Не пожелав изменить методы своей работы, Внешторг должен был основательно подготовиться к неизбежному – реализовывать главным образом собрания Эрмитажа. Понимая это, Хинчук отдал распоряжение «Антиквариату» в пятидневный срок перевести свою центральную контору из Москвы в Ленинград, а заодно внес в совнаркомы СССР и РСФСР два законопроекта, которые должны были обеспечить ему полную свободу действий. На рассмотрение союзного правительства предлагался документ «О порядке вывоза иностранцами за границу предметов искусства и старины», суть которого сводилась к следующему:

«Предметы старины и искусства, в том числе и иконы, приобретенные иностранцами в государственных магазинах, а также в магазинах, принадлежащих кооперативным и общественным организациям, допускаются к вывозу за границу в изъятие из статьи II Общего таможенного тарифа по вывозной торговле (Собр. зак. Союза ССР, 1928 г., № 7, ст. 60) без особых разрешений народных комиссариатов просвещения союзных республик и безлицензионно, по предъявлении соответствующих счетов магазинов, в которых означенные предметы приобретены. Причитающаяся таможенная пошлина на эти предметы включена в цену предметов и взимается в магазинах при продаже»[122].

2 января 1930 года Совнарком СССР утвердил это постановление, а 6 января Малый Совнарком РСФСР уже рассмотрел вопрос о методах дальнейшего «выделения» произведений искусства и реликвий из музейных собраний.

Не сомневаясь в важности и значимости предложения Наркомторга СССР, правительство Российской Федерации утвердило решение, которым юридически обосновывались четыре следующих важных положения.

1. Срочно изъять из музеев необходимые для экспорта художественные произведения на сумму, позволяющую как покрыть задолженность фирме «Рудольф Лепке», так и провести еще несколько аукционов в Берлине.

2. Во избежание вполне возможных конфликтов с сотрудниками музеев окончательную оценку изъятых для экспорта вещей поручить только сотрудникам «Антиквариата».

3. Всю работу завершить не позднее 15 марта 1930 года, – иными словами, за две недели до истечения срока уплаты долга фирме «Рудольф Лепке».

4. Для отбора произведений искусства и проведения всех необходимых экспертных операций образовать особую ударную бригаду из искусствоведов, рекомендованных Главнаукой, а рамки их компетенции оговорить соответствующей инструкцией[123].

Хотя время и подстегивало, а фактическое изъятие из музеев давно уже шло полным ходом, инструкцию сумели подготовить только через месяц, утвердить ее лишь 9 февраля, после формального согласования с новым руководителем Главнауки Лупполом. Очередной и весьма пространный документ вменял в обязанность членов бригады:

1. Проверку «решительно всех запасов музеев Наркомпроса… для отбора отдельных музейных экспонатов и даже целых собраний, имеющих экспортное значение.

2. В случае, если выделения из музейных запасов не смогут обеспечить выполнения правительственного задания по выделению… отбирать и выделять необходимое количество предметов, находящихся в экспозиции…

8. Работа бригады протекает при участии представителей от ОГПУ, особой части Наркомфина и Наркомата рабоче-крестьянской инспекции…

10. Составленные списки должны считаться согласованными, и перечисленные в них предметы могут немедленно поступать в распоряжение конторы «Антиквариат», а последняя имеет право производить по ним распродажу…

12. Бригада также проверяет и экспозицию музея с точки зрения нахождения в этой экспозиции предметов, не находящихся в органической связи с основными целями и задачами музея, в целях выделения таковых предметов для целей экспорта…»[124]

В немалой степени максимально выгодной для Внешторга работе бригады способствовала и очередная смена руководства Эрмитажем. 1 февраля 1930 года его директором утвердили Л. Л. Оболенского, человека в музее случайного.

Выпускник Санкт-Петербургского университета, он до февральской революции восемнадцать лет служил чиновником в Министерстве финансов. После установления советской власти вступил в РКП(б) и вернулся на прежнюю работу, где, как весьма опытный специалист, надолго занял одну из ключевых должностей – члена коллегии Наркомата финансов РСФСР. С 1921 по 1924 год Оболенский являлся полномочным представителем Российской Федерации в Варшаве, затем вернулся в Наркомфин.

Карьера, по тем временам довольно редкая для «буржуазного специалиста», сулила многое и позволяла мечтать даже о том, чтобы со временем стать наркомом. Однако жизнь распорядилась по-своему. В 1929 году Оболенского внезапно перевели в Наркомпрос и назначили заместителем заведующего Главискусством. Пройдя шестимесячную стажировку совершенно в новом для себя деле, он выехал в Ленинград и занял пост директора Эрмитажа. Трудно сказать, чем завершился бы этот своеобразный эксперимент – руководство художественным музеем видным финансистом, если бы Оболенский внезапно, 26 сентября 1930 года, не ушел из жизни.

Еще более причудливые пути привели в Эрмитаж столь же некомпетентного в музейном деле Б. В. Леграна, который стал очередным директором в конце сентября 1930 года.

Родился он в 1884 году, семнадцати лет вступил в РСДРП, высшее юридическое образование получил в Казанском университете. Во время Первой мировой войны Легран почти три года провел на фронте, дослужившись до чина штабс-капитана. Он принял участие в Октябрьской революции, а в конце ноября был назначен заместителем наркома по военным и морским делам. Затем всю гражданскую войну Легран чередовал идеологическую и юридическую работу: комиссар Петроградского окружного суда, член Реввоенсовета (то есть комиссар) Южного фронта и 10-й армии, председатель Ревтрибунала РСФСР. Затем он побывал полпредом в Армении и Азербайджане, заведующим Ленинградским губотделом Главлита (то есть цензуры), заведующим культотделом Ленинградского губсовета профсоюзов, генеральным консулом СССР в Харбине, заведующим Курским губполитпросветом, заведующим редакцией издательства «Красная панорама». Столь разносторонняя деятельность, в основном на ниве просвещения, позволила Леграну принять и назначение в Эрмитаж: поначалу заместителем Оболенского по научной части, а после его смерти – и директором.

В отличие от четверых своих предшественников Легран сумел продержаться на этом посту более четырех лет. Именно в эти годы Эрмитаж не только потерял часть своих бесценных сокровищ, но и претерпел коренную реорганизацию. Лишь в августе 1934 года Леграна перевели проректором в Академию художеств.

…Мобилизация в «ударную бригаду» прошла весьма успешно. «В строю» оказались очень многие самые известные специалисты Ленинграда и Москвы – Н. П. Сычев, С. К. Исаков, С. П. Яремич, М. К. Глазунов, Н. П. Пахомов, даже очень долго противившийся каким-либо изъятиям С. Н. Тройницкий. Их разослали по столичным и провинциальным музеям, картинным галереям – в Волоколамск и Тверь, Нижний Новгород и Арзамас, Сергиев Посад и Владимир, Ярославль и Кострому, в подмосковные усадьбы.

Специалистов сопровождали, контролируя каждый их шаг, дотошные оценщики, сотрудники «Антиквариата» Тюлин, Житомирский, Н. В. Власов, Т. И. Сорокин – весь наличный состав экспертов. Сопровождали и подтянутые молчаливые люди с голубыми петлицами на армейских гимнастерках. Они следили, чтобы никто не попытался чинить препятствия выполнению столь ответственного правительственного задания.

И все же мнение искусствоведов, даже вошедших в состав «ударной бригады», мнение экспертов «Антиквариата» мало что значило. Решалось все не ими, а людьми, работавшими в заурядном, ничем не примечательном сером доме № 26 – 28 на Варварке, у площади Ногина. Там на втором и третьем этажах располагались внешнеторговые службы страны. Там находился кабинет Хинчука, к которому стекались и регулярные отчеты «Антиквариата», и запросы из Европы от очередного шефа этой конторы Самуэли. Этот коммивояжер обладал поразительно полной информацией чуть ли не о каждом экспонате всех картинных галерей Советского Союза, даже теми сведениями, которые отсутствовали собственно в Главнауке.