— Некогда было! — раздраженно сказал он. — Надо было когти рвать. Слышал, баба наверху орала, она нас тоже хорошо разглядела. И на первом этаже в окно какая-то бабка пялилась. Всех не перешлепаешь!

— Можно и всех! — отрезал Киря. — Всех! Всех ненавижу! Все эти людишки вонючие ползают по земле, мешаются под ногами. Лезут друг на друга, дерутся, толкаются локтями, лишь бы себе кусок пожирнее ухватить. И даже не понимают, что сколько не хватай, все равно подохнешь! Перебил бы их всех с удовольствием! Ненавижу! И вообще весь этот сраный мир ненавижу! Понял? Водки хочу!

— Я кино какое-то видел, — вспомнил Димон. — Там один чудик мужика замочил на улице. А потом ходил и всех свидетелей по очереди… Думал, всех подчистил. А в конце оказалось, что не всех. Один остался. Вот он, последний, его ментам и сдал.

— Каким ментам, дурило? — Киря заржал. Не стал сдерживать себя, хотел выплеснуть напряжение. Хоть через смех, хоть через водку, все равно как. — Поли-цей-ским! Это ж в Америке дело было. Ну, ты ваще!

Димон отмахнулся.

— Не в этом суть. Суть в другом. Как не подчищай, всегда следы остаются. И такие, о которых ты даже не подозреваешь. Всегда найдется такая тля, которую ты не заметил. Вот она-то тебя и сдаст. Надо бояться не свидетелей, а тлю.

Киря упал на кровать, подложив огромные ладони под голову, уставился в потолок.

— И свидетеля замочим, если нужно будет, и тлю раздавим, если под ногами путаться будет. Никого не боюсь. Мне на всех плевать!

— Тлю как раз и не видно, — печально проговорил Димон, переживая по поводу маленькой твари, которую даже не видно, но которая может уничтожить любого, укусив в самый неподходящий момент.

— Хорош базарить! — прикрикнул Киря. Его вся эта мутотень со свидетелями и тлями стала раздражать. — Короче, ты идешь за водярой? Или мне самому пойти сходить? Только учти, если ментам на глаза попадусь, я им скажу, что меня друг с водкой ждет.

И он опять заржал.

— Ладно, схожу, — решился Димон. Он вылез из кресла, сунул руку в карман, вынул остатки денег, пересчитал. — Хватит на два пузыря и немного закуси. Блин, Тихий, даже на банкет ничего не оставил!

И ушел в магазин.

Шестилетний мальчишка удивленно смотрел на оперативников, не понимая, что произошло, и кто эти люди, пристающие к его матери, чтобы она рассказала им про папу. Раз она плачет, значит, дядьки плохие, и хотят узнать то, что им не разрешается.

Татьяна Кизлякова, прижимая сына к себе, рассказала им, что проводила мужа до двери и как обычно пошла на кухню, чтобы выглянуть в окно, из которого видна стоянка машин перед подъездом. Она видела, как муж открыл дверцу машины, помахал ей рукой на прощанье, и тут вдруг стал падать навзничь, завалился на спину. К нему подошел длинный парень в черной куртке и что-то сделал, от чего у мужа на лбу растеклось кровавое пятно, и он сразу перестал двигаться. Выстрела она не слышала и не могла понять, почему муж упал и продолжает лежать. Она открыла окно и стала кричать и звать на помощь. Хотя звать было некого. В этот утренний час перед домом не было не души. Парень спокойно сел в машину, поджидавшую его, и она тут же отъехала.

— Вам кто-то угрожал последнее время? — спросил полковник Самохин. — Письма, звонки, подозрительные типы у подъезда. Что-нибудь было необычное?

Кизлякова напрягла память, но так и не смогла вспомнить чего-нибудь существенного, хоть отдаленно напоминающего угрозы. Все последние недели все было прекрасно, муж приходил домой довольный, рассказывал о новых планах развития своего бизнеса, признавался ей в любви (после её просьб) и был очень активен и бодр.

— Нет, никто. Ничего не было. Никто не звонил нам сюда с угрозами. Если бы звонил, муж бы мне сказал. Он посвящает меня во все. Даже по работе…

— Где ваш муж работает? — уточнил Самохин.

— На фирме. — Татьяна всхлипнула и уткнулась в платок. — У него собственная фирма. Называется «Кемикс». Торгует бытовой техникой. Телевизоры, видео, аудио, холодильники, пылесосы и утюги. Неужели, кто-то решил его потеснить с этого рынка? Ну, чего там теснить-то? Что он, нефтью с газом..!

— И давно он бизнесом занимается?

— Давно, с того времени, когда разрешили. Сначала у него был кооператив по ремонту квартир. Постепенно развернулся. Сам горбатился. Кредиты из бюджета не хапал, как некоторые. — Татьяна в очередной раз хлюпнула носом, промокнула платком. — Он вообще старался все делать по честному. Но разве у нас можно? Если все делать по закону, завтра разоришься.

— И что же он делал незаконно, интересно? — поинтересовался Костя. — Теперь-то уже нет смысла скрывать. Не накажут.

— Да то же, что и все! — взвизгнула вдова. — Налоги скрывал. Черный нал пропускал. Прибыль занижал. А как иначе?

Потом она рассказала, что Кизляков торговал всем чем угодно, в основном тем, что продавалось в данный момент развития рыночных отношений лучше всего. Сначала обои и краску, потом сантехнику и плитку, но когда ремонтный бум схлынул, стал продавать мебель. После кризиса, устроенного в виде эксперимента молодым очкастым премьером, народ перестал покупать мебель вообще по причине мгновенного обнищания. Эксперимент не удался, но очкарик почувствовал глубокое моральное удовлетворение от сделанного и занялся политикой. В политике ведь можно экспериментировать с народом сколько угодно и без всякой ответственности за плачевные результаты.

Тем временем Кизляков переключился на электронную бытовую технику, посчитав, что телевизоры нужны народу всегда, как хлеб и масло. Потому как употребляет их на завтрак, обед и ужин в дополнение к столу. А часто и в промежутке между ужином и сном на десерт. Не менее нужными вещами считаются холодильники и стиральные машины, потому как без них тоже никуда. В последнее время дела Кизлякова шли, как нельзя лучше. Торговля телевизорами и пылесосами шла бойко, и он подумывал о расширении своего бизнеса за счет открытия ещё одного-двух магазинов желательно в центре города. Бизнесменскую мечту, как всегда, погубила непредвиденная случайность — Кизляков в неподходящий момент вышел из дома. Тут и поймал свою пулю. Правда, пуля случайной не бывает. Она не такая дура, как об этом говорят. Она всегда знает, куда летит, и всегда найдет того, кому предназначена.

Пока Самохин пытал бедную женщину, Корнюшин и Тарасенко изучали просторную четырехкомнатную квартирку. Все по последнему слову: ремонт под евро, паркет под дуб, двери под вишню, спальня под карельскую березу, люстры под хрусталь, гостиная под антиквариат, ящик под «сони», гармошка под «панасоник», картинки на стенах под Пикассо. Словом, ничего оригинального.

И они вернулись в гостиную.

— А скажите, большая ли сумма храниться в доме? — задал довольно странный вопрос Костя Корнюшин, входя.

Татьяна повернулась к нему, отпустив на время сына. Она не поняла его вопроса. О каких суммах он говорит? У них что тут, банк? Она никогда не видела в доме никаких сумм. Муж освобождал её от необходимости считать какие-то суммы. Просто лежали деньги на насущные траты и все. Косте пришлось повторить вопрос. Она пожала плечами.

— По-моему, нет. Я не знаю. Не считала. Деньги лежат в сейфе у мужа. Он мне выдавал, если надо было что-то купить.

— Может быть, вас хотели ограбить, — сделал странное предположение Костя. — Мы можем посмотреть содержимое сейфа?

Татьяна замялась. Посмотреть-то можно, чего не посмотреть, только вот разрешит ли… Господи, а разрешать-то теперь некому. И она заплакала навзрыд.

Лена, по-женски посочувствовав, обняла её за плечи.

— Аркадий Михалыч, ей в таком состоянии трудно… Может, отложить допрос?

— Может, и отложить, — согласился полковник. — А может, не стоит. Лучше дай ей чего-нибудь успокаивающего.

Лена дала Татьяне стакан воды, предварительно накапав туда валерьянки. Татьяна сделала несколько глотков и немного успокоилась.

— Ничего, я сейчас. Вообще-то, муж не любил, когда к нему…