День стоял солнечный и теплый, погода самая замечательная. Торчащие неподалеку поганые идолища обозревали окрестности незрячими глазами. Господа концессионеры отдыхали, не забывая при этом поглядывать по сторонам: туземцы забредают сюда редко, но давеча забитый на «капище» козел свидетельствовал, что люди в дельте Ньо появляются…

Кельт был единственным из всей четверки, кто выказывал открытую нервозность. Еще бы — какой человек в здравом уме и трезвой памяти поверит в существование локальных «дыр» в пространстве-времени, способных отправить тебя почти на тысячу двести лет назад? Впрочем, на воздействие галлюциногенов, сон или гипноз это не похоже: все до единого органы чувств упрямо твердят, что березы с соснами, валуны, клевер, огонь костра и освежеванные зайцы устрашающе реальны.

И, конечно же, никакие это не технические эффекты — современная аппаратура не способна создавать настолько могучие иллюзии. Хочешь не хочешь, придется верить.

Инициатива подвергнуть Кельта испытанию «червоточиной» принадлежала Ивану. Зачем ломать голову и выдумывать сомнительные объяснения — мол косточки случайно отыскались в бабушкином чулане? Клин клином вышибают, а сила, брат, в правде!

Правду же, как указывал на страницах своего романа великий русский писатель Михаил Булгаков, говорить легко и приятно. Знал, о чем пишет, поскольку совмещал литературную и театральную деятельность с незаметной профессией аргуса одной из московских Дверей — поэтому-то в опасном 1937 году тронуть его не посмели: распоряжение с самого верха, на личном деле рукою Ого-го Кого было высочайше начертано — «Оставить в покое». Хранители неприкосновенны.

…— Булгаков? — Кельт смахнул пот со лба плебейским жестом, ладонью. Вытер пальцы о джинсы. Взялся за серебряную чарочку с вином, отпил. — Кто еще?

— Фельдмаршал Брюс, поэт Василий Жуковский, Александр Грин, — снисходительным тоном ответил Ваня. — Это из наших. По иностранцам достоверно известно о Жане Кокто, Ньютоне, Жюле Верне. Прочее — в области догадок, я к примеру убежден, что аргусом или доверенным помощником неизвестного нам аргуса был некий архитектор по имени Альберт Шпеер, впоследствии министр вооружений и боеприпасов Третьего Рейха. Очень много подозрительных связей и знакомств, Нюрнбергский трибунал проявил к нему редкую снисходительность…

— Оставь, — буркнул Славик. В свете недавнего экстренного визита Ивана в ФРГ поднимать эту тематику не хотелось категорически. Тянуло от событий далекого военного прошлого скверным холодком, нынешний хранитель питерской двери чувствовал ледяное дыхание сороковых годов на уровне подсознания. Недобрая чужая тайна. — Вернемся лучше к нашим баранам…

— К овце, — уточнила Алёна. — Лоухи уверяла, что это — девочка.

Лиловая «овца» продолжала изнемогать от бессмысленности существования: уже несколько дней дивное создание жило неподалеку от Двери, с механическим упрямством накручивая тысячи метров между шестью колышками вбитыми возле идолищ. Иван, да и остальные, уже отказывались верить в то, что перед ними живое существо — оно не останавливалось ни днем, ни ночью, монотонно продолжая замкнутый путь в никуда. Вправо-влево, поворот, вправо-влево, поворот. Без единой остановки. Машина.

Тем не менее тварь проявляла очевидные признаки своей принадлежности к живому миру. Во-первых она питалась, а равно и производила действия обратные: помет смахивал на белесый студень, струей выбрасываемый чудой из подобия клоаки под толстым хвостиком — выяснилось, что заводная сарделька чистоплотна и никогда не гадит на отведенном ей прямоугольнике, скупо огороженном хлипкими деревяшками. Предпочитает выпустить фонтанчик вонючей слизи куда подальше от места заточения.

Во-вторых, подтвердились слова финской шаманки — уродец оказался всеядным. Ради эксперимента Славик бросал за колышки как взятую из дома и вполне съедобную вареную колбасу (которая была за два-двадцать при советской власти, а теперь за сто восемьдесят в супермаркете на Садовой), так и вызывающую тошноту мерзость, вроде случайно найденной полуразложившейся сойки, червивого боровика или дохлой лягушки.

Все подношения утилизировались вчистую. Безмозглая нелепость, не снижая хода и продолжая следовать раз и навсегда выбранной траектории, выпрастывала длинную темно-красную «иглу», протыкало ею добычу и подтягивало ко рту, больше похожему на… На… Одна лишь филологесса, обладавшая внушительным лексическим багажом, отыскала верное слово, чтобы обозначить оральное отверстие новоявленного домашнего любимца: сфинктер. Почти такой же как, извините, у человека сзади. Из этого сфинктера и вылезал острейший шип, предназначенный для захвата и удержания пиши.

Ваня, услышав сие определение прыснул со смеху и с армейской прямотой предложил поименовать зверюшку «головожопом обыкновенным». Из соображений эстетики инициатива была отвергнута. А сама чуда, не подозревая какие страсти разгорелись вокруг ее внешности и образа жизни, затягивала вкусняшки в сфинктер, с хлюпом пожирала и целеустремленно топала дальше — право-лево, поворот…

— Не ве-рю, — по слогам сказал Кельт, когда подробное повествование о феномене Дверей, чужих мирах за неидентифицированными «червоточинами» и прочей бесовщине, окружавшей Славика, его верную подругу и благодушно настроенного Ивана Андреевича (le sergent de la Legion etrangere, le diplome de la Sorbonne, baccalaureat и далее по списку) закончилось. Конечно же, рассказали ему далеко не всё, но и общих сведений с лихвой хватило для того, чтобы начать всерьез пересматривать взгляд на жизнь, мироустройство и нравственные ценности. — Научно доказано: машину времени создать невозможно!

— Самая распространенная ошибка новичков, — кивнул Ваня. — Мыслим штампами, стереотипами. Это не машина времени. «Червоточины» неуправляемы, причина их появления от нас скрыта, но совершенно ясно одно: Двери — природная аномалия, мы просто научились их использовать. По-поводу научных доказательств: ты слышал о так называемых «метриках Гёделя?» Еще в 1948 году Курт Гёдель предложил вариант решения уравнений Эйнштейна для гравитационного поля, из которого следует, что строение Вселенной может иметь такое устройство, в котором течение времени является закольцованным. Что теоретически допускает путешествия во времени.

— Слышал, — мрачно согласился Кельт. Встряхнулся, будто мокрая собака, взъерошил пальцами русо-рыжий хайр. — Но… Современные ученые полагают это решение верным лишь математически и не имеющим физического смысла!

— Первый раз в жизни встречаю зоолога, слышавшего о Гёделе, — удовлетворенно сказал Ваня. — Просто интересовался? Далеко пойдете, мой юный друг. Да не обижайся, это просто выражение такое… Отлично. Хочешь, мы подарим тебе этого зверя? Славик не желает держать его дома, боится. А ты, сразу видно, особых страхов не испытываешь.

— Не могу, — уныло сказал аспирант. — Общага… Я ведь не питерский.

Судя по виду, Кельту очень-очень, до слёз хотелось заполучить невиданную игрушку! Он поверил!

— Решаемо, — перебила Алёна. — Помнишь, я вчера говорила тебе о контракте в новом исследовательском центре? Отдельное жилье тебе предоставят.

— Хочешь — в городе, хочешь в коттеджном поселке на окраине, — подлил масла в огонь Иван. — Бесплатно.

— Дайте подумать, а? Ну так же не бывает! Никогда!

— Чего тут думать? Пойдем-ка…

Ухватив вновь завербованного (Кельт данный факт пока не осознал, но концессионеры были уверены: вот теперь он от нас никуда не денется! Накрепко привязали!) сотрудника за плечо, Ваня увлек его к вольеру с коротколапым дивом.

— Нас уверили, что животное не кусается, — ободряюще сообщил господин директор корпорации. — Хочешь потрогать? Давай, чего встал…

Кельт глубоко вдохнул, будто перед прыжком в воду, вдруг резко нагнулся, поймал странного чужака правой рукой под брюшко, левой за загривок и поднял. Чуда сразу затихла, перестав мельтешить лапками, издала тихий рыгающий звук и, подобно броненосцу, свернулась в клубок размером с футбольный мяч.