Кольцо с ключами свисало с веревки, заменявшей ей поясок. Ключи бились о ее бедро и бренчали, пока она шла в номер четыреста четвертый. Подойдя к двери, она заколебалась: теперь не слышно было ничего, кроме обычного шума улицы, доносившегося с проспекта внизу, и быстрого ритмичного стука ее собственного сердца.

Всего лишь месяц назад две американские дамы занимали этот самый номер. Они тоже спорили. Одна носила множество браслетов и костюм из красного шелка и красила веки золотом. А вторая...

– Но я не должна думать об этой паре. Одна из них умерла, другая далеко отсюда. А я жива, и я здесь.

Она выбрала из связки ключ, помеченный apartamientos[6], и осторожно просунула в замочную скважину. Быстрый поворот ключа налево и направо от дверной ручки – и дверь растворится, открыв постояльцев номера, а Эскамильо будет разоблачен, как трусливый врунишка.

Ключ не поворачивался. Она попробовала одной рукой. Потом – другой. И наконец обеими. Сильная женщина, привыкшая к тяжелой работе, она не могла справиться.

Она резко постучала в дверь и крикнула:

– Это горничная. Мне надо поменять полотенца. Впустите меня, пожалуйста. Я потеряла свой ключ. Пожалуйста, отоприте дверь. Пожалуйста!..

Она закусила нижнюю губу зубами, чтоб унять охватившую ее дрожь. Ей подумалось:

"Номер пуст. Эскамильо прав. Господь наказывает меня. Я слышу голоса, которые никто не слышит, разговариваю с людьми, которых здесь нет, подслушиваю стены, которые молчат".

Она задержалась только для того, чтобы перекреститься. Потом повернулась и помчалась по коридору к служебной лестнице. На бегу она пыталась молиться. Губы шевелились, но без слов, и она знала почему: она так давно не держала в руках четки, что не могла вспомнить, куда сунула их в последний раз.

Четыре этажа вниз, и она влетела в комнатушку позади бара, куда Эмилио и его помощники забегали украдкой выкурить сигарету, допить оставшиеся в бутылках капли и подсчитать полученные за день чаевые.

Она с таким шумом неслась по лестнице, что сам Эмилио поспешил узнать, в чем дело.

– А, это ты? – Эмилио был смел и элегантен в новом красном болеро, отделанном серебряными пуговицами и оранжевой тесьмой. – А я решил, опять землетрясение. Что тебе надо?

Она уселась на пустой ящик из-под пива и схватилась за голову руками.

– Как поживает Джо? – спросил Эмилио.

* * *

Американец дожидался в офисе Эскамильо, шагая туда и сюда, словно не находя двери, чтобы скрыться. Он выглядел озабоченным не меньше, чем Эскамильо. Тот с самого начала серьезно сомневался в исходе затеянного. Но мистер Додд был так убежден!.. Послушать его, этот замысел был разумен и осуществим.

Эскамильо боялся, что замысел не был ни тем, ни другим, но полностью не открывал своих сомнений. Он просто доложил:

– Все готово. Они отлично спорят, очень правдоподобно.

– А Консуэла слушает?

– Разумеется. Подслушивание – давняя ее привычка.

– Замок переменили?

– В точности согласно инструкции. Она сумеет проникнуть в комнату, только когда обе леди будут готовы ее принять. То же и с серебряной шкатулкой. Я дал ее Эмилио, как вы распорядились, хотя тут точно ничего не понимаю. Зачем было покупать этот абсолютный дубликат? Недоумеваю. – Лицо Эскамильо, обычно мягкое, как транквилизатор, скривилось в предчувствии беды. – У меня сомнения.

– Тут мы в одной упряжке.

– Сеньор?

– Все мы сомневаемся, – уныло признался Додд. – Понадеемся, что ее сомнения сильнее.

– Имейте в виду, что она не дура. Мошенница, врунья, воровка, но не дура.

– Она суеверна и перепугана.

– Она перепугана, ох! А кто не перепуган? У меня печенка холодна и побелела, как снег.

– Вам нечего бояться. Ваша роль сыграна.

– Я вынужден вам напомнить, что это мой отель. Моя репутация поставлена на карту. Я отвечаю за...

На столе Эскамильо зазвонил телефон. Он кинулся через комнату и поднял трубку. Его маленькая пухлая рука дрожала.

– Да? Прекрасно, прекрасно.

Положив трубку, он сообщил:

– Пока все идет хорошо. Она с Эмилио. Он умница, ему можно доверять.

– Приходится.

– Сеньор Келлог скоро здесь будет?

– Он ждет внизу, в холле.

– Как быть, если начнется потасовка? Насилие расстраивает меня. – Эскамильо прижал ладони к желудку. – Вы отказали мне в полном доверии, сеньор. Чутье подсказывает мне, есть что-то сомнительное во всем этом, может быть, что-то незаконное.

Чутье Додда подсказывало ему то же самое. Но он не мог позволить себе прислушаться.

* * *

– Как поживает Джо? – повторил Эмилио.

– Джо? – Она подняла голову и бессмысленно уставилась на него. С минуту бессмыслие было искренним. Джо жил давно и далеко и умер. – Какой Джо?

– Сама знаешь какой.

– Ах, этот? Я с ним не виделась. Он дрянью оказался. Сбежал с другой женщиной.

– С американкой?

– Почему ты так думаешь?

– Он прислал двести пятьдесят пезо, которые был мне должен. Обратный адрес на конверте – Сан-Франциско.

– Ах, вот как? Ну, и ладно. Надеюсь, она богата, и он будет счастлив.

"Там было две богатые леди, – подумала Консуэла. – Они вполне поспели для того, чтобы быть ощипанными, как цыплята. Но все, что Джо получил от них, был подержанный автомобиль и несколько тряпок для своих похорон. Потому что он растерялся, начал жалеть других людей. Мозг у него размягчился, как желудок. Нет, нет, не надо думать об этом, о крови..."

– Что с тобой стряслось? – спросил Эмилио. – Ты похожа на привидение.

– Я... У меня болит голова.

– Может, тебе помогла бы бутылочка пива?

– Да, спасибо. Большое спасибо.

– Не надо так уж меня благодарить, – сухо остановил ее Эмилио. – За пиво придется заплатить.

– Я заплачу. У меня есть деньги.

Ей подумалось: "У меня есть деньги, которые я не могу тратить, платья, которые не могу носить, флаконы духов... А я должна разгуливать, воняя, словно козел. Джо говорил: "Ты стащила у козла его запах".

Это показалось ей таким смешным, что она тихонько хихикнула, прикрывая рот руками, чтобы кто-нибудь не услышал и не захотел узнать, над чем она смеется. Это было бы трудно объяснить, тем более, что она сама не была уверена в причине смеха.

Эмилио вернулся с бутылкой дешевого пива. Отдал бутылку и протянул руку за деньгами. Она нехотя, словно последнее, положила в его ладонь пезо.

– Мало, – заявил Эмилио.

– Больше нет.

– У меня другие сведения. Говорят, твой лотерейный билет выиграл на прошлой неделе.

– Ничего подобного.

– Я слышал: ты забрала все деньги и спрятала. Если так...

– Да не так это.

– Предположим, так. Тогда тебе повезло, потому что у меня есть для тебя шикарное дельце.

– Я уже навидалась твоих хороших делец.

– Это совсем особое.

С одной из самых высоких полок за дверью Эмилио вытащил какой-то предмет, завернутый в номер "Графико". Он развернул газету и протянул ей шкатулку из кованого серебра:

– Ведь правда красавица?

Она приложила пивную бутылку к пылающему лбу.

– Как видишь, – продолжал Эмилио, – она повреждена, чуть помята. Вот почему я предлагаю ее за абсурдную цену – двести пезо. Попробуй, возьми ее, гляди, сколько весит. Это настоящее серебро, тяжелое, как сердце плакальщицы, а что может быть тяжелее, а, Консуэла?

– Где ты раздобыл ее? – спросила Консуэла.

– Ха! Мой секрет.

– Ты должен сказать мне. Я должна знать.

– Ладно уж, я ее нашел.

– Где?

– Леди оставила ее на одном из табуретов в баре.

– Какая леди?

– Если бы я знал эту леди, я вернул бы шкатулку, – сурово ответил Эмилио. – Я честный человек, никогда не хватаю чужого, никогда. Но, – он пожал плечами, – я не знаю ее имени, а она выглядела очень богатой: множество золотых браслетов, с позолоченными веками...

вернуться

6

Квартира, комната (исп.).