— Я собираюсь намедни опубликовать новую рукопись в "Северной почте", - негромко произнёс Киселёв. — И хотел бы испросить позволения написать о Вашей придумке. В заключительной части, разумеется.

— Не вижу препятствий, — ответил я. — Пишите. Только не курите здесь! Опилки, сухая древесина. Ни какие меры безопасности не помогут, если не соблюдать элементарные правила.

На лице Кисилёва промелькнула неприятная гримаса, однако трубку он загасил и продолжил задавать вопросы:

— В таком случае, не смогли бы Вы сообщить, на каких принципах и с какими характеристиками работает сей механизм? И причём тут "новое поколение", если это не тайна, конечно?

— Отнюдь, — твёрдо ответил я. — Принцип прост: элементарная механика и (я чуть было не ляпнул "термодинамика") паровая машина на основе работ гениального изобретателя Ползунова с доработками и улучшениями братьев Архиповых.

— Простите, кого? — с удивлением спросил Киселёв.

— Ивана Ползунова. Или Вы думали, что только один Уатт пытался усовершенствовать машину Ньюкомена? Спешу довести до вашего сведения, милостивый государь, что на Алтайских горных заводах и не такое придумывают.

— Вот уж не ожидал, — промямлил Киселёв.

— По поводу же характеристик, — продолжал я, — то за одну смену четыре сотни брёвен данная лесопилка способна переработать. Могла бы и больше, но…

— А что этому препятствует? — тут же задал вопрос Киселёв.

"А стоит ли рассказывать журналисту, — подумал я, — что любой механизм требует заботы и смазки, особенно паровая машина. И все эти золотники, цилиндр, штоки, шарниры тяг парораспределения ой как любят, когда за ними ухаживают. И каким образом благодарят, если маслёнка конденсационного типа, установленная на крышке золотниковой коробки, оказывается пустой. Нет, не стоит: отсутствует в его глазах интерес к механике, да и если быть откровенным, паровая установка из материалов начала XIX столетия имеет очень ограниченный ресурс непрерывной работы".

— Пила тупится, — соврал я в ответ. — Да и топливо для котла собрать требуется. Безотходное производство, знаете ли.

— Это как? — встрял в разговор кто-то из гостей.

— "Новое поколение", - словно эта фраза всё объясняла, произнёс я. — Опилки впоследствии прессуются и получившиеся пеллеты идут в топку.

— Насколько это выгодно? — вновь задал вопрос гость.

— Рентабельность практически нулевая, — ответил я. — При должном обеспечении всего процесса, на каждый вложенный рубль — семь копеек. Но для сохранения природных богатств на это можно пойти. Посмотрите, — указывая рукой под ноги, — эти опилки заменят собой целое дерево, например, вон тот дуб. И так каждый день, по одному спасённому дереву. Так что каждый решает сам для себя, оставит ли он будущему поколению величавую дубраву, или пеньки.

В начале третьей декады ноября в газете "Северная почта", в подразделе "Из Смоленска" вышла статья Киселёва, прочтя которую, я чуть не поверил в переселение душ. Если бы статьи журналиста сопоставить с супом, то пять шестых блюда являлось бы пустой и никому не интересной водой.

"… Преодолев приступы неуверенности и шквал удивления, вызванные отзывами по моей последней статье, я готов исполнить свое обещание, данное три месяца тому назад моему дорогому читателю. Вроде бы и расстались мы совсем недавно, но какое смятение, сколько волнений я претерпел за это время! Какое просветление осенило меня, позволив осознать мое собственное невежество по отношению к другим и к самому себе! Какой решительный и резкий переход от неуверенности к знанию! Теперь я свободен от беспокойства и внутренней дрожи, вызванных острой и порою незаслуженной критикой месье Б… Что ж, драма нашей пикировки подошла к подобию развязки, и события, отвлекавшие меня, дали мне передышку. Я вновь во всеоружии и готов дать бой! Однако позвольте мне собраться с мыслями. Позвольте совладать с собой, чтобы рука моя была тверда, когда я начну писать.

Только совсем недавно, каких-нибудь два столетия назад, благодаря человеческой изобретательности здесь, на окраине Поречского уезда стало возможно жить и хоть что-то сажать. А раньше тут была топь и глушь — настоящее комариное царство, где только мрачные ели, ползучие ивы да прочая искривленная и низкорослая древесная мелочь гляделась в стоячие воды болот. Не было никаких оснований предполагать, что едва придя в более или менее цивилизованный вид, на этом месте можно будет созерцать прорыв технической мысли русского человека. Мало кому из смертных довелось испытать столько эмоций, сколько выпало на мою долю. Итак, мой друг, я приступаю.

Седьмого ноября сего года в имении Борисовых, что расположено в двадцати верстах на север от Смоленска, прошло представление лесопилки нового поколения, работающей от паровой машины Ивана Ползунова. Преподнесено это событие было как величайший прорыв в технике и умах людей. Глупо было бы утверждать, что я не извлёк максимум пользы из представленной мне возможности побывать на этом мероприятии и пообщаться с её организатором. Я действительно искренне надеялся, что, наконец-то, взошла и осветила небосклон звезда изобретателей над Россией, но — увы! Не проработав и получаса, лесопилка встала. Очередная подделка и слепое подражание машине Ньюкомена потерпело полную неудачу".

(заседание общества купцов, которое я не мог слышать)

Над Днепром бушевал ураган, чёрные тучи сыпали молниями, и даже могучие деревья трясло от грохота и резких порывов ветра. В это самое время на лестнице послышался быстрый топот ног, и дверь залы распахнулась настежь обеими половинками. Собранные на экстренное заседание купцы третьей гильдии настороженно уставились на дверь.

— Кто посмел? — просипел один из сидящих.

Однако же, это был тот, кого все с нетерпением ждали: а именно Барсук. С его тёмно-коричневого плаща катились крупные капли дождя; шляпа была надвинута на самые брови, и он, не сняв ее, торопливо вбежал в залу, оставляя на красном персидском ковре следы мокрой грязи. Бродящие на его бледном лице мутные глаза выражали явный испуг, грубые слова так и слетали с дрожащих губ.

— Пусть Бог проклянёт мою душу! Они утопили Марка. Расстреляли из пушек и утопили. Четыреста тысяч фунтов! Четыреста тысяч пошли на дно.

Он отдышался тяжкими и долгими порывами и, наконец, бросился, или, лучше сказать, упал, в кресло, беспокойно озираясь кругом, будто боясь преследования. Бесчисленные вопросы посыпались на него со всех сторон, но он ничего не слушал, никому не отвечал. Потом он быстро вскочил, схватил за руку Лиса и увлек его на другой конец залы, чтобы изъясниться наедине. Все шепотом и знаками выражали свое изумление, не спуская глаз с парочки. Барсук говорил тихо, но с жаром. Лис слушал, внимательно, но недоверчиво; скоро, однако ж, улыбка сомнения слетела с его лица, — оно померкло постепенно и, наконец, побледнело как полотно… Они безмолвно стояли с минуту, потом, глядя друг на друга, одновременно произнесли:

— Клянёмся! Лейтенанта Макрона утопить.

Наконец Барсук угрюмо сжал руку Лису, вынул нож, и под светом канделябра порезал себе и ему ладонь, и оба вышли вон, не удостоив ни словом, ни даже взглядом собрание.

— Кто-нибудь может мне объяснить, что здесь происходит? — поднимаясь с кресла, спросил Ёж.

— Муж племянницы Жозефины, капитан таможенного корвета не получил своей доли и поступил соответственно. Потопил судно с товаром.

— Я не про яхту Марка. Слава Богу, голубиная почта работает исправно, и решение по этому поводу принято. Я про Лиса.

— Ааа, так ты не в курсе, — Змей потянулся к кружке и отпил пива, — Марк ухаживал за Машей, а она требовала особого внимания: наряды, украшения. А это кое-чего стоит…

— Любая женщина требует внимания, — буркнул Ёж.

— Маша была на яхте, — просипел вечно простуженный Сова, — и это уже дело личное, а не общества.