«Таков удел всеобщий: всё умрет,

И через жизнь всё в вечность перейдет».

(У. Шекспир)

«Я обречён, себе на горе, блуждать здесь в пустоте, как душа, отторгнутая от тела».

(Э.Т.А. Гофман)

С каждым утром он сознавал, что вставать с постели у него нет никакой охоты, да и подниматься становится всё труднее, казалось - так бы и лежал вечно, пока не придёт она, мертвенно-бледная гостья с телом, покрытым трупными пятнами, и не позовёт за собой в мир, из которого уже нет возврата.

Но, всякий раз, сцепив зубы, собрав всю волю, он становился босыми ногами на пол, заставлял себя бриться и завтракать и, преодолевая боль, шёл на прогулку.

Шаркая, мелкими шажками измерял двор, спотыкался об узловатый корень и, рассердившись, слегка пинал его, затем, минуя стоянку для машин, перебирался через дорогу.

На остановке ждал праздничный, канареечного цвета трамвай и тяжело поднявшись по ступенькам, кивнув знакомой кондукторше, старик ехал к городскому парку.

Здесь он любил гулять, потому что парк напоминал ему безмятежное звонкое детство, а в этом году именно здесь он побывал на первой осенней выставке фиалок.

Сначала долго любовался пришедшей осенью, тусклым взглядом осматривая яркие наряды деревьев. Тронулись желтизной нежные листья берёзы, трепетно срываясь под напором ветерка, словно птицы с ветки. Прохладную землю накрыл ковёр кленовых листьев. Быстро рыскали юркие, задорные белки. Парк шелестел жёлто-багряным шумом, и лишь отдалённые звуки машин или гул самолёта врывались сюда непрошенными гостями.

Старик садился на скамейку и долго слушал осень. В голубоватом и зыбком воздухе все звуки отзывались эхом. Шарканье метлы дворника, шорох листвы под ногами гуляющих, стук упавших на дорожку каштанов привычно радовали, и ему не хотелось вспоминать о своём одиночестве и о болезнях, которых бесчисленное количество, и о возможно скором и неизбежном конце.

Хотелось просто сидеть и, наслаждаясь сказочной палитрой осени и синим глубоким небом, думать и мечтать, а иногда представлять, что он ещё молод, и ждёт на свидание очаровательную девушку и всё ещё впереди.

Так хотелось уехать на дачу, подышать сосновым воздухом, но там он уже сто лет не был, там, наверняка, всё разрушено, разграблено и заброшено, а может кто и поселился уже.

«Я ведь так хочу ещё жить», - думал он. - «Жить и встречать осень с её печальной красотой, вдыхать запах морозной свежести, бегать по снегу на лыжах, любоваться возрождением цветов и трав весной, наслаждаться звонким и ярким летом, читать интересные книги, любить женщин и радоваться жизни. А вместо этого - немощь и одиночество!»

Чтобы отвлечься от грустных и гнетущих мыслей старик обычно вынимал из кармана книгу или газету и, вооружившись очками, скользил по строчкам, иногда перечитывая их, пытаясь понять содержание.

Сегодня особенно ярко стало пригревать солнце и вернуло ощущение лета. Парк напоминал волшебную золотую страну, и резные кленовые листья падали в руки. Рядом зажурчал, затрепетал старый городской фонтан, наталкивая на романтические грёзы. Захотелось прочесть что-нибудь поэтическое. Старик прочёл в газете на последней странице вдохновенные строки:

Я вновь золотистым стану листом,

Впитаю в себя пламень солнца.

Увенчан колким терновым венцом,

Повисну над синим колодцем.

И ветер споет акафисты дня,

И дрогнет струной паутинка.

Строгие боги согреют меня -

Растает на донышке льдинка.

И вновь отмерено будет пройти

Всю тропку истоптанной жизни.

И мудрости книг опять обрести,

Капризы любви, горечь тризны...

А я, будто лист, взлечу высоко,

Увижу и небо, и горы,

Над синим колодцем, туда, далеко,

Где звоном небесные хоры.

Звонкий лай и голоса отвлекли его от чтения.

Он увидел старушку со смешной собачонкой, одетой в юбочку. Они гуляли по траве среди деревьев, тихо шептали свои сказки листья, а собачонка тявкала на незнакомых. Вот она смело зарычала в сторону мужчины в коротком тёмном плаще, шедшем по аллее. Но у того в правой руке был зажат зонтик, на который он опирался, как на трость, и наглая собачонка на всякий случай отбежала дальше. Левая рука незнакомца казалась более крупной и была неестественно прижата к телу.

Возле уснувшей карусели мальчик и девочка запускали самолётик на резинке. Он запутался в ветках, и они помчались снимать его.

Рядом кто-то грузно и со скрипом уселся, и старик рассердился, зашелестев газетой.

«Обязательно здесь садиться? Мало места что ли?», - подумалось ему.

Очень хотелось побыть одному, и старик уже приподнялся, чтобы уйти, бросил взгляд на незнакомца в тёмном, как тот вдруг заговорил:

- Себастьян?! О, какая неожиданность! Я тебя приветствую! Я рад, что ты вернулся!

Незнакомец протянул правую руку, как бы для приветствия, а левой, которая в перчатке, механически щёлкнул, как будто она была на шурупах.

Старик насупился:

- Вы ошиблись, - сказал он глухо и с раздражением. - Я не Себастьян.

Он быстро встал, чтобы пойти к другой скамейке.

Незнакомец не препятствовал, вновь лязгнул рукой в перчатке, взглядом проводил его. Внимательные глаза незнакомца старик чувствовал на своей спине.

Он отошёл далеко, сел на не очень удобной скамеечке под ивой, как бы нечаянно взглянул в сторону заговорившего с ним посетителя парка.

Тот сидел, с досадой поглядывая на старика. Встретился с ним глазами, смущённо улыбнувшись, отвёл взгляд, а спустя несколько минут встал, подошёл к продавщице воздушных шаров, купил шарик на ниточке, подарил его девочке и зашагал к выходу медленно и степенно. При всём этом его левая рука оставалась неподвижной.

«Странный тип», - подумал старик. - «Обознался что ли? А, впрочем, почему я сконфузился? Часто ли приходиться говорить с людьми? Ну ошибся человек, ну всё бы обнаружилось, и поговорили бы о том, о сём...»

Небо заволакивалось лёгкими облачками, зазвенела бодрая музыка. Посидев ещё немного, старик медленно встал, вытянувшись во весь свой высокий рост, и пошёл к выходу из парка.

Он шагал к хорошо знакомому кафе «Бактрия», где часто заказывал кружечку пива в знойные летние дни. Теперь ему захотелось сладкого ароматного чаю с жасмином.

В кафе его приветствовал широкой ослепительной улыбкой Керим.

- О, как я рад, что ты зашёл! Что сегодня, уважаемый? Пиво, водка, плов?

- Приготовь-ка ты мне чаю, да покрепче, - попросил старик. - Хачапури и пачку «Marvel Gold».

Вскоре Нурдин (сын Керима) с подносом в руках быстрыми шагами подошёл к его столику. Дымящийся ароматный чай ударил в ноздри, а лежащее на белой тарелке с голубоватыми цветами поджаристое хачапури с сыром призывно пахло.

Бросив в чай сахару, старик отломил кусок хачапури и принялся медленно и смачно жевать, запивая пахучей жидкостью из фарфоровой синей пиалы.

Перед глазами закружился, затуманился мир, и он, сосредоточившись на еде, сквозь марево видел двух мужчин, посасывающих вино у стойки, и даму, угощавшую девочку шаурмой.

Только старик распечатал пачку, чтобы извлечь сигарету, как в запотевшем зеркале напротив ему привиделся странный облик только что вошедшего в дверь. Мощная, красивая фигура была с крыльями, которые сразу же сложились за спиной под тёмным плащом. От головы исходило сияние, а из глаз брызнул серебристый свет.

Старик испуганно оглянулся. Нет, ему показалось - вошедший был совершенно обычным человеком в тёмно-синем плаще, на голове старомодный берет и никакого сияния. Одна его рука была в перчатке и почти не двигалась, казалась искусственной.

Зажав под мышкой трость, он чём-то говорил у стойки, а потом с рюмкой и закуской направился в зал.