Пока старик бормотал и прыгал, от подвялившегося мяса потек приятный запах. Княжна перевернула куски палкой, обняла согнутые коленки, задумалась. Перед уходом ей не удалось с кем-нибудь поговорить, посоветоваться. Айша безвылазно сидела в избе конунга и не появлялась на дворе, Рагнхильд была слишком занята собой. Зато с ее братом, Гутхормом, Гюда все же попрощалась. Он еще спал, когда княжна, сложив заплечный мешок и нацепив на ноги плетеные лыжины, присела на корточки у его постели. Откинула с мальчишеского лба светлые волосы, прошептала: «Прощай». Гутхорм пошевелился во сне, недовольно сморщился, будто собрался плакать. Однако не заплакал — его лицо вновь разгладилось, стало спокойным…

— Готово? — Вдосталь наскакавшись, Финн присел подле огня на корточки, заинтересованно поковырял мясо палкой. Найдя самый обжаренный кусок, ловко подхватил его концом палки, сунул в рот, довольно зачавкал, жмурясь, будто сытый кот. Гюда решила не отставать. Вскоре на камнях осталось лишь пять узких мясных кусочков с черной корочкой по краям. Финн сгреб их в чистую, вытащенную из котомки, холщовую тряпицу, завязал в узелок. Сыто рыгнув, пояснил:

— На после сгодится…

По его морщинистой роже волнами перекатывалось довольство. А Гюде впервые за последние дни стало тепло. Она расстелила на снегу полушубок, уселась на него, обмотала рукава вокруг пояса. Глядя в огонь, спросила:

— Долго еще идти?

— День, другой, — неопределенно откликнулся старик. Поняв, что такой ответ княжну не порадует, уточнил: — Совсем немного…

Костерок тянулся к еловому навесу маленькими красными пальчиками, сладко пощелкивал дровами, пыхтел, ворочаясь в углях. Гюда прислонила промокшие и замерзшие ступни к нагретым камням, потянулась:

— Хорошо…

— Хорошо будет, если дойдем, — Финн привалился к камням боком, прикрыл глаза. — Если Черный конунг нам поверит.

— Поверит чему? — удивилась Гюда.

Из слов Айши она заключила, что все окажется просто — они придут в какую-то усадьбу, где ее встретит неизвестный Бьерн. Она скажет, кто она, и тогда Бьерн возьмет ее и старого Финна, посадит на свой корабль и отвезет в Альдогу. Должно быть, все казалось столь простым потому, что надежды и мечтания княжны больше смахивали на сказку, чем на здешнюю жизнь. А в сказках все именно так и случалось — легко и просто…

— Поверит, что Хаки напал на усадьбу Сигурда Оленя, что мы бежали от Хаки, что у него остались дети Сигурда. Но если Черный решит, что мы подосланы кем-то из его врагов и заманиваем его в ловушку, тогда мы умрем.

— Но ведь он может проверить наши слова. — Гюда отвела от головы еловую лапу, стряхнула ссыпавшийся на плечо снег. — Пусть отправит в усадьбу Хаки людей и сам увидит, правду мы говорим или нет.

— Он обязательно так поступит. Сперва убьет нас, а потом отправит людей в усадьбу. Мы — сбежавшие рабы, зачем ему жалеть нас?

Домыслы старика поразили княжну своей жестокой правдивостью. Неужели хоть в этот вечер, около веселого костра, чувствуя, как разливается в животе подаренное мясом тепло, Гюде нельзя было помечтать о чем-нибудь хорошем? О возможном счастье, об удаче? О ребенке, которого она носит, и его светлом будущем? Или в здешних землях ничего и никогда не оканчивалось удачно?

— Чего ж ты тогда сбежал? — озлившись на старика, фыркнула Гюда. — Сидел бы подле своего херсира, ждал смерти. Все одно — умирать…

— Хвити обещала мне жизнь. А она разговаривает с Норнами. Она знает.

— Тогда и беспокоиться не о чем, — усмехнулась княжна. — Раз наобещала жизнь, значит, не помрешь.

— Хвити умеют лгать, — глубокомысленно сообщил старик.

Княжне стало совсем смешно. То Финн верил своей хвити, то не верил. То кричал о ее умении предвидеть будущее, а то опасался лжи. Разобрался бы сам с собой — так, может, и с хвити все стало бы куда яснее…

Княжна покосилась на Финна. Старик бочком привалился к теплым камням, уставился куда-то далеко-далеко, словно не замечая еловых веток над головой и пламени костра в опасной близости от одежки. Голубые тоскливые глаза старика слезились, сомкнутые на колене узловатые пальцы дрожали. Он жил уже так долго и все же хотел жить. Вернуть бы ему молодые годы, силу, ловкость, уверенность — не сидел бы нынче в лесу у слабого очага, не гадал бы, выживет иль нет…

— Она сказала, будто за тебя Бьерн заступится, — пожалела старика Гюда.

— Бьерн? — Лекарь устало вздохнул, его лицо совсем погрустнело. — А что ты знаешь о Бьерне?

— Ничего. — Княжне было б интересно послушать, что за человек отправился за ней в чужие страны вместе с Избором.

Мелькнувшее в голове имя брата вызвало слабую горечь, однако сам брат остался где-то далеко в памяти, и его приезд в урманские земли был для княжны такой же сказкой, как ее чудесное возвращение домой. Она не могла скорбеть над невидимой бедой, как не могла радоваться незримой удаче…

— Его зовут Бьерн Губитель Воинов, он — сын Горма Старого. Когда-то, до его ухода в Гарду, он жил с отцом во Фьердах. У его отца был брат, владевший большой усадьбой. Очень богатой усадьбой. Брат его отца был великим бондом, он имел много хередов и даже ноатун[184], где строили крепкие корабли для конунгов. У брата был сын, ровесник Бьерна. Его звали Орм. Орм Белоголовый.

Услышав знакомое имя, Гюда насторожилась.

— Это он напал на Альдогу и пленил меня с Остюгом? — сказала она.

— Да. Но в то время, о котором я рассказываю, Орм и Бьерн были молоды и очень дружили, Однажды они даже обменялись кровью, став кровными братьями, и, пред богами и духами, на священном источнике поклялись никогда не предавать друг друга. Они жили очень мирно, пока в усадьбе не поселился тролль. Его никто не видел, но он неслышно бродил вокруг усадьбы и ждал…

— Тролль?

— Да. Тролль, который питался людскими бедами. Иногда жители усадьбы замечали его в лесу, но он всегда убегал прежде, чем они успевали поймать его. Разные колдуны пытались прогнать тролля, творили заклинания, посыпали землю усадьбы священной золой — ничего не помогало.

Тролль принес много бед. Сначала даны напали и сожгли ноатун отца Орма, потом конунг из Согна отнял у него несколько хередов, потом на него сошла страшная болезнь, и он перестал вставать с постели. Орм работал за него и управлял усадьбой. А Бьерн ходил с отцом в походы, учился убивать и привозил кровному брату богатую добычу. Однажды в усадьбу Орма из соседнего хереда пришла очень красивая девушка Ингигерд. Она понравилась Орму, а он глянулся ей. Не прошло и трех дней, как она согласилась стать его женой. Но зимой из похода вернулся Бьерн. Он был красив, силен и привез много богатой добычи. Он интересно рассказывал о своих походах и о землях, которых Ингигерд никогда не видела, и вечерами жена Орма стала подолгу разговаривать с ним, забывая о муже. Орму это очень не нравилось.

В ярости на жену и брата, он уходил в лес и говорил там сам с собой. Но однажды, когда он сидел так в лесу, к нему вышел из чащи тролль. «Тебе надо наказать своего обидчика!» — сказал тролль. Он навел на Орма колдовство, и тот утратил разум. Взял в руки топор и, когда Бьерн опять сидел за пиршественным столом рядом с Ингигерд, вошел в избу, пронеся топор под платьем. Он подошел к Бьерну и попросил Ингигерд идти с ним. Но она сказала, что ей интереснее сидеть здесь и она никуда не пойдет. А Бьерн засмеялся, отвернулся к столу и взял кубок с медом. Тогда Орм выхватил топор и хотел ударить им Бьерна. Но Ингигерд увидела это и заслонила Бьерна рукой. Топор отрубил ей руку у плеча и рассек Бьерну спину. И тут же колдовство спало с Орма. Он стал кричать и звать на помощь. Помощь пришла, но Ингигерд проболела два дня и умерла, потому что из нее вышло слишком много крови. А Бьерн сказал, что отныне не желает знать Орма. Он ушел в Агдир и стал служить Харальду Рыжебородому, отцу Асы.

Орм тоже не смог жить в проклятой усадьбе и стал воином. Он пошел на службу к Гудреду Охотнику, конунгу Вингульмерка. Орм и Бьерн много воевали в разных местах. Но когда Гудред напал на Рыжебородого, во время битвы они сошлись лицом к лицу, И Орм вновь поднял топор на кровного брата. Но Бьерн был уже очень сильным воином. Он выбил топор из рук Орма и сказал: «Ты уже дважды пытался убить меня, брат. Если мы встретимся в третий раз — ты умрешь». В той битве победил Гудред. Он убил почти всех людей Рыжебородого и женился на его дочери Асе. Бьерн с отцом не захотели приносить ему клятву верности и ушли. Никто не знал куда. Говорили, что они погибли, что поселились в Восточных странах, что воюют в земле данов. Много чего говорили. Я слышал три саги о них, и все с разным концом… Вот какой человек должен будет заступиться за меня, старого раба — Огонь в костерке почти угас, но камни еще хранили тепло, не давая холоду пробраться под одежду. Княжна зарылась поглубже в полушубок, задумалась. Гюда не сомневалась, что половина рассказанного стариком лекарем — правда. Вполне могло так статься, что Орм и Бьерн жили в одной усадьбе и росли вместе, а потом рассорились, и Бьерн ушел в Альдогу. Когда-то ненароком она даже слышала, как отец говорил о каком-то Горме и его сыне Бьерне, которые отправились жить в Приболотные земли, за реку Заклюку. Кажется, отец называл Горма другом, а его сына — зверем… Может, он говорил об этом Бьерне? Тогда понятно, почему неведомый Бьерн пришел за ней в урманские земли. Отец сам отправил его, разумно предположив, что урманин, да еще и побратим Орма, легче столкуется с Белоголовым, чем любой другой. А касательно жестокости Бьерна, так ведь не злее же он Хаки Берсерка… Хотя после того, как лучший друг, почти брат дважды пытался убить тебя, можно и вовсе возненавидеть всех да вся…