Джилл нехотя протянул письмо через стол, словно опасаясь, что Додд внезапно передумает и заявит: все письма подделаны.

Додд с первого взгляда понял, что почерк тот же, но ради Джилла проделал несколько движений. С помощью увеличительного стекла и линейки он измерил и сравнил расстояния между строчками, словами, полями, абзацами. Но его заинтересовал текст: он показался гораздо более резким и уверенным, нежели текст остальных писем. Почерк был, конечно, тот же. Но была ли той же женщина?

"Дорогой Руперт,

что заставило тебя выкинуть столь странную вещь? Я глазам своим не поверила, увидев объявление в "Геральд Трибюн". Джилл придет в ярость, если обнаружит. Ты же знаешь, как его злит малейшее упоминание о рекламе.

Конечно, я вернусь домой. Но не прямо сейчас. Как ты можешь узнать по штемпелю, я в Нью-Йорке. Это подходящее место для тех, кто хочет разобраться во всем сам. Тебя никто не беспокоит. Сейчас я как раз нуждаюсь в этом.

Не тревожься из-за меня. Я по тебе скучаю, но вполне счастлива и знаю, что ты хотел бы этого для меня.

Пожалуйста, забери объявление из газеты (или газет? Молю небо, чтобы я ошиблась!). И еще, пожалуйста, позвони Джиллу и Хелен и скажи им, что у меня все в порядке. Немного погодя я им напишу.

Мне очень трудно писать письма. Возникает отчетливо и ярко то, что хотелось бы забыть, – нет, не забыть, но отодвинуть. Прежняя Эми была ребенком, и прескучным. А новая еще не вполне в себе уверена!

Мак живет хорошо. В Нью-Йорке довольно много собак, преимущественно пуделей, но время от времени мы случайно встречаем скотча, и Мак не чувствует одиночества.

Пока не забыла: список адресов для рождественских поздравлений лежит в левом верхнем ящике бюро в кабинете. Закажи открытки пораньше с нашими с тобой именами, напечатанными внизу, конечно.

Береги себя, дорогой. С любовью —

Эми".

– Список рождественских поздравлений? – пробормотал Додд. – Сейчас сентябрь.

– Я учил Эми, – то есть мы были оба так воспитаны, – заранее заботиться о такого рода делах.

– Не переусердствовала ли она слегка?

Джилл знал, что переусердствовала, однако спросил:

– Что вы хотите сказать?

– Для меня смысл в том, что она не собирается быть дома на Рождество и старается сказать об этом поделикатнее.

– Не могу поверить.

– Что ж, вы и не обязаны, – жизнерадостно согласился Додд. – Может быть, я ошибаюсь. Вы обсуждали это с зятем?

– Нет.

– Я посоветовал бы обсудить. Он, вероятно, лучше знает свою жену, чем вы.

– Сомневаюсь. Кроме того, у нас с Рупертом не слишком хорошие отношения.

– Семейные разногласия, да? Может, тут и кроется истинная причина бегства?

– В семье не было никаких разногласий, пока не уехала Эми. С тех пор кое-что возникло, понятно.

– Почему "понятно"?

Не получив ответа, Додд продолжал:

– Подобного рода случаи происходят гораздо чаще, чем вы можете вообразить, мистер Брандон. Большинство из них не попадает в полицейские досье или в газеты; они оседают в памяти семьи. Леди чувствует скуку или отвращение или то и другое и – фьють! – отправляется немного полетать. Закончив полет, возвращается домой. Соседи думают, что она была в отпуске. Словом, никто не становится мудрее. Кроме разве ее самой. Полеты бывают суровой школой для леди.

Додд был специалистом по полетам и не нуждался в научных руководствах по этому предмету.

– Моя сестра, – сказал Джилл, – не из тех, что заинтересованы в полетах.

Он поперхнулся на незнакомом слове, как если бы оно застряло в горле рыбьей костью. Прокашлявшись, он вытер рот и уставился на Додда, вдруг возненавидев волосатого человечка с металлическим взглядом, потускневшим на подглядывании сквозь замочные скважины с черного хода жизни.

Он поднялся молча, не доверяя собственному голосу, и потянулся за письмами, лежавшими на столе Додда.

– Говорю без намерения обидеть, – отчужденно сказал Додд, наблюдая задрожавшие руки Джилла и набухшие вены на висках. – И никакого оскорбления не нанес, хотелось бы знать?

– До свиданья.

– До свиданья, мистер Брандон.

В тот вечер за обедом жена Додда спросила:

– Как сегодня работалось?

– Прекрасно.

– Блондинка и красавица?

– Такое бывает только в книгах, радость моя.

– Счастлива слышать это.

– Мистер Брандон не блондин и не красавец, – заметил Додд, – но он интересен.

– Чем именно?

– У него проблема. Он вообразил, будто его сестра убита мужем.

– А ты что думаешь?

– Никто не платит за раздумья, – ответил Додд. – Пока что.

В воскресенье, двадцать восьмого сентября, спустя три дня после визита Джилла к Додду, прислуга Келлогов – Герда Ландквист – вернулась из месячного отпуска, проведенного в Национальном парке Йеллоустона.

Она позвонила Руперту с автобусной станции, надеясь, что в воскресенье он не работает и, может быть, предложит заехать за ней и привезти домой. Но к телефону никто не подошел, и она неохотно взяла такси. Отпуск плохо отразился на ее кошельке, а заодно и на нервах, особенно к концу, когда пошел снег и посетители парка толпами повалили вон, оставив его медведям, бурундукам и антилопам на всю зиму. Герда предвкушала приятный денежный чек и теплые уютные вечера у телевизора, который ей подарили Келлоги на прошлое Рождество. Телевизор был так отдохновителен, что она частенько засыпала перед ним, и миссис Келлог, деликатно постучав в ее дверь, спрашивала: "Герда? Вы забыли выключить телевизор, Герда?" Миссис Келлог никогда не командовала, никогда не давала прямых приказов. Она была вежлива: "Не затруднит ли вас?.." или "Как вы думаете, если?.." Спрашивала, словно уважая возраст Герды и ее более обширный жизненный опыт.

Она отворила входную дверь своим ключом и прямиком отправилась в кухню, чтобы вскипятить воды для чая и вареного яйца. Кухня была в идеальном порядке: посуда вымыта, раковина начищена до блеска. Все свидетельствовало о том, что миссис Келлог вернулась из Мехико домой. У мистера Келлог было больше охоты, чем способностей по части кухонных дел.

Когда чайник запел, запела и Герда – старую песенку из ее детства в Миннесоте. Запела без слов, давно забытых. Она не слышала, как вошел Руперт, только почувствовала, будто в комнате что-то переменилось. Обернулась и увидела его на пороге двери в холл. Растрепанные волосы и румяное от ветра лицо говорили, что он гонялся по парку вместе с Маком.

Несколько секунд он таращил на нее глаза и молчал, будто стараясь вычислить, кто она такая и что делает в его доме. Потом сказал ровным голосом, в котором не было привета:

– Добрый вечер, Герда.

– Добрый вечер, мистер Келлог.

– Как прошел отпуск?

– О, великолепно. Но, по правде говоря, я рада возвращению домой.

– И я рад, что вы вернулись.

Но радости не было ни в его лице, ни в голосе, и Герда задумалась, чем могла она досадить ему. "Что я такого сделала? Я была в Йеллоустоне. Ах, вероятно, это одно из его скверных настроений. Немногие знают о таких его настроениях".

– Как поживает миссис Келлог? – осторожно спросила она. – И Мак?

– Миссис Келлог уехала на другие каникулы. И Мака взяла с собой.

– Но...

Чайник засвистел, словно предупреждая. Герда сжала губы и захлопотала около плиты, стараясь не глядеть на деревянную вешалку у задней двери, где висел красный с черным витой поводок Мака. Ей чудилось, будто глаза мистера Келлога уставились ей в спину, как двуствольное ружье.

– Что же, Герда? Рассказывайте дальше.

– Я ни о чем говорить не собиралась. Вас не соблазняет яйцо, мистер Келлог?

– Нет, благодарю вас. Я поужинал.

– Питаясь в ресторанах так долго, как пришлось мне, проголодаешься по чему-нибудь домашнему, вроде яйца всмятку.

Яйцо растрескалось в кипящей воде. Герда бросила в воду щепотку соли, чтобы белок не вытек из скорлупы. Ее рука дрожала, и немного соли просыпалось на плиту, мгновенно превратив синее пламя газа в оранжевое. "Поводок Мака висит у двери. Он хорошо воспитанный песик, лучший из всех. Но никому в голову не придет вести его без поводка из-за машин. Особенно этого не станет делать миссис Келлог. Она нервничает в потоке автомобилей. Никогда не пробовала научиться водить машину".