8. Приключения Ромашкина: из Дюнкерка в Англию и обратно.

Андрей Петрович сидел на кровати в одной сорочке и кальсонах с шарфом на голове и, морщась от холода, хмуро рассматривал свой костюм для верховой езды, тот самый, который был на нём, когда он въехал в Дюнкерк. Церковь в дюнах, если вспомнить западнофламандский, правда, сейчас город пытаются называть по-другому, в угоду революции, Дюнлибр (Свободная дюна), но жителей не исправить. Фламандцы всегда славились крутым норовом и при случае частенько напоминали французам о "битве золотых шпор". Казалось, что это было давным-давно, но великие дела живут долго. Однако предаваться воспоминаниям времени не было — предстояло многое сделать и отсутствие оставленного в Кале слуги сейчас вызывали раздражение: по крайней мере, костюм висел не чищеным. Торопливо набросав записку, вставляя нужные фразы, Ромашкин вызвал портье и велел ему отнести это послание в заготовительную контору Моне. Не вдаваясь в подробности написанной белиберды, обладающий шифром мог прочесть, что гость из Петербурга прибыл. Но, так или иначе, письмо было написано, и теперь следовало подготовиться — к чему именно, Ромашкин толком не знал. И лишь ближе к ужину, когда были прочитаны все имеющиеся в гостинице газеты, стал ясен масштаб всех неприятностей, в которые он влип, как та пчела в смолу, спутав её с патокой. Возникшие обстоятельства переиграли весь спланированный в Санкт-Петербурге сюжет.

Собеседница Ромашкина, в которой тот опознал младшую дочь Смирнова, глубоко вздохнула.

— Мне надоел Дюнкерк, — сказала она, — и ещё больше мне надоело изображать сплетницу. Надоело казаться остроумной и стараться привлечь к себе людей, которых в других обстоятельствах я бы даже не пустила на порог.

— Однако это лучший способ собирать сведения, которые в один прекрасный день могут очень даже пригодиться.

— Ах, — вздохнула девушка, изобразив на лице кукольную внешность с полуоткрытым ртом и томными глазами, — не обольщайтесь.

— Соглашусь, большая часть сплетен — редкостная чушь, но даже среди плевел попадаются целые зёрна, — рассудительно произнёс Андрей Петрович. — И я даже не сомневаюсь, что, сидя в скучном и мрачном Дюнкерке, Вы успели узнать много такого, что может представлять интерес.

— Возможно, и попадалась важная информация, — ответила девушка, поводя плечами. — Например, я узнала, что французский военный корабль недавно потопил контрабандистов, и его капитан захватил в плен капитана судна и его любовницу.

— А подробности?

— Какие у сплетен могут быть подробности? Да и кому могут быть интересны какие-то чужие контрабандисты? Тут весь город сплошь состоит из них.

— Тем не менее, это весьма важные сведения.

— Это уже без меня. Через месяц я выхожу замуж и с нескрываемой радостью покидаю этот пропахший рыбой город. Я и так задержалась здесь исключительно из-за Вас. Всё, что необходимо знать, я Вам рассказала. И, напоследок, запомните: почаще оборачивайтесь. Прощайте.

Андрею Петровичу теперь надлежало прогуливаться по рыбным рядам с десяти до полудня в ожидании известного ему курьера, дабы принять ценную бандероль и срочно переправить её в Лондон. Однако первая их встреча вышла совсем обыденной. Ромашкина тихо окликнули со спины, и поговорить со своим знакомцем, который просил именовать себя простым именем Пьер, Андрей Петрович смог в спокойной атмосфере за обеденным столом.

— Что ты можешь сказать об истории с таможенным корветом и потопленной яхте контрабандистов, — спросил Ромашкин, — кроме того, что написано в газете?

— Разумеется, я видел заметку, — ответил юноша. — И успел навести кое-какие справки. Фамилия капитана Макрон, четыре года на этом корабле. Есть отец и мать, а так же четверо братьев и две сестры, одна из них приезжала к нему. Где живут не известно, и подробностей я не знаю. Говорят, овдовевшая сестра держит в Париже гостиницу, и у неё были сложности. Насчёт самого Макрона, Вы спросили очень вовремя, в свете всего случившегося он, безусловно, подозрителен. Месяц назад он оплатил новую карету с шестёркой лошадей у каретного мастера в Сен-Поль-Сюр-Мер. Такие траты простому лейтенанту, даже капитану военного корабля, не по средствам.

— Теперь надо выяснить как можно больше подробностей обо всех них, и в первую очередь об этом моряке: где живёт, с кем встречается, кто знает, куда он собирается и что он ест, а что терпеть не может. У тебя располагающий к себе вид, хоть ты и пройдоха, каких свет не видывал, так что с лёгкостью обо всём узнаешь.

— Это не совсем просто, как Вам кажется, — скромно произнёс юноша. — Отсюда до Кале двадцать три мили, или, как принято тут, восемь лье. Я, конечно, езжу туда раз в неделю по делам Моне…

— Вот тебе на расходы — я не считал, сколько там денег, но на пару-тройку экю точно есть, — произнёс Андрей Петрович, сопровождая слова передачей свёртка.

— Надо бы подсчитать. Яков Иванович предупреждал: учёт и…

— Да пойми, наконец, упрямый ты человек, — рассержено сказал Ромашкин. — Это моя личная просьба и я не потребую с тебя отчёта. Тебе придётся разговаривать с простыми людьми, с мелкими лавочниками, продавцами с лотков, соседями, их детьми и не знаю ещё с кем. Одно дело, если ты станешь расспрашивать с пустыми руками, и совсем другое — когда ты, допустим, подаришь ребёнку леденец или зайдёшь в лавку купить какую-нибудь мелочь и как бы между прочим заведёшь разговор о том о сём.

— Это если я увидел вывеску мадам Лурье, — подхватил мысль юноша, — то спрошу у приказчика, уж не та ли это Лурье, про дочку которой писали, что она видела святую Анну?

— Правильно, а тот, упаковывая покупку, скажет, что нет, не та. Святую видела Мари, дочка фламандца Ришара, живущего там-то и там-то, да и вдруг сообщит о нём какие-нибудь подробности. Мол, это не родная дочка Ришара, а его соседа, и сам Ришар ни сном, ни духом. А как только ты расплатишься, то всегда спроси о чём-нибудь нейтральном: о погоде, природе, урожае. Продавец запомнит только то, что ты покупал, и твой последний вопрос. Эх, тебе бы брошюрку почитать… там про лавки и торговцев много чего написано. Вот, к примеру, покупаешь, что выбрал, и делаешь вид, что прицениваешься ещё к чему-то, торгуешься и, между прочим, задаешь новые вопросы. Ты молод, тебе нечем заняться, вот и интересуешься тем, до чего тебе не должно быть дела. Главное, не будь настойчиво прямолинеен. Не желают с тобой обсуждать нужную тебе тему — ничего страшного, завтра-послезавтра она сама всплывёт в разговоре. Человек так устроен, хочет выболтаться, его даже за язык тянуть не надо. Если того требуют обстоятельства, похвали собеседника, особенно его питомцев. Пусть глупый пёс на мгновенье станет разумным, а драная кошка — пушистой. И только после этого переходи к главному.

— Да, это сработает. Я сам подмечал, что после доброго слова относятся к тебе совершенно по-другому.

— В общем, как только прибудет послание, и я уеду, приглядывай за гостиницей. Сюда приедут мои друзья, лицо одного из них я тебе нарисую. Запомнишь, а потом сожжёшь картинку.

Всякий раз, находясь в городе на рынке, Ромашкин частенько оглядывался через плечо, но на третий день, когда заметил за собой слежку, проявил особую осторожность. И как нельзя вовремя. Мальчик-привратник Смирнова едва успел протянуть свёрток, как к нему бросились двое мужчин, и только дьявольское везение помогло Андрею Петровичу избежать ареста. Ни минуты не сомневаясь, он использовал свою трость как палку и наотмашь рубанул ближайшего преследователя по лицу. Не ожидавший такого проворства от явного увальня бедолага только и смог обиженно вскрикнуть да рухнуть на прилавок с рыбой. Трость от удара лопнула, и оставшаяся заострённая щепка с рукояткой тут же вонзилась как троакар хирурга в горло второму, успевшему схватить за рукав. Сам того не ожидая, Ромашкин расправился с соглядатаями как заправский убийца или даже профессиональный диверсант, о которых он читал в брошюре. На одних инстинктах, ни проронив ни звука, быстро и чётко. И только видевший всё это юноша с восхищением проронил: "Экспедиция… хитрый как лиса, беспощадный как волк и сильный как лев".