При обычной аналитической процедуре пациент выражает все, как сознательное, так и подсознательное: инстинктивные побуждения и тревоги, страх и вину, – в одно и то же время и той же системой жестов и слов. При этом бывает сложно интерпретировать содержание его сообщений, однако различные аспекты психики могут выразить себя более понятно и с меньшей внутренней путаницей и сопротивлением, если использовать для этого различные прямые способы коммуникации. В данном случае это и произошло: стыд и вина, тревога и ярость, которые мешали пациентке выразить словами ее подсознательное знание, позволили ей выразить его в автоматически нанесенных рисунках, кроме того, это проясняет основной механизм творчества, анализ которого автор собирается провести в более позднее время.

Однако нужно помнить, что до того, как автор начал работать с пациенткой, ее внутреннее сопротивление делало ее рисунки хаотичными. Если оглянуться назад, станет очевидным, что пациентка пришла найти себе замену отца, человека, который разрешил бы ей выяснить некоторые факты, касающиеся ее реального отца, – «разрешающий агент», функция которого состояла в том, чтобы уменьшить ее вину и тревогу и позволить ей выразить гнев и боль, которые она ощущала.

Таким образом, мы видим, что первое побуждение к выздоровлению происходило, когда она одновременно рисовала и говорила, но, очевидно, без какого-либо внутреннего понимания. Гипнотерапевт дал ей определенное, прямое, спокойное, но впечатляющее внушение: она должна позволить своему подсознательному разрешить ее проблему вместо сознательного размышления над ней. Это важное расхождение с психоаналитическим методом, с его намеренным стремлением ввести все в сознание, поскольку, разрешая подсознанию пациента смотреть фактам в лицо, психотерапевт дает право его сознанию освободиться от навязчивых размышлений над существующей проблемой. Пациентка сразу же испытала временное облегчение. На следующий день она почувствовала себя «так хорошо», что даже не собиралась приходить на следующий сеанс. Имея такую поддержку, она на следующем сеансе углубилась в свою проблему и справилась с первым моментом сознательной паники, паники, которая в тот момент не сопровождалась внутренним пониманием. Следующее эмоциональное изменение у пациентки возникло именно из этого опыта и вскоре проявилось как способность открыто выражать свою ярость, печаль и отвращение в ее вынужденном взрыве против своей подруги и отца, а не только в символических актах.

Психотерапевт своим активным подбадриванием и прямыми внушениями снял груз вины, тревоги и амбивалентности с ее плеч. В качестве нового, доброжелательного, отца он отвлек некоторые из препятствующих чувств от их прежних целей, что обусловило полное понимание. Важная функция лечащего врача выяснить старые и устойчивые модели была, бесспорно, выполнена этим мягким внушением при первой беседе врача и пациентки.

Естественно, это породило тревогу, но она заменила длительно существовавшие депрессию и принуждение и совершила переворот в болезни пациентки.

Мы далеки от того, чтобы делать определенные выводы из одного опыта. Такие наблюдения нужно повторить много раз, прежде чем можно будет решить, что в аналитическом методе наметились какие-то изменения.

Однако нужно заметить, что, не делая попыток раскрыть весь скрытый материал подсознания пациентки, удалось очень просто установить прямую связь между сознательной и подсознательной системами мышления и чувств, которыми были окружены фигуры родителей. Больше того, как прямое следствие этого, произошло почти немедленное освобождение от невротических симптомов.

К сожалению, хотя у нас была ясная картина невроза пациентки, у нас не было полного аналитического понимания особенностей ее характера. Это имеет важное значение, поскольку понятно, что к одному типу организации характера такой метод может быть применен, а к другому – нет, даже тогда, когда у обоих пациентов одинаковый невроз. Такие исследования нужно проводить совместно с психоаналитиками.

В течение целого года спокойная, сдержанная и вполне уравновешенная двадцатилетняя студентка колледжа тайно страдала от постоянно возникающих навязчивых страхов относительно того, что холодильник, кухня, лаборатория в колледже, дверцы в шкафчиках оставлены открытыми. Эти страхи всегда сопровождались вынужденной, не поддающейся контролю потребностью вновь и вновь проверять двери, чтобы убедиться, что они правильно закрыты. Она просыпалась среди ночи, чтобы еще раз сходить на кухню, но это не могло разрешить ее постоянных сомнений относительно дверей. Дополнительным симптомом, который, казалось, не имел никакого отношения к первому, была постоянная ненависть к кошкам, которых она считала «ужасными, отвратительными тварями». Это чувство она приписывала опыту раннего детства, когда наблюдала, как «ужасная» кошка поедала маленьких хорошеньких птенцов дрозда. Мы знали, что она с удовольствием ласкала и баловала лабораторных животных, белых мышей и морских свинок и часто ходила к ним, несмотря на навязчивый страх, что она забудет запереть дверь в комнате, где содержатся животные.

Девушка (назовем ее мисс Дамон) добровольно вызвалась быть субъектом на некоторых учебных гипнотических сеансах. Транс, индуцированный на первом сеансе, характеризовался значительной амнезией, легкой левитацией руки и глубокой каталепсией; ей было дано постгипнотическое внушение, что в состоянии транса ее имя будет мисс Браун.

На следующий день мисс Дамон сидела в кабинете исследователя, поглощенная индукцией левитации руки и каталепсии путем самовнушения. Она наблюдала за этими явлениями в течение небольшого отрезка времени, а потом дополнительными самовнушениями заставляла их исчезать полностью. Этот опыт снова и снова повторялся в течение дня. Внушая себе поднятие и опускание рук, она постоянно спрашивала: «Вы видите, как двигается моя рука? Как вы это объясняете? Что происходит? У вас уже такое было? Какие психологические и неврологические процессы здесь начинаются? Это не смешно? Это не кажется странным? Разве это не интересно? Я просто восхищена этим!».

Она почти не обращала внимания на ответы и, казалось, не сознает ни того, что говорит сама, ни того, что говорят ей.

При индукции левитации на ее лице появлялось выражение напряженного, оживленного интереса и удовольствия, но, когда ее рука или обе руки достигали уровня плеча, ее отношение к этому резко менялось. У нее появлялись явные признаки каталепсии. На лице возникало выражение, которое можно охарактеризовать как «диссоциативное». По-видимому, она теряла контакт с окружающими и не могла реагировать на словесные и тактильные, осязательные, стимулы. Взгляд ее становился напряженным, испуганным, зрачки расширялись, она бледнела, дыхание становилось глубоким, затрудненным и неровным, пульс – медленным и нерегулярным, все тело напрягалось и теряло подвижность. Вскоре эти проявления исчезали и вновь сменялись выражением оживленного интереса; при этом девушка сразу же начинала внушать себе опускание руки и исчезновение каталепсии.

В этот же день, но немного позже, ее спросили, почему она так заинтересовалась каталепсией и левитацией, но она смогла дать лишь рациональный ответ, сказав, что ее интерес основан на изучении психологии в колледже. Похоже, она не понимала, что здесь было заключено гораздо большее.