— Не бойся, Сергей. Страх — плохо.

— Заткнись, пожалуйста.

Это было в высшей степени опасно, но их черный орден практиковал иногда такие мероприятия. Ну чем не достойная проверка великой воли и силы для лучших представителей избранной белой расы?

И хотя с красными сейчас было пусть шаткое, но перемирие, о войне со своими непримиримыми врагами, в четвертом рейхе не забывали. Но вели ее теперь другими методами. Да, там, в метро они заключили мир, понимая, что война идет на взаимное истребление, а ресурсы рейха, особенно человеческие не были бесконечными. И тогда они, лучшие из лучших, те, что с гордостью носили на своих рукавах черные повязки с двумя белыми рунами в виде молний и называли себя штурмовиками, избрали иной путь борьбы. Они выходили на охоту за группами красных сталкеров. Следили за ними. Изучали маршруты. Давали набрать трофеев и устраивали на обратном пути засады, уничтожая и грабя врага. Это ведь другой мир — поверхность. И здесь никто о перемирии не говорил. А когда с поверхности не вернулся человек, или группа, это всегда списывали на мутантов. Никто даже среди подозрительных и не доверяющих никому большевиков не догадается, что это случилось в результате тайных операций нацистов, нарушающих договоренность о мире. Ну а что до дневок, в таких рейдах, то этот безумный риск был привилегией истинных арийцев со стойким, нордическим характером и беспощадностью к врагам рейха в железном сердце бескомпромиссного национал-социалиста. Ну, так, во всяком случае, вещал министр культуры и пропаганды четвертого рейха.

— Бессмыслица какая-то. Бред. — Проворчал, сопя фильтрами маски, командир, которого все называли Рудель. — Быть такого не может.

— Говорю тебе, я видел, — ответил самый младший в группе из трех человек, по прозвищу Ганс. — Вот она с того поворота выскочила. С Воздвиженки. А на спине у нее человек сидел. И она врезалась в ту стену, что напротив нас. Там же военторг был, верно?

Они были облачены в черные комбинезоны, с плотными капюшонами, респираторы и светозащитные очки. Их иерархическую принадлежность выдавали только эмблемы над правым грудным карманом комбинезона. У самого младшего белый череп. У второго в группе, Ульриха, такой же череп, но уже на фоне двух параллельных горизонтальных костей и у командира эмблема подобная второй, но в белом обводе в виде щита. Изображать свастики на комбинезонах для выхода на поверхность, штурмовикам было запрещено, чтобы случайный свидетель нападения на красных, коим мог оказаться какой-нибудь сталкер, не опознал их как людей из четвертого рейха. Хотя, конечно, только кто-нибудь, никогда не слышавший о нацистах, не смог бы догадаться, что это за люди в черном с черепами на груди, и называющие друг друга прозвищами на немецкий манер. А уж о чем, о чем, а о нацистах в метро слышали все. Тем более сталкеры.

Рудель задумчиво стоял у небольшого окошка подвала дома, что находился в большом Кисловском переулке, и в котором они пережидали день Он вслушивался в вопли раненной вичухи.

— Ульрих. А ты что скажешь? — произнес он после долгого молчания.

— Да лажа полная. Чтобы человек оседлал эту тварь? Да еще и днем?

— Мне что, почудилось это? — раздраженно бросил Ганс.

— Глюки, дружище, они встречаются чаще, чем люди верхом на вичухах. — Засмеялся Ульрих.

— Логично, — кивнул Рудель. — Но вон человек. Он сюда ползет.

Его подельники тут же вскочили со старой ржавой водопроводной трубы, на которой сидели до этого, и прильнули к окну.

— Точно, — хмыкнул Ульрих. — Ничего себе. У него кровь, гляньте.

— А что тут удивительного, если он навернулся с такой высоты, да еще после удара об стену? — подал голос младший. — Я же говорил!

— Тише ты. Не ори, — средний поморщился. — Хреново, что у него кровь. Стигматы сбегутся.

— Они не терпят дневной свет, — возразил старший. — И вичух боятся.

— Да солнце уже через час окончательно зайдет. А вичуха может скоро издохнет. Слушай, пристрели его, пока он сюда не заполз. Беду накличет. Да и на рожу его глянь. Похоже, что пархатый. Или чурка.

Рудель обернулся и посмотрел темными стеклами своих очков на стекла очков соратника.

— Ты что же, хочешь сказать, что недочеловек мог оседлать вичуху, тогда как мы, арийцы, прячемся от этой твари?

— От этих свиней всего можно ожидать. Убей его.

— Во-первых, не факт что он ундерменьш. Во-вторых, надо выяснить что произошло.

Ползущий уже карабкался по небольшому склону обломков верхних этажей здания, в подвале которого прятались штурмовики. Он протянул правую руку к небольшому чернеющему окошку подвала и простонал:

— Помогите.

— Откуда он знает, что мы здесь? — испуганно прошептал Ганс.

Рудель вытянул свои руки из окошка и, дотянувшись до пострадавшего, схватил его за ладонь.

— Ульрих, ну-ка помоги.

Тот не заставил себя долго ждать и схватил незнакомца за вторую руку. Они втащили пострадавшего в подвал через узкое окно, и тот с жутким стоном рухнул на пыльный грязный пол.

— Ты кто такой? Откуда? — строго спросил склонившийся над ним Рудель.

— Помогите, — простонал лишь тот в ответ.

— Мы не помогаем, кому попало. Кто ты и откуда?

— Помогите…

— Я знаю, как ему помочь. — Усмехнулся Ульрих, демонстративно тыкая в голову раненного стволом автомата. — Бац, и все.

И вдруг они услышали продолжительный, низкий и вибрирующий свист.

— Твою мать, — прорычал Рудель. — Этого нам еще не хватало.

— Что это такое? — Ганс теперь был совершенно испуган и быстро поворачивал голову, глядя то на одного своего подельника, то на второго.

— Стигмат, — мрачно проворчал Ульрих. — Я же говорил.

— Так, Ганс, ты смотри за этим калекой, а ты, Ульрих, за мной. Тут кроме этого окна только один вход в нашу секцию подвала. Надо туда раньше, чем тварь войдет. Там его и встретим.

Рудель передернул затвором «Калашникова», поднял очки на лоб и нырнул в темноту подвального коридора. Ульрих последовал за ним.

Ганс нервно расхаживал вокруг незнакомца, лежащего беспомощно на полу.

— И какого хрена ты вообще сюда приполз. — Зло проговорил он. — Как тебя вообще угораздило оказаться на поверхности, без маски, без очков, без комбинезона. Откуда ты такой вообще взялся.

— Послушай. Мне… Надо сказать тебе что-то важное, — тихо простонал незнакомец.

— Чего? — раздраженно переспросил штурмовик.

— Очень важно… Надо сказать… Наклонись ко мне…

— Чего, чего ты там бормочешь? — Ганс встал на одно колено и приблизился ухом к лицу незнакомца, чтобы лучше его слышать. И внезапно, тот с невероятной силой и быстротой схватил штурмовика одной рукой за горло, другой за затылок.

— Не сопротивляйся! — зловеще прошипел он.

Рудель стоя у узкого входа, осторожно посветил фонарем в соседнюю секцию подвала. Бояться того, что стигмат заметит свет фонаря, не стоило. У стигматов не было глаз. Хотя особая форма зрения имелась. Эти мутанты издавали разного рода звуки и ловили их отражение особыми сенсорами в лобной части своей жуткой головы. Отраженный звук рисовал для стигмата четкую картину того, что впереди. Причем по характеру отраженного сигнала, он мог безошибочно определить, что есть крепкая каменная твердь, а что мягкая живая плоть. Но эти твари не переносили солнечного ультрафиолета. Иногда, попадая по какой-то причине под солнечные лучи, они получали ожоги. Очень часто у встретившихся стигматов, можно было наблюдать на их темно-серых с красноватым отливом телах, ожоги и язвы. Видимо потому тварей и прозвали стигматами. Хотя, конечно, была еще одна причина…

Иногда, чтобы преодолевать большие и открытые пространства, твари издавали этот вибрирующий свист, который был единственным звуком стигмата, слышимым для человека. Этот свист каким-то образом позволял оценить твари, насколько предстоящий участок подвержен солнечному облучению.

Тот свист больше не повторился. А это значило, что мутант нашел укрытие. Возможно он уже где-то рядом. Похоже было, что ему нужно было преодолеть широкую улицу Воздвиженку. Больше открытых пространств поблизости ненаблюдалось. Здания, и их руины и остовы стояли довольно близко друг к другу. Было много ветвистых деревьев, часть из которых хоть и не имела листвы, потому как эти деревья были мертвы, все же давала достаточно теней.