– Очень плохо, – стараясь скрыть раздражение, ответил отец. – Ведь ты же, мама, знаешь, что я коммунист. Я воспитываю детей, как учит меня партия, – пойми ты это! Зина у нас пионерка. И Антон – будущий пионер. Они у нас никогда не слышали про бога – и не нужно им про это слышать… Ты, мама, молись. Если веруешь в бога – ну и молись. Мы тебе не мешаем. Но ребят не сбивай. И к обману не приучай.

Бабушка бросила на стол нож, которым резала хлеб:

– К обману?! Это к какому же обману? Это с каких же пор у тебя мать в обманщиках ходит? Да если я не ко двору, то я ведь и уехать могу! Слава богу, дорогу в свой собственный дом мне ещё вьюгой не замело. А то очень-то надо! Ходи тут за ними, обшивай да обмывай, а потом тебе тут всякие грубые слова будут говорить! Вот ещё, да нешто я не могу собраться да уехать?

Отец долго объяснял бабушке, что обижать её не собирается, что он просит её жить, как она хочет, но только пусть не заставляет детей молиться богу, в которого они не верят, что это лицемерие и обман, а обмана он не переносит… А бабушка в ответ только одно и повторяла, что ей недолго собраться да уехать. А если трудно одному с детьми, то кто же ему мешает жениться! Взял да женился бы, вот и хозяйка в доме была бы. А уж она, бабушка-то, довольно поработала на своём веку, ей и в деревне на печке неплохо…

Зина убежала в кухню и стояла там, пока не затихли голоса. Вышла в кухню тётя Груша, вздохнула и прогудела своим простуженным голосом:

– Вот нравная старуха! Ишь ты, как схватилась! А на вид – прямо святая…

Неслышно объявилась в кухне и Анна Кузьминична:

– Ого! Слышали? А всё небось из-за ребят. Ох-ох, уж где ребята, там и брань, известно!

Наконец в комнате стало тихо, и Зина ушла из кухни. Антон, заплаканный, сидел в углу дивана. Изюмка, прижавшись к коленям отца, исподлобья сердитыми глазами смотрела на бабушку. У отца над бровями лежали две тёмные морщины, а бабушка резкими движениями собирала со стола посуду и ни на кого не глядела.

Зина тихо прошла к своему столику.

«Больше никогда ничего не скажу отцу, – думала она. – Бедный! Вон какой он сразу стал измученный… Ой, мамочка, почему тебя нет на свете!»

Она незаметно прошла в спальню. И там, подойдя к портрету матери, висевшему на стене, посмотрела в её улыбчивое, с ямочками лицо, в её светлые глаза, которые словно спрашивали: как живёте, мои детки? Хорошо ли вам? Поглядела и немножко успокоилась. И ещё крепче решила:

«Никогда больше ничего не скажу отцу. Сами справимся! Да теперь и бабушка угомонится, не будет больше толковать про богов. Наверно, не будет, раз папа ей сказал».

Но на другой день, когда она пришла от Фатьмы, к которой ходила заниматься, Изюмка весело рассказала ей:

– Зина, Зина, а где ж ты была так долго? А нам бабушка сказку рассказывала, как Илья-пророк ехал на конях, а боженька его на небо к себе взял, и вместе с лошадьми и с телегой.

Зина сердито сжала губы. Но тут же овладела собой и усмехнулась.

– Ну, что это за сказки! – сказала она. – Вот я тебе прочитаю сказочки, так уж сказочки: про царя Салтана и про Балду. Завтра принесу книгу. Картинки там какие! Вот увидишь тогда. А то Илья-пророк с лошадью на небо поехал! Да разве это интересной