поручика обрастал документами и записками, двор транспортом, конюшня животными, а моя карта кружочками и стрелочками от красного карандаша. В кратчайшие сроки были проведены розыскные мероприятия и спустя девять дней после истории с мадам Жульет мы с Полушкиным в сопровождении пятерых бойцов оказались в двадцати двух верстах от губернской столицы в разрушенном имении невдалеке от деревни Плехтино. Родовое гнездо шотландского искателя российских милостей, лишившись своего хозяина, медленно приходило в упадок, а после пожара и вовсе прозябало в когтях разрухи, превращаясь в склад бесхозного кирпича и брёвен. Близился вечер, и свет уходившего солнца, с трудом проникавший сквозь густую листву деревьев, придавал всему окружающему какой-то таинственный, грустный оттенок, будивший в душе щемящее чувство страха и суеверия. Даже паривший высоко в поднебесье ястреб издавал зловещий, пронзительный крик. Время от времени то здесь, то там тукал дятел, долбя высохшее дерево; гудя и мерно раскачиваясь пушистыми боками, собираясь на покой, чуть в стороне недовольно жужжал шмель; а наверху, в кронах сосен, тревожно суетились белки. Где-то здесь, по донесению агентуры Иван Ивановича, скрывался в развалинах разыскиваемый нами Арещенков. Мы подошли к ограде, внутри которой был когда-то плодовый сад. Он тянулся вдоль палисада, мало отличаясь от диких зарослей, и лишь кое-где попадался увитый вьюнами розовый куст, или персиковое дерево, или слива, одичавшие, косматые и поросшие мхом.

— Не давеча как вчера, — поведал нам проводник из местных, явно бывший солдат, — новый управляющий снова к склепу Якова Лермонта, царство ему небесное, хоть и не нашей веры, своего дружка повёл. Повозку, понятно, у меня пристроили. А куда ж ещё? Четыре избы в деревне. Мешки с собой взяли, да сюда. Обратно не вернулись, — и добавил, жалуясь: — а скотина уже весь овёс припасённый сожрала, хоть в поле выводи и оставь…

— Давно у вас новый управляющий? — перебил проводника я.

— С конца лета вашблагородие. Как Александр Ильич, Пономарёва пасынок, именье приобрели, так почитай и этот… боров здесь наездами.

— Спасибо за службу, Петро, — сказал Полушкин, протягивая солдату гривенник. — Выпей чарку за покойного Лермонта, знатным храбрецом поручик был. Дальше мы сами, а ты в избу ступай, да забудь про всё, что видел и слышал. Повозка и лошадь, что на постое стоит — теперь твоя забота.

В дальнем конце сада мы наткнулись на построенный из грубых камней склеп, обращенный фасадом на восход. Он был похож на погреб для хранения зимних запасов, вот только запах оттуда шёл немного смердящий, как от только что затушенного сального светильника, и мёртвая тишина наводила на неприятные мысли. Дверь, хотя и обветшала, все же была еще крепкой — ее, по-видимому, недавно чинили. Полушкин толкнул ее и, потерпев неудачу, потянулся к закреплённому на поясе тесаку. Два-три энергичных движения — и вскоре она заскрипела на петлях. Расшатавшийся косяк буквально выпал из кладки, и спустя минуту вход стал доступен.

— Эй! Там, внизу! На выход, черти! — крикнул поручик. — Считаю до трёх, иначе подожгу гнилую солому и сброшу вниз!

В ответ не раздалось ни звука.

— Не спешите, Иван Иванович, — тихо произнёс я, ставя затушенный фонарь на землю и вынимая револьвер.

— Не беспокойтесь, я знаю, что делаю, — произнёс в ответ Полушкин, поджигая наспех сделанный факел из пучка травы с толстой веткой, и смело шагнул вперёд.

"Сглазил", - через секунду подумал я, страхуя Полушкина.

Шедший впереди поручик, не пройдя и метра, вдруг споткнулся и громко выругался, выпуская из рук факел. Послышалось какое-то громыхание, и по ступенькам в подземелье покатилось чьё-то тело. Иван Иванович в ужасе отпрянул назад, но вскоре любопытство пересилило. Он наверняка старался успокоить себя, довольствуясь моим объяснением, что склеп как раз для мертвецов и предназначен. Дым от тлеющей травы хоть и мешал, но вид громоздившихся внутри помещения раскрытых гробов разных размеров подтвердил его мысли. Все это выглядело настолько естественно, что когда я зажёг карбидный фонарь, Полушкин уже без всякого самокопания принялся осматривать тело. Процесс проходил несколько увлечённо, хотя и с явным удивлением на лице поручика. На какое-то время он застыл, рассматривая смерть, прежде чем выпрямился и оглянулся вокруг. Следы времени оставили на стенах склепа абстрактные узоры в виде паутины, однако в нескольких местах были проплешины, словно от прикосновения ладони. Всё выглядело так, будто покойный старался опереться на что-то, прежде чем рухнул на ступеньки.

— Недавно убили, — сказал Иван Иванович. — Алексей Николаевич, посветите-ка вот сюда. Хмм… обыкновенным гвоздём пырнули. Один укол и точно в почку. А вот, кстати, и он, — указывая на длинный, сантиметров двадцать четырёхгранный костыль. — Под прокладкой сюртука какие-то бумаги, все в крови. Посмотрите?