К посёлку перевёрнутых вверх килем отслуживших свой век лодок Андрей Петрович пробирался словно мышка, скрывающаяся от кошки. Ещё загодя он выяснил, каким образом он доберётся до Альбиона, и теперь искал рекомендованного ему человека. Иссохший, морщинистый владелец утлого рыбацкого челнока в высокой кожаной шляпе, штопая старую сеть, запросил за то, чтобы отвезти его на остров, двадцать пять ливров. Конечно, ныне всё в городе стоило дорого, но это уж ни в какие ворота не лезло. Устремив на перевозчика холодный взгляд, Андрей Петрович предложил ему два экю, надеясь, что он не сдерет всё содержимое его кошелька. Французских денег у него было не так уж много, а доставать фунты из котомки он побоялся. Все в Дюнкерке пуще смерти боялись иметь дело с контрабандистами, при которых не было видно товара, но лишь до тех пор, пока дело не касалось барышей. А коли касалось, робкие горожане мигом забывали о страхе перед гильотиной и готовы были, как шакалы, сражаться за каждый денье. Лодочник открыл было рот, потом закрыл его, пригляделся к клиенту повнимательней, оценивая необычную сумку на поясе, из которой торчала рукоять явно не половника и, к его удивлению, заявил, что он оставляет его без куска хлеба. "Кусок изо рта вырывают" — так и сказал, после чего сердито указал на свою посудину.

— Наденешь плащ Жиля. Если не понял, Жиль это ты — мой помощник.

— Это обязательно? — уточнил Ромашкин.

— Залезай! Да поживее, я не собираюсь тратить целый день из-за каких-то жалких пары монет. Эдак я с голоду помру. Пугают людей, заставляют работать за гроши…

Так он и причитал, даже когда, усердно работая веслами, вывел лодку в залив.

— Опускай сеть в воду, — приказал лодочник.

— Зачем?

— Ты что, в первый раз? Сеть должна быть мокрая, мы рыбу ловим.

— А-а, — протянул Ромашкин. — Понимаю. Это хитрость такая.

Травя за борт сеть, Андрей Петрович чуть было не упустил её в воду и ухватился за верёвку в последний момент, словно так и должно было быть, чем вызвал одобрение лодочника.

— И ещё, месье. Я вижу, что Вам терять нечего и человека прихлопнуть, что до ветру сходить. Вы не думайте обо мне плохого, я свою работу знаю. А пока перебирайтесь ближе к носу и ложитесь-ка отдыхать. Сейчас я поставлю парус, и к утру мы будем на косе. Все дурни отчего-то спешат к Дувру, но мы-то не дурни? Да?

Ориентируясь по каким-то приметам, звёздам и ещё чему-то, псевдорыбак вывел свою посудину прямо к косе утопленников на рассвете. Оттуда до Уолтона было рукой подать, а сети и перевёрнутые лодки наблюдались тут же. Рассчитавшись, Андрей Петрович с удивлением обнаружил, что лодочник не спешит обратно, и поинтересовался причиной.

— Жду того, кому надо на ту сторону, — сухо ответил тот и отвернулся, не желая продолжать разговор.

"В принципе, — рассудил Ромашкин, — если есть те, кто спешит убраться с материка, вполне вероятно найдутся и антагонисты. А мне пора, успеть бы до вечера в Лондон".

Ромашкин шагал по тёмному, узкому переулку, держа руку на рукояти своего пистолета, спрятанного под широким плащом. Дом на Хэрли стрит оказался заперт и, не имея возможности туда попасть, пришлось следовать на конспиративную квартиру, адрес которой сообщила дочь Смирнова. В морозной тишине гулким эхом отдавались его шаги, а органы чувств ловили малейший намёк на движение или звук. Ветер стих, и с приближением ложной зари от кромки воды начинал подниматься туман, густой и скрадывающий. Через час эти улицы запрудят мелкие торговцы, подмастерья и разный сброд из армии попрошаек. Но пока здесь было спокойно и относительно безлюдно. Тауэр-Хэмлетс — это один из районов Ист-Энда, который ещё недавно был деревушкой, тянущейся вдоль северного берега Темзы, к востоку от древнего Тауэра, вдоль основных дорог, в окружении сельскохозяйственных угодий, с болотами и небольшими поселениями на берегу реки. Отсюда черпались людские ресурсы для нужд Королевского флота, здесь процветали отрасли, связанные со строительством и промышленностью, и район привлекал большое количество сельского населения в поисках работы. Это место, один из лондонских "свободных округов", издавна давало приют мастеровым-чужестранцам, которые находили здесь защиту от могущественных городских гильдий. Однако, наряду с французскими ремесленниками, фламандскими бочарами и немецкими пивоварами, сюда стекались воры и женщины с низкой социальной ответственностью, нищие и бродяги. Иными словами, местечко было не из тех, где благоразумный горожанин прогуливается после наступления темноты, и Ромашкин случайно поймал себя на мысли, что, чёрт возьми, он делает здесь один холодной зимней ночью, когда надо было плюнуть на всё и остановиться в гостинице. Этот лабиринт извилистых улочек, густонаселённых бараков и сумрачных дворов нагонял страх и вообще, действовал угнетающе. Как почти все улицы в этом районе, эта была слишком узка, чтобы иметь тротуар, зато обладала приметными ориентирами: ветхий теснившийся барак с желтовато-красной крышей и покосившаяся лавка сапожника, выросшая прямо из обледенелой, втоптанной в грязь булыжников мостовой. Нужный переулок отыскался достаточно легко: сразу за ободранной, закрытой ставнями бочарней, где красной краской был нарисован круг, перечёркнутый косым крестом, находилась добротная дверь. Грязный боковой проход, в отличие от улочки, не был вымощен, и Андрею Петровичу пришлось изрядно потрудиться, дабы не угодить в лужу. Подмёрзшая слякоть под высокими сапогами Ромашкина воняла отбросами, навозом и гниющими рыбьими головами, но после путешествия в рыбацкой лодке это был запах одеколона. Постучав условным стуком, Андрей Петрович дождался, когда она приоткроется, и сквозь узкий луч света от горящей свечи, раздался голос:

— Джонсон! Рыжая ты образина! Если снова припёрся без выпивки, я проткну твоё брюхо кочергой.

— Со мной две пинты из "Ведёрка с кровью" и привет от Томаса. — С хрипотцой в голосе произнёс Андрей Петрович заученную фразу.

— Заходите, сэр, — раздался тихий голос из-за двери.

— Андрей Петрович, — представился Ромашкин.

— Билли, просто Билли, — ответил хозяин дома, запирая дверь на широкий засов, способный выдержать удар тарана. — Я настолько свыкся с этим именем, что не сразу вспомню, как нарекли меня батюшка с матушкой. Все зовут меня Билли: и душка Маргарет, и Джон с Гарри, и малышка Ирен…

— Билл, я только что прибыл с материка, — сообщил Андрей Петрович, — и имею с собой послание.

— Это не ко мне, сэр, Яков Иванович уехал в Солсбери, наверно, к Джорджу Бизли. Вернётся в Лондон к пятнице, ему и передадите.

— А нельзя ли как-нибудь попасть в тридцать шестой дом на Хэрли стрит? — произнёс Ромашкин, пару раз споткнувшись о какие-то предметы, расставленные в длинном коридоре.

— Это никак не возможно, сэр. Так что придётся его обождать.

— Хорошо сказать, — буркнул под нос Андрей Петрович. — Я тут не совсем законно въехал в страну, да что там юлить, совсем не законно.

— Думаю, моё скромное жилище способно распространить своё гостеприимство до того, чтобы обеспечить Вас кроватью, — сухо заметил Билли и стал подниматься по лестнице, примыкавшей к одной из стен холла.

— Приятно слышать, — чихнув от пыли, пробурчал Ромашкин. — Очень великодушно с вашей стороны.

— Забыл предупредить, сэр, везде паутина. Слишком уж хлопотно прибираться в бывших темницах, — объяснил Билли, распахивая дверь недалеко от лестничной площадки, за которой скрывалась средних размеров комната, устланная роскошным ковром и с тёмной кроватью под балдахином.

Переступая порог, Андрей Петрович осмотрелся. Стены были тёмно-зелёные, с узором из золотистых фигурок животных, походивших не то на драконов, не то на грифонов, присевших на задние лапы и тычущих стилизованными крыльями в нос следующей твари. Ближе к дальнему углу находился камин, закрываемый двумя креслами времён короля Георга, и пуфик под ноги, со слегка вытертым бархатом. Билли пропустил Ромашкина вперёд, и когда тот закончил вращать головой, с улыбкой спросил: