А если Рикки тут все — таки не при чем, то как объяснить это нелепое нападение на повара?

На вершине самого высокого из ближайших к вырубке деревьев сидел Длинный Меч и в ожидании рассвета печально размышлял о неудаче своего плана.

Привести в лес Самого Большого из Большого Племени оказалось очень легко. Он уже давно обнаружил, что какую — то часть суток они лежат горизонтально в своих укрытиях, плотно закрыв глаза, и именно в эти часы они более чувствительны к мысленному воздействию, чем когда двигаются.

Глаза Длинного Меча закрывались изнутри, а потому его очень заинтересовали глазные веки. Он лишь с трудом удержался от того, чтобы поставить два — три эксперимента с веками повара. И теперь с горечью подумал, что отказался от них совершенно напрасно.

В начале ночи он созвал двенадцать Собратьев, и все они, думая вместе, заставили Самого Большого встать и пойти в лес. Длинный Меч решил, что восприимчивость Самого Большого должна возрасти, если они заставят его снова лечь. Кроме того, вспомнив, как угасали мысли, едва эти существа начинали дуть сквозь лицевую щель, он подумал, что это отверстие следует хорошенько залепить.

Теперь он понимал, что поступил опрометчиво. Едва смазанный клейким соком лист был опущен на лицо Самого Большого, как глаза его раскрылись и настолько выпучились, что едва не вылезли из орбит. Собратья успели вовремя перехватить зловещие мысли огромного существа и спаслись на дереве — все, кроме него. А ему впервые в жизни пришлось пустить в ход свой шип, чтобы освободиться. Затем, свирепо размахивая огромными руками, существо неуклюже вскочило на ноги. И тут уж пришлось распроститься с надеждой установить с ним контакт. В его мыслях была такая сумятица, что Собратья поспешили отступить подальше, туда, где взаимодействие деревьев и других лесных созданий снизило интенсивность мыслей Самого Большого до терпимого уровня.

Длинный Меч был поражен невысокой степенью интеллекта, проявленного Самым Большим. Существо даже не попыталось его понять. Мысли Самого Большого были даже еще более нечеткими, чем у тех его соплеменников, кого он успел исследовать. Не ошибся ли он? Может быть, рост и объем у этих чудовищ не находятся в прямой связи с интеллектом? А может быть, зависимость тут обратная?

Длинный Меч внезапно почувствовал страшную усталость. Ему захотелось пить. Он соскользнул в полную дождевой воды выемку гигантского листа, чтобы впитать воду через миллионы устьиц своей кожи и обдумать новый план.

На следующее утро в лагере царило довольно унылое настроение. Все без исключения не выспались, а теперь им еще предстояло изменить полностью разработанную программу исследований, так чтобы никому не пришлось ходить в лес одному. Неведомая опасность, которая накануне ночью казалась интригующей, утром превратилась в источник неприятностей и неясной тягостной тревоги. К тому же возможно, что ночное происшествие все — таки было делом рук изобретательного мальчишки, склонного к глупым шуткам.

Те, кто работал в лесу, ушли из лагеря, те, кто вел лабораторные исследования, занялись своим делом, стараясь не думать о посторонних вещах, Рикки, которому в это утро совсем не хотелось сидеть над уроками, забежал к Барни узнать, не надо ли ему помочь, и был послан в оранжерею нарвать гороховых стручков.

Механическая работа помогала мальчику спокойно обдумать положение. Один раз ему удалось спастись от этого ужаса, а теперь он вновь его настиг. Но было и что — то другое…

Должно же существовать какое — то объяснение!

Когда он уехал из дома в Антарктике, ему казалось, что все неприятности остались позади. Больше ему не нужно будет постоянно следить за собой из опасения проговориться. И не надо будет бороться с искушением — ведь иногда почти против волн он, не сдержавшись, бросал им в глаза правду ради удовольствия посмотреть, как они из этого выпутаются. Он освободился! Совсем освободился!

И вот все началось сначала. Кругом только и говорили, что о разных научных проблемах и открытиях — откуда же он мог знать, что он слышал по — настоящему, а что нет? И как поступить, раз уж эта неведомая беда настигла его и здесь?

Однако у него есть одна надежда. Во всяком случае, к тому, что произошло с Барни, он никакого отношения не имеет. Если бы только ему удалось узнать, как это произошло на самом деле, найти убедительное объяснение, которому поверили бы все, — вот тогда он рискнул бы довериться кому — нибудь, рассказать, каким образом он, сам того не замечая, узнает вещи, которые не должен был бы узнавать…

Но даже если из этого ничего не выйдет, все — таки лучше что — то делать, а не сидеть сложа руки и ждать очередного скандала.

Рикки отнес горох на кухню и пошел бродить по вырубке. Влажная рыжая земля блестела под лучами солнца как масляная краска. Там и сям он видел отпечатки больших ступней Барни. Они вели от лагеря и к лагерю, они манили в лес. Там, среди черных листьев и еще более черных теней, притаилась какая — то настоящая, осязаемая опасность, от которой можно было избавиться при помощи палки. Возле хижины его отца лежала груда палок, заготовленных для исследовательских партии. Рикки выбрал палку потяжелей и потолще.

Длинный Меч кончил пить — или, если хотите, купаться — и, выбравшись из обмелевшей лужицы в чаше листа, развернул перепонки, подставляя их солнцу. В эту минуту он больше всего походил на летучую мышь. Черные пленки, которые протянулись от его рук и ног, в свернутом виде были почти незаметны. Но, раскрытые во всю ширину, подставленные солнечным лучам, они занимали более двух квадратных футов. Эти перепонки поглощали световые волны всего видимого спектра, а также значительную часть ультрафиолетовых и инфракрасных. Подобно большинству живых организмов на Лямбде, Длинный Меч поддерживал свое существование интенсивным фотосинтезом.

Он только — только начал оправляться от утомительных происшествий прошлой ночи (всякая деятельность в темноте приводила к быстрому истощению), когда из леса донесся зов:

— Большеног уходит, Длинный Меч! Большеног отправляется в Путешествие. Ты хотел посмотреть, как это происходит. Иди быстрее!

Перепонки тотчас же скрутились в тугие валики, плотно прилегающие к рукам и ногам, и Длинный Меч стремительными прыжками понесся по лесу. Долгое Путешествие было для него полнейшей тайной — как и для всех Собратьев, пока ими не овладевало непреодолимое стремление уйти. Но если остальных эта тайна не интересовала, то Длинный Меч очень хотел в нее проникнуть.

Вскоре он добрался до опушки леса у края Большого Разлома. Около двадцати Собратьев сидели на площадке над отвесным обрывом. Среди них был и Большеног: его ступни подергивались от нетерпения. Когда Длинный Меч опустился на площадку, Большеног вскочил, торопясь поскорей отправиться в путь.

— Куда ты идешь? — спросил Длинный Меч. — Чего ты там ищешь, Большеног? Зачем тебе идти через пустыню, где нет ни воды, ни тени? Ты и полпути не пройдешь, как превратишься в сухой сучок.

Но мысли Большенога были отключены: его больше не интересовали ни Длинный Меч, ни Собратья, ни опасность, грозившая Дереву. Он не знал, зачем ему нужно спускаться туда, где простерлась пустыня из сухих скал и камней. Он не сознавал ничего, кроме желания скорее уйти. Спрыгнув с площадки, Большеног перелетал с уступа на уступ, пока не достиг подножия, И ни разу не оглянувшись, он направился через широкую, усеянную камнями равнину, туда, куда указывали длинные тени, отбрасываемые восходящим солнцем.

Длинный Меч грустно смотрел ему вслед. К нему самому тот зов, которому подчинился Большеног, придет еще почти через год, а потому мысль о собственном Путешествии пока его не тревожила. Он знал, какие опасности подстерегают Собратьев на сухих равнинах, а так как привычка логически мыслить была развита у него особенно сильно, дальнейшая судьба Большенога не могла не внушать ему тревоги. Равнина простиралась до самого горизонта — по крайней мере на двенадцать миль. А на горизонте тянулась темная полоса, которая, возможно, была продолжением их леса. И Длинный Меч никак не мог понять, зачем Большеногу понадобилось идти туда — и не только ему, но и многим тысячам Собратьев, из поколения в поколение покидавших родной лес.