— Ни боковым зрением, ни ещё как-то — ты не зафиксировал хоть каких-то деталей?

— У меня сильная близорукость. Очки разбиты с утра, весь день ходил как крот — наощупь. Я не то что боковым зрением детали, я в лоб дальше пары метров физически не в состоянии увидеть.

— А эти очки, что на тебе?

— Домашняя пара, для квартиры. — Трогаю пальцем треснувшее стекло. — Вы же не думаете, что я в таком виде в люди хожу? Это так, дома, по бедности. Куда мы направляемся?

Тот, что едет на переднем сидении, пару секунд беззвучно совещается с невидимым абонентом, после чего отвечает:

— Хидэоми-сан, отец Миру, сейчас бросил всё и занимается вопросом лично. Он вынужденно восстанавливает её сегодняшний день по секундам. Поскольку вы чуть ли не последние общались наедине, и немало, лечащий врач включил тебя в список тех, с кем нужно проконтактировать. Едем к ним домой, к специалисту.

— Можете сказать, что случилось? Или это великая тайна, а меня можно как вещь — туда-сюда отвезти?

Тип оборачивается вперёд и какое-то время смотрит перед собой на дорогу в лобовое стекло. Потом всё же изрекает:

— Здесь не решается, что именно и кому говорить. Мы только отвозим тебя туда. Все подробности — там.

Оставшуюся часть пути движемся молча.

Если бы не нервы по понятным причинам, домом одноклассницы я бы восхитился: дворец.

Ну, точнее, три этажа, очень солидный земельный участок вокруг, каждый этаж примерно четыреста квадратов (на глаз).

Однако я уже понял, что что-то случилось с Миру, потому материальные аспекты бытия отошли на десятый план.

— НЕ РАЗУВАЙСЯ! — невысокий мужчина за полтинник на первом этаже, видимо, и есть отец.

Судя по похожему лицу и повышенной тревожности.

Странно. Насколько я в курсе, японские дома тем и отличаются от всего мира, что разуваться надо у входа.

— Как скажете. — Коротко поклонившись подсмотренным у одноклассницы движением, прохожу внутрь. — Если ляпну что-нибудь не то, прошу заранее извинить. С кем имею честь и что происходит?

— Хамасаки Хидэоми, я отец Миру. Приношу извинения за случившееся, но сейчас дорога каждая секунда. Тебя должен осмотреть наш специалист.

— Зачем?

Я бы мог ему сказать, что если кого-то просишь или напрягаешь — хорошо бы соблюдать приличия хотя бы внешне. Потому что его интонации и мимика с этими самыми приличиями никак не вяжутся: погружен в себя, словесные конструкции правильные, но ощущает себя барином, выдерживающим вежливость перед холопом. Снисходительность так и лезет изо всех щелей.

И ведь не сыграешь такое, всё естественное и неподдельное.

После моего вопроса он выныривает из своих архиважных размышлений и недовольно впивается в меня взглядом:

— Я отвечу, но это должно остаться здесь.

— Разумеется. Вам нет нужды напоминать мне о простой человеческой порядочности: я тоже оперирую этой категорией.

Он буквально вскидывается.

Ну а как ты хотел. Мужик, я тоже человек. К сожалению, в этом мире, ещё и благодаря "репутации" Вити Седькова, восстанавливать границы личности придётся очень долго.

— Нейро вирус.

— Энцефалит?! — просто не знаю других болячек, кроме этой, которые бы тоже распространялись периневрально.

Единственное — кажется, у энцефалита всё-таки счёт не на секунды.

Он откровенно удивляется и смотрит на меня уже как-то иначе:

— Нет, вирус не биологический.

— А какой ещё бывает у человека?!

Ну да, я сейчас всё равно что инопланетянин. Это даже и не фигура речи, если владеть моим вопросом до конца.

— Программный. — Папаша что-то лихорадочно про себя прикидывает.

Или у него работают какие-то расширения?! А-а-а, точно. У них такие лица, когда включается этот протез для мозга в разных интересных режимах.

Мой подростковый организм сейчас раздирают противоречивые желания.

Во-первых, хочется начать мгновенно восстанавливать статус-кво и объяснить ему с помощью ошейника в кармане, что так на беседу не зовут. Ещё и с такой недовольной рожей, как у него: как будто я взял у Хамасаки взаймы в прошлом веке, а вернуть обещаю в следующем.

Во-вторых, судя по некоторым нюансам, происходит что-то действительно серьёзное. На папашу мне поровну, но Миру…

Если меня привезли сюда, значит, зачем-то это нужно: вряд ли обитателям местного олимпа интересно лично упирать незаметного мелкого таракана, а именно так на меня сейчас и смотрят.

На заднем плане мелькает мысль: с учётом крепкого персонала мужского пола на территории, мой собачий ошейник в кармане — вовсе не аргумент в дискуссии, даже уже на минутном отрезке времени.

Одновременно с этой идеей из-за духа противоречия тут же рождается вторая, противоположная: зато терять мне всё равно нечего. Хоть зажгу напоследок.

— Хидэоми, так чт… САН. Хидэоми-сан, что с меня?

Не время топорщиться ежом. По большому счёту, ради такого приоритета, как Миру, на свою ершистость можно временно надеть и намордник.

— Благодарю. Я как раз раздумывал, как тебе об этом сказать. Пойдём.

По случайному совпадению она пришла в себя повторно именно в тот момент, когда в комнату привели Рыжего. Её как раз выгибало судорогой, когда он появился на пороге.

Бл*. Ни раньше, ни позже.

— Привет! — он старательно изобразил бесстрастное каменное лицо и помахал рукой от входа.

Явно ощущает себя героем, спасающим принцессу от дракона.

— Рыжий, как же ты меня бесишь. — Она тут же озвучила то, что чувствовала. — Я слегка заболела, потому извини. Не сдерживаюсь и говорю, что думаю.

— Да без проблем, — на удивление равнодушно пожал плечами тайный воздыхатель в старых очках с треснувшим стеклом.

— Ты похож на алкоголика из комедий позапрошлого века, — ровно сообщила японка. — Прикольный имидж. Достойно подготовился для визита сюда, я заценила.

— Юмор — это здорово, я рад, что остришь, — тут же набычился Седьков. — Но это не я к вам приехал, а меня твои приволокли. Я не напрашивался. — Следующая фраза вылетела у него явно на автомате, потому что была совершенной в своей, к-хм, оригинальности. — Только кушать сел, даже кетчуп не успел выдавить, — пожаловался обладатель очень убедительного имиджа клошара.

Пока ещё послушные остатки вычислительных мощностей услужливо напомнили ей в одном из приложений: в школе пообедать у него не вышло. Если и дома не срослось, то должен быть изрядно голоден.

— А что есть собирался? — ровно спросила японка просто чтобы что-то сказать.

Отец с врачом перебрасывались аргументами в виртуальном чате, только что воздух не дымился. До общей точки зрения им было далеко, своего отца она знает — видно по лицу.

— Котлетку ел, — хмуро проворчал Рыжий. — Одну успел захавать, о второй — только помечтать. В микроавтобусе, пока твои сюда везли. Скажешь, что с тобой приключилось? Заодно, нахрена я здесь?

— Не парься, для тебя не заразное, — вздохнула она.

— Доктор, вы сказали, что не можете отойти, пока дочь без сознания. — Отец чуть задвинул не в меру общительного одноклассника назад и перешёл на голос. — Но я вижу, Миру уже пришла в себя? Вот тот, кто контактировал с ней последним. Осмотрите его тут? Или…

— Здесь. — Врач пробежался взглядом по голограмме её диагноста. — Пока отходить не стоит ни на секунду. Нагрузку её гаджета я тяну частично своим, вручную. Парня вот прямо в этот момент осматриваю, я к нему уже подключился.

Седьков смешно задёргался, насторожился и завертел головой по сторонам.

— Не парься, док твой утюг изучает, — она указала взглядом на допотопный браслет-концентратор.

В целях экономии ресурса все витальные показатели и процессы медицины висели сейчас в воздухе, на виду.

— А как насчёт… — папа деликатно и с намёком указал взглядом на доступную посетителям помещения телеметрию.

Ну да, с его точки зрения это всё равно что экран с годовым отчётом лицом к конкурентам развернуть.