— Мне жалко лишь самого себя, — внезапно прекратив смех, ответил граф. — Жалко когда я поверил в золотые горы этого пройдохи Жёне и дал денег на дорогу и его прожекты. И любил её больше ты. Вспомни, как ты подтирал метрику и, записывая, поставил кляксу, а потом сказал, что сам Бог оставил росчерк. Впрочем, если всё выгорит, то Эдмон-Шарль не соврал.

— Получается, что так. Кстати, а кого ты наметил в таинственных родителей. Жёне же не глупец, и не раскрыл бы свою тайну. Поди, пытался узнать, а?

Граф отмахнулся от священника, мол, нечего такие пустые вопросы задавать и нехотя произнёс:

— Придумаю что-нибудь. Надо будет разузнать, кто сейчас пользуется влиянием при дворе русского императора. Александра расспрошу, пока он не уехал, хоть какой-то толк будет. Совсем от рук отбился.

Жюль взглянул на бронзовый подсвечник, любуясь огоньком свечи, и тихим голосом произнёс:

— Мне отчего-то кажется, что в этот раз тебе не удастся выйти сухим из воды.

— Поясни.

— Ты помнишь его рекомендательные письма, — продолжал говорить Жюль, — вернее одно из них, от губернатора округа Олбани. Клинтон, кажется. А теперь вспомни, где поселился Жёне, и на чьей дочери он женился. И после этого ты будешь утверждать, что русский не встречался с Эдмоном?

Граф некультурно высказался, а священник продолжал:

— Теперь вспомни, о чём спрашивала Полина у гостя за столом?

— Холодно ей было… В зале действительно страшный холод. Я раньше не замечал, а сейчас без войлочных стелек никуда.

— Она спрашивала про шахматы, — перебил брата Жюль. — Здесь, в замке, лишь два человека были увлечены этой замечательной игрой, а теперь появился и третий.

— Обожди, я помню, как ты играл в эти фигуры с Жёне, — произнёс граф.

— И ни разу не одержал победы, — с ноткой сожаления в голосе сказал священник. — А здесь на сто лье вокруг никто мне не соперник. Как ты думаешь, хороший фехтовальщик захочет оценить мастерство собрата по оружию, если тот прибыл с другого конца света?

— А я-то думал, что это мы водим русского за нос.

— Никогда не переоценивай свой гений. Это тебе не Шарлотта Корде, которую ты ловко науськал. Все его поступки говорят о том, что он слишком подготовлен, и пара предъявленных векселей далеко не последнее, что он может достать из рукава. Я бы удавил его этой ночью, но боюсь, что действует он не в одиночку.

— В Креане чужаков нет, мне бы доложили. Пусть только выедет из замка. Красных колпаков на дорогах развелось, аж жуть берёт. Они-то и прирежут его по-тихому. Надеюсь, наш Гийом не разучился держать клинок?

— А ты подстрахуй.

— Жуль, ты предлагаешь мне самому устроить засаду на дороге?

— Тебе не в первой, — произнёс священник, противно улыбнувшись.

— Улыбочка у тебя, брат, — сама смерть испугается. Ладно, так и решим, тряхну стариной. Как только он подпишет вексель, и нотариус завизирует подпись — русский труп.

— И ты отправишь кальвадос с вином, как и обещал. Чтобы никто ничего не заподозрил, он доедет до портового склада в Кале. Не спорь, брат, так надо. Эдмон, а я думаю, всё идёт от него, возможно, захочет учинить дознание. Зачем ему упрощать жизнь? А потом уж подключим Макрона. Пусть отрабатывает свои хитрости или с божьей милостью бочки кто-нибудь купит.

Свет луны уже добрался до лестницы, ведущей к невысокому подиуму, на котором стояла кровать, и облил блеском статую, однако укрытые ковровой дорожкой ступеньки ещё были темны, и кошка, кравшаяся по ним наверх, оставалась лишь тенью с невидимыми полосками и милой мордочкой, которая выглядывала как отдельное от неё пятнышко белизны. Она беззвучно прошла по полу спальни, помедлила, касаясь шерстяного ворса, и смело ступила, двигаясь так целеустремлённо, что все мышцы её тела напряглись. Подойдя к кровати, она поднялась на задние лапы, чтобы проверить, как ловчее запрыгнуть и не повредить атлас одеяла, похлопав передней лапой по краю. Кошка присела, сжалась и запрыгнула.

От неожиданности я открыл глаза и, увидев гостью, нажал на кнопку, стоящего на предметном столике фонаря. За окном были именно те минуты ночи, когда воздух кажется невидимым и светильник выхватывает своим лучом ворсистый, как после встряхнутого войлока столб, где волоски и пылинки клубятся и медленно оседают. Покоящаяся на пуховой перине простыня походила на неровный, изрытый ядрами ландшафт. Я закрыл глаза и чуть слышно сказал кошке:

— Уходи.

Однако та, чопорно озираясь, лишь мурлыкнула, притворившись, будто ничего не слышит, и прыгнула мне на грудь, чтобы тут же свернуться как ей удобно.

Я посмотрел на закрытую дверь и услышал удаляющиеся шаги по коридору, затем вниз по лестнице, а потом они окончательно затихли, но моя голова сама стала поворачиваться к зеркалу, и я почувствовал небольшой сквозняк. Возле высокого трюмо стояла Полина, держа в руках шпагу. Странное выражение не сходило с её лица, словно она хотела что-то спросить, но глаза выдавали полную решимость в задуманном, и от этого она показалась мне опасной.

— Зачем Вы здесь? — спросил я.

— Вот, за Мурлыкой пошла.

— Так это Ваша?

— Да, только она считает, что сама по себе и я снисходительно это позволяю. Впрочем, я многое себе позволяю. Например, подслушивать чужие разговоры. Я слышала, о чём Вы говорили с отцом. У меня было предчувствие. Я хотела поговорить с ним, но его не оказалось в замке. Он часто пропадает по ночам.

— Думаю, — сказал я, отодвигая зверя с груди, — нет нужды объяснять Вам, из-за чего мужчины ночью не ночуют в своих постелях.

Кошка, словно обиделась на меня, тут же соскочила и оказалась на краю кровати.

— Речь не об этом, — сказала Полина, сделав шаг вперёд и оказавшись на подиуме. — Речь обо мне. Что он Вам прошептал?

— Это всего лишь слова, — тихо произнёс я, — сказанные в угоду обстоятельствам.

— Это не так! Этого не достаточно! — На мгновенье она позабыла о шпаге, вцепившись в стойку кровати, и наши глаза встретились. — Откуда Вы узнали об Эдмоне?

Я отвёл глаза и посмотрел на трюмо, которое осталась сдвинутым. "Интересно, — подумал я, — весь замок пронизан тайными проходами или только несколько комнат"?

— Пытаетесь понять, как я здесь оказалась? Я узнала об этой двери несколько лет назад. Отец всегда следит за гостями и делает это на славу. Я думаю, он или мажордом не спускал с Вас глаз с момента приезда. Однако Вы не ответили на мой вопрос.

— Я узнал о нём со слов графа, — произнёс я, устраиваясь таким образом, чтобы легко можно было покинуть постель.

— Неправда! — произнесла Полина, и кончик её шпаги оказался в том месте, где я только что сидел. — Неправда! Врёшь! Врёшь! — кричала она, сопровождая каждое слово ударом шпаги.

— Это так! Клянусь! — Уворачиваясь от оружия, только и успел произнести я, пока не схватил подушку и бросил ею в Полину. — Прекрати, давай поговорим. Чего ты хочешь?

— Скотина! Он самая настоящая скотина! — со слезами произнесла Полина. — Я так и знала…

— Полина! Чёрт побери, положите шпагу и успокойтесь, — повышая голос, произнёс я. — Что Вы от меня хотите?

— Дело не в том, что я хочу, а в том, чего я не хочу. Я не считаю умными людей, которые соглашаются стать пешками в чужой игре. Я давно не глупышка и поэтому не хочу наблюдать со стороны, как разыгрывается партия моей жизни. Я не хочу, чтобы Вы уехали один.

— Вы желаете, чтобы я пошёл на поводу у графа и согласился с его предложением?

— Нет. Вернее, не совсем так. Поклянитесь, что увезёте меня в Петербург, я хочу посмотреть на своих настоящих родителей. Ради этого я готова на многое.

— Я обещаю привезти Вас в Санкт-Петербург и отыскать Ваших родителей, — произнёс я и сдался.

— Одевайтесь и идёмте со мной, — произнесла Полина, тоном, не позволяющим усомниться в предложении.

Лестница тайного хода, по которому мы пошли, вела на самую крышу, где размещалась старая обсерватория замка с крупным для этого времени телескопом. Небо было ясное — на редкость ясное, и мерцание звёзд казалось трепетаньем единой плоти, в котором бился один общий пульс.