Таковы были, в общих чертах, основные положения его блестящей речи, открывшей диспут. Материалисты разразились бурной овацией, спиритуалисты чувствовали себя не в своей тарелке. И тогда поднялся их оратор, бледный, но исполненный решимости противостоять этому сокрушительному натиску. В его голосе, да и во всем облике не было ничего от того, что делало Челленджера столь привлекательным, но говорил он внятно и аргументы подбирал с той безошибочностью, которая отличает мастерового, досконально изучившего свой инструмент. Поначалу он держался в высшей степени деликатно и даже примирительно, так что можно было подумать, будто он робеет. Казалось, он сознавал, насколько самонадеянно со стороны такого малообразованного человека, как он, сойтись в споре с прославленным оппонентом. И в то же время полагал, что среди многочисленных достижений профессора — достижений, заставивших весь мир заговорить о нем, — есть одно упущение, о котором нельзя не упомянуть. Красноречие профессора привело его в восторг, но что касается содержащихся в речи постулатов, то при ближайшем рассмотрении они удивляют, если не сказать больше — вызывают презрение. Похоже на то, что при подготовке своей речи профессор обложился всей антиспиритуалистической литературой, какую только мог сыскать, — весьма сомнительный источник информации по этому вопросу, — и совершенно упустил из виду работы, авторы которых опираются исключительно на практику и собственную убежденность.
Все эти разговоры о щелканье суставами и прочих штучках по своему невежеству лучше бы подошли викторианской эпохе, что же касается эпизода, в котором бабушка якобы разговаривала через ножку стола, то он, оратор, сомневается в объективности такого описания спиритического феномена. Подобные примеры напоминают шутки о пляшущих лягушках, которые в значительной степени мешали признанию результатов первых опытов Вольта, и не делают чести профессору Челленджеру. Уважаемый оппонент наверняка должен быть осведомлен о том, что медиум-обманщик — злейший враг спиритуализма; его имя немедленно предается анафеме в специальных изданиях, как только становится известно о любом случае мошенничества, и делают это сами спириты, которые осуждают .гиен в человечьем обличье. с тем же негодованием, что и досточтимый профессор. Ведь никому не приходит в голову обвинить банки в том, что фальшивомонетчики используют их в своих грязных целях. Более того, опускаться до такого уровня аргументации перед просвещенной аудиторией — просто даром время терять. Если бы профессор Челленджер подверг сомнению религиозную сторону спиритизма, одновременно признавая связанные со спиритизмом явления, спорить с ним было бы гораздо труднее, но, отрицая решительно все, он поставил себя в весьма уязвимую позицию. Несомненно, профессор знаком с последними работами профессора Рише, известного физиолога, — за ними стоит труд тридцати лет, — так вот, Рише убедительно доказал достоверность этих явлений.
Может быть, профессор Челленджер соблаговолит сообщить собравшимся, какие именно опыты и личные наблюдения дают ему основание говорить о Рише, Ломброзо и Круксе как о невежественных дикарях. Должно быть, уважаемый оппонент самостоятельно проводил эксперименты, с которыми он не соизволил познакомить мир, — в таком случае хорошо бы обнародовать их результаты. Пока же этого не произошло, его заявления являются ненаучными и весьма сомнительными с этической точки зрения, поскольку не очень порядочно прилюдно высмеивать людей, ничем не уступающих ему по своей научной репутации, которые подобные опыты произвели и доложили об их результатах широкой общественности.
Что же касается постулата о независимости и самостоятельном существовании этого лучшего из миров, то, конечно, столь удачливый человек, как профессор, обладающий хорошим пищеварением, может позволить себе придерживаться подобных взглядов на данный вопрос, но человек, умирающий от рака желудка где-нибудь в лондонской трущобе, скорее всего, усомнится в доктрине, предлагающей ему отказаться от стремления к лучшей доле, нежели та, которую судьба уготовила ему на земле. Это была достойнейшая речь, подкрепленная фактами, цифрами и датами. Хотя она и не отличалась красноречием, в ней содержались вопросы, на которые, как это ни прискорбно, Челленджер ответить не смог. Он зачитал собственную речь, но не придал значения выступлению противника, уподобившись тем легковерным писателям, которые пишут о предмете, как следует его не изучив. Вместо ответа по существу Челленджер вышел их себя. Лев начал рычать. Его черная грива встала дыбом, глаза сверкали, а голос грохотал под сводами зала. Кто все эти люди, прикрывающиеся несколькими известными именами ученых, пошедших по ложному пути? И по какому праву требуют они от серьезного исследователя, чтобы тот приостановил свои собственные изыскания и стал тратить драгоценное время на исследование их безумных фантазий? Есть вещи настолько очевидные, что они не нуждаются в доказательствах! Бремя доказательства лежит на том, кто выдвигает гипотезу. Если же этот джентльмен, чье имя мало кому что говорит, утверждает, будто может вызывать духов, то пусть вызовет хоть одного — прямо сейчас, здесь, перед здравомыслящей и непредубежденной аудиторией. Он заявляет, что получает послания, — так пусть тогда познакомит нас с последними событиями, о которых еще не сообщил телеграф. (Выкрики спиритуалистов: Это уже делалось, и не раз!) А я не верю! Слишком много я слышал ваших диких утверждений, чтобы принимать их всерьез. (Шум в зале, и судья Гейверсон вскакивает со своего места.) В конце концов, если его посещают откровения свыше, пусть раскроет тайну убийства Пекема Рая. Если он входит в контакт с высшими силами, пусть подарит миру философию, которая была бы выше той, что может создать человеческий разум. Все эти лженаучные опыты, скрывающий простое невежество, антураж, болтовня об эктоплазме и подобной мифической чепухе — не что иное, как обскурантизм, ублюдочное порождение дикости и предрассудков. И всегда, лишь только дело доходит до тщательного расследования, сталкиваешься с научной нечистоплотностью и интеллектуальной распущенностью. Любой медиум на поверку оказывается злостным шарлатаном. (Вы лжете! — послышался женский голос из того угла, где сидели Линдены.) Голоса покойников вечно несут какой-то вздор. Психиатрические клиники переполнены теми, кто исповедует этот культ, и могли бы стать еще полнее, если бы каждый из последователей спиритизма получил по заслугам.
Речь вышла страстная, но малоубедительная. Было ясно, что великий ученый сбит с толку и выведен из себя. Он наконец осознал, что к разговору на таком уровне не готов, поэтому в качестве единственного средства защиты избрал брань и огульные утверждения, которые можно было бы себе позволить в кругу единомышленников, но ни в коем случае не противников, только и ищущих повода за что-нибудь зацепиться. Казалось, его гневная отповедь только позабавила спиритуалистов, а материалисты между тем беспокойно заерзали на своих местах. Затем поднялся Джеймс Смит, чтобы нанести оппоненту решающий удар. На устах его играла озорная улыбка, но во всем облике чувствовалась скрытая угроза.
Он попросил бы своего прославленного соперника проявить более научный подход. Поразительно, но факт: многие ученые мужи, если вдруг затронуты их пристрастия и предвзятые суждения, начинают проявлять просто-таки смехотворное неуважение к собственным принципам, самый главный из которых требует прежде изучить предмет, и уж потом его клеймить. В последние годы на примере беспроволочного телеграфа и летательных аппаратов тяжелее воздуха мы убедились, какие на свете встречаются чудеса, поэтому крайне неосторожно заявлять a priori, будто какое-то явление абсолютно невозможно, а именно такую ошибку совершает профессор Челленджер. Он воспользовался той славой, которую по праву приобрел в определенных областях науки, для того чтобы скомпрометировать предмет, о котором ни малейшего понятия не имеет. Если человек является выдающимся физиком и физиологом, это еще не говорит о том, что он большой специалист в вопросах души.
