В вольные американские шестидесятые, когда, кажется, само время распахнулось, – раскрылись двери наук, неожиданно оказавшихся соседями. В городке Санта-Крус, где гигантские и прекрасные, наполненные воздухом и небом секвойи вплотную окружают университетский городок, стали собираться лингвист Гриндер, программист Бэндлер, этнограф Бейтсон и много другого народа. Этим воздухом дышал и автор этой книги Роберт Дилтс.

В то же самое время, но совсем в другом воздухе, пришла пора для неформальных кружков семиотики и методологии в России. “Московские семинары и тартуские конференции были важны не столько содержанием и результатами работы (хотя иногда эти вещи неожиданно оказывались действительно важными), сколько, по-видимому, просто жанром – дискуссией и общей культурной атмосферой – относительно высокой “культуроемкостью”, как сказал Пятигорский” (Л. Воронина).

И что-то прежде незримое, но почти внятное объединяло этих людей, готовых размыкать былые границы, искать и изменять старую картину строгого и правильного знания. Стилистике шестидесятых было присуще ожидание чуда– букет из нового знания, возможностей и романтики.

НЛП – гибрид программирования и структурной лингвистики (семиотики) с этнографической прививкой отваги – спрыгнул с “верстака” и, схватив шапочку и азбуку, бодро отправился в “кладовую успеха”. Родители считали: был бы успех, неважно какой – в психотерапии, бизнесе, обучении – а промоделировать его и выделить эликсир – наше дело. Поход за формулой успеха (даже в Калифорнии) потребовал времени и не одной пары прочных кроссовок. Семинары продолжались – все так же, в игре. О коммерческой стороне предприятия тогда думали мало. Гомункулусов тоже не опасались: они остались в мрачных Фаустовских временах, побежденные предшествующим поколением, отдельных представителей которого теперь предстояло промоделировать, взяв у них все лучшее (им самим, по-видимому, уже не нужное).

Процитируем фрагмент заметки об НЛП из “Словаря скептика” Е.Л. Михайловой: “Говорить надо “эн-эл-пи” – это когда все, что Вы думаете-делаете-видите-слышите-ощущаете, развинчивается на маленькие-маленькие детальки. Предполагается, что собрать можно по-новому и, разумеется, лучше. В процессе сборки-разборки часто едет крыша, зато потом – как новенький. Оставшиеся детали лучше завернуть в тряпочку и положить в карман – на случай, если захочется вернуться к исходной несовершенной модели”.

Так начиналась игра в бисер – с надеждой на то, что “мелкоскоп” в руках чародея поможет совместить волшебный калейдоскоп с волшебной палочкой. В том первом “походе НПЛ” много техник было насмотрено, наслышано и натаскано с чужих полок.

В Россию НЛП прилетело с перестроечными “ветрами перемен”. К этому времени на Западе победное шествие выкормыша американской глубинки уже завершилось и было отмечено заметными экономическими достижениями. Много людей, неведомо каких профессий, собравшихся в одном зале, быстро и почти с гарантией обучались делать то же, что и раньше, но гораздо лучше и быстрее. И сверх того, многим другим вещам – в том числе оптимизму, желанию меняться и менять все вокруг (и вечной молодости в придачу).

Отечественным апологетам НЛП казалось, что с помощью нового метода можно не только догнать и перегнать скучных академических собратьев по профессии, но и заодно мигом схватить заморскую птицу счастья. (Ведь чтобы удержать ее, даже иностранных языков знать не надо: НЛП – универсальный язык, да еще какой!).

НЛП в России бурно зацвело, дав завязи в почти эзотерических традициях труднодоступности и сверхвозможности. Некоторый порядок его развитию придали нескольких больших семинаров с участием перво– и “второпроходцев” из дальних стран. Потом оно обрело своих верных последователей и рыцарей, не говоря уже о ширящихся рядах видевших, наслышанных и дотронувшихся. К отечественному НЛП особенно применимо известное высказывание Достоевского о том, что если русскому мальчику вечером дать карту звездного неба, утром он вернет ее исправленной. И карта начала быстро исправляться, приближая небо. Звон от нового русского колокола, отлитого без рецепта, потек там и тут. Из Смоленска и Канска пролегли дороги “коробейников” с отборным товаром – начиная от шаманских НЛП-бдений с вырыванием волосков из бороды комсомольца Млигина, директора прогрессивного детского сада имени самого себя, с железным уставом и применением НЛП при поедании борща в старшей группе.

Близилось время круглых столов для верных рыцарей, истоптавших не одну пару сандалий в залах ожидания аэропортов и ж/д вокзалов. Вначале сами слова “техники и приемы” казались магическими, звали поиграть в конструктор “ЛЕГО-НЛП-превращения”.

Многое из сделанного настоящими российскими самородками стало называться именем НЛП. Оно казалось знаком качества. Приглядевшись, можно было обнаружить, что задник перспективы порой наспех нарисован, а на полках лежат чужие товары – приемы из других методов психотерапии, такие открытые, прирученные, хотя часто и без боевой раскраски. От этого техники не становились хуже, но видеть в НЛП супермаркет или закусочную “Макдональдс” с отлаженным производством гамбургеров, а не фабрику новых грез и реальностей и не дегустационный зал отборных блюд, хотелось далеко не всем.

НЛП – метод постмодернизма в психотерапии. Попытка создать его, во всяком случае. Может быть когда-нибудь, в будущем Университете психотерапии его будут проходить на первом курсе, делая упражнения, как в школе решали задачки про поезда и бассейны.

В городке Санта-Крус высоко-высоко в небе качаются под ветром верхушки секвой. Для них триста лет – не возраст. А Роберт Дилтс пишет свои книжки почти двадцать лет, каждый раз открывая все новые интеллектуальные земли, осмысляя их с высоты. Пусть светит его стратегиям удача. И пусть эта книга станет еще одним шагом вперед для русского читателя.

И все же хочется закончить словами русского поэта, знавшего толк в мелочах:

Леонид Кроль

В предисловии к первому тому серии “Стратегии гениев” я назвал эту работу воплощением видения, посетившего меня почти двадцать лет назад. На одном из занятий курса “Реальность человеческого общения” в Калифорнийском Университете в Санта Крус я беседовал с Джоном Гриндером о том, возможно ли составить “карту” той последовательности, в которой незаурядные люди бессознательно используют свои чувства в процессе мышления. В то время я был студентом колледжа, а Джон Гриндер – профессором лингвистики.

Та давняя дискуссия зародила во мне мысль о серьезном исследовании когнитивных паттернов всемирно известных гениев, что, с одной стороны, еще больше прославит их, а с другой – приподнимет над их изобретениями завесу таинственного и мистического и откроет путь для их практического применения. Идея отчасти заключалась в том, чтобы обозначить эти стратегии настолько простыми базовыми терминами, что определенным их аспектам могли бы обучаться даже дети в преддверии своей будущей встречи с реальной жизнью.

Итак, крошечное зерно зародившейся тогда мысли выросло в серию книг.

В томе I я исследовал творческие процессы Аристотеля, Шерлока Холмса – персонажа романов Артура Конан Дойля, Уолта Диснея и Вольфганга Амадея Моцарта. В последующих томах я обращусь к стратегиям Леонардо да Винчи, Зигмунда Фрейда, Джона Стюарта Милла, Николы Теслы и некоторых более современных “гениев”, таких, как Грегори Бейтсон, Мойша Фельденкрайз и Милтон Эриксон.