Если первоначально основоположники марксизма осознавали и акцентировали определяющую роль производительных сил, прежде всего материальных производительных сил (средств производства), а также рабочей силы (как способности человека к труду), то по мере углубления ими познания структуры и функционирования общества они обращают свое внимание на то, что в процессе производственной деятельности людей и другие элементы общественной структуры, и сама природа тоже выполняют функции производительных сил. С развитием взглядов Маркса и Энгельса происходит расширение понятия производительных сил. Осознание этого факта явилось одним из главных импульсов к критическому анализу трудовой теории стоимости, на которой базируется Марксова теория прибавочной стоимости – одна из главных основ научного социализма.
В процессе работы над «Немецкой идеологией», наброском идей для первой главы которой были знаменитые Тезисы Маркса о Фейербахе, удалось переосмыслить распространенное упрощенное понимание смысла важнейшего 11-го тезиса: «Философы лишь различным образом объясняли мир, а дело заключается в том, чтобы изменить его». В немецком оригинале: «Die Philosophen haben die Welt nur verschieden interpretirt, es kömmt drauf an sie zu verändern»[686]. Сравнительный анализ текстов Маркса этого периода показал, что он противопоставлял тогда понятия «понимание» и «интерпретация»: в отличие от объективного понимания действительности философская интерпретация ее всегда вносит и содержит определенный субъективный момент. А сопоставление данного тезиса с одним соответствующим местом «Немецкой идеологии»[687] позволило понять двойное противопоставление, которое содержится в данном тезисе: это не только противопоставление пассивного (созерцательного) и активного отношения к существующему, но и противопоставление действительного понимания – философской интерпретации существующего. Поэтому подлинный смысл этого тезиса: философы лишь различным образом интерпретировали мир, чтобы примириться с существующим, а дело заключается в том, чтобы понять мир и – на этой основе, опираясь на действительное познание и понимание существующего, – изменить его[688]. Из такого нового понимания этого тезиса вытекала необходимость действительного понимания нашего современного мира для его продуктивного преобразования, что в принципиально новых исторических условиях было невозможно без дальнейшего существенного развития марксистской теории, а такой актуальной, современной марксистской теории у нас еще нет. Морального возмущения существующим недостаточно для его успешного преобразования. Ср. аналогичную мысль в «Капитале» Маркса, где он говорит о слабости такой критики, которая умеет рассуждать и осуждать, но не умеет понять существующее[689]; а ведь еще молодой Маркс провозгласил необходимость не догматически предвосхищать будущее, а посредством критики существующего найти новый мир[690].
Необходимость более глубоко разобраться в соотношении утопического социализма и коммунизма, с одной стороны, и марксизма – с другой, привела к проверке марксистского обоснования необходимости коммунистического преобразования общества и к выявлению специфики марксистской методологии предвидения будущего. Ответ на первый вопрос явился, в сущности, уточнением общеизвестного положения: противоречие между общественным характером производительных сил и частной собственностью на общественные средства производства. Ответ на второй вопрос привел к осознанию некоторой общей основы всякого предвидения, начиная от самых элементарных и кончая самыми сложными: экстраполяция на обозримое будущее тенденций развития, которые действовали в прошлом и действуют по настоящее время; это осознавали уже предшественники Маркса и Энгельса, например сенсимонисты. Специфика основоположников марксизма заключалась в том, что такая экстраполяция осуществлялась на базе диалектико-материалистического понимания общества и его истории: учет определяющей роли материальной основы общества, действия всех законов диалектики (взаимодействие всех действующих одновременно тенденций, закон перехода количества в качество, в соответствии с которым ни одна тенденция не может продолжаться до бесконечности, рано или поздно развитие переходит в иную плоскость, и т.д.)[691].
За последние 20 и более лет мне приходилось много раз говорить об этом законе в своих многочисленных публичных выступлениях, но лишь лаконично упоминать о нем в опубликованных текстах[692]. Поэтому позволю себе более подробно остановиться на этом немаловажном явлении.
Много лет назад в выступлении одного молодого тогда философа была высказана оригинальная мысль о возникновении рабовладельческой формации на периферии предыдущей (Египет и Месопотамия – Греция и Рим), а феодальной формации на периферии рабовладельческой (Германия… – Рим). Не знаю, была ли это его собственная идея или повторение чьей-то чужой. Это интересное наблюдение запало в мое сознание. Если я не ошибаюсь, имя этого человека – Анатолий Сергеевич Арсеньев, в настоящее время он доктор психологических наук, профессор Московского городского педагогического института. С ним я никогда не встречался и его работ не читал, но среди его интересов упоминается «проблема развития органических систем». То есть, как в детской игре, – «тепло».
Годы спустя, занимаясь теоретическим наследием Маркса и Энгельса, я обратил внимание на то, что они констатируют действие аналогичной закономерности в разных других областях, хотя нигде не формулируют ее в общем виде. В первом приближении ее можно было сформулировать так: новое возникает на периферии существующего. Размышляя о том, где она действует, можно было заметить, что это происходит во всех трех основных сферах действительности – в природе, обществе и мышлении. А развитие чего мы здесь наблюдаем? Появилась догадка: это – развитие систем. И отсюда возникла формулировка «закон периферийного развития» (ЗПР): новая система возникает на периферии существующей, старой системы. Такую догадку подтверждали всё новые и новые факты. Обратимся к наследию Маркса и Энгельса.
Исследуя возникновение капиталистических отношений, Маркс неоднократно отмечал их появление первоначально на периферии существовавшей экономической системы.
Так, во «Введении» к первоначальному варианту будущего «Капитала» (август 1857 г.) он обращает внимание на то, что некоторые из экономических отношений появились сначала не в сфере собственно производства, а в армии (позднее в одном из писем он назовет войну «человекоубойной промышленностью»[693]).
«Война раньше достигла развитых форм, чем мир; способ, каким на войне и в армиях и т.д. такие экономические отношения, как наемный труд, применение машин и т.д., развились раньше, чем внутри гражданского общества. Также и отношение между производительными силами о отношениями общения особенно наглядно в армии». И еще: полное развитие денег составляет предпосылку современного буржуазного общества; но что касается Римской империи, то: «Денежное хозяйство было там вполне развито, собственно говоря, только в армии. Оно никогда не охватывало всю сферу труда в целом»[694].
Капиталистические отношения возникают первоначально не в сфере производства, а в сферах обмена, торговли, ростовщичества (т.е. на периферии тогдашней экономики):
«…вначале обмен возникает чаще между различными общинами, чем между членами одной и той же общины»[695].
