Ирония судьбы, думал он, взбираясь по тропинке. Явиться бы сюда с угломером и измерительными шнурами, с папирусом и красками, полазить по скалам при солнечном свете, зарисовать их, составить план… А тут приходится красться ночью, не с угломером, а с оружием, ибо пришел не зодчим, не ваятелем, а убийцей. Тоскливое чувство предопределенности пронзило Семена, но он лишь помотал головой и крепче стиснул рукоять секиры. Не хочу быть стражем истории, хочу просто жить! – вертелось у него в голове. Но цепь событий была нерушимой: царица построит храм, если добьется власти, а чтобы это случилось, должны умереть как минимум двое, Софра и Хоремджет. Двумя, к сожалению, не обойдется, мелькнула мысль, но Семен загнал ее подальше, в глубины подсознания.

Тропинка вывела к усадьбе – нескольким хижинам, конюшне и довольно просторному дому за кирпичной стеной. Там царила тишина; слышались лишь фырканье лошадей да звонкий неумолчный стрекот цикад. Перед воротами и стеной лежала площадка в полсотни шагов, а дальше темнели заросли с узкой щелью извилистой дороги. Других путей тут не было, и Семен, бесшумно двигаясь в тенях, отбрасываемых редкими кронами акаций, направился к этому тракту. Мерира на мгновение остановился, ощупал твердую почву ладонью, пробормотал: «Колея, ливийская вошь!» – и тоже нырнул в проход среди деревьев с узловатыми стволами. С плеча корабельщика свисали ремень и сумка с камнями, в руках осиным жалом подрагивало копье.

Они шагали по дороге минут двадцать пять или тридцать, пока Семен не решил, что звуки схватки не долетят к усадьбе, а уж тем более к пристани. Здесь и нашелся подходящий поворот; осталось только ждать, сидеть в кустах и чертыхаться, когда колючие ветви царапали спину.

Солнце на треть показалось из-за деревьев, когда Мерира чуть слышно свистнул. Затем донесся скрип колес, погромыхивание возка и человеческий голос, едва различимый за дальностью расстояния. Семен встал, придвинулся ближе к дороге и озабоченно нахмурился. Хотелось бы прикончить первым Софру, но вот у какого он борта, у левого или у правого? Колесницы на улицах Уасета были редкостью, знать на них не разъезжала, предпочитая носилки, а если кто и ездил, так воин или юный щеголь, правивший повозкой сам. Может, раз-другой и повстречалась колесница с возничим и лучником, но как они стояли, Семен – хоть убей! – припомнить не мог. Он помахал рукой, чтобы привлечь внимание Мериры, но скрип колес сделался совсем уже громким, и возок с двумя лошадьми выкатил из-за поворота.

Слева, ближе к Семену, оказался возница. Софра стоял справа, одной рукой вцепившись в передок, а другой сжимая пару дротиков; рядом с ним, прикрепленные к борту, виднелись два колчана со стрелами и футляр с луком. Кони, повозка и человеческие фигуры скрывали все, что находилось позади, и оставалось лишь гадать, сколько там проводников, трое или четверо. Хоть десяток, но упустить нельзя было ни одного! Мерира знал об этом не хуже Семена. Может, и лучше, если учесть разбойничий опыт корабельщика.

Лошади двигались неторопливой рысцой, но двадцать шагов до Семена преодолели секунды за три – слишком небольшое время, чтобы колесничий или жрец успели что-то предпринять. Возница лишь откинулся назад, натягивая вожжи, а Софра поднял дротик, но в этот момент секира плашмя обрушилась на колесо. Дальше все получилось по плану: мощный удар разнес колесный обод, возок накренился и осел, люди вывалились на дорогу, кони, испуганно заржав, рванули вперед, дергая хлипкий экипаж из стороны в сторону, мотая и разбивая о древесные стволы. Теперь не разберешь, то ли зверь перепугал коней, то ли рук человеческих дело… Все по плану, как и было задумано! Только ливийцев было не трое и не четверо, а пять.

Одного Мерира приласкал камнем из пращи, но дважды фокус не удался – остальные превозмогли оцепенение и с воинственными криками размахивали оружием. Два копья, две дубинки… Возница тоже вырвал клинок из-за пояса и приподнялся на коленях – тянул руку, целил Семену в живот, но дотянуться не успел.

Тяжелая секира взметнулась и рухнула вниз, ломая шейные позвонки. И в этот раз Семен ударил плашмя, чтобы не было резаной раны – львы львами, а множить улики не стоило. Возница – крепкий, с бритым черепом, похоже, из жрецов – выронил кинжал и, захрипев, ткнулся лицом в землю. Перескочив через него, Семен бросился к уже поднявшемуся Софре, и тут услышал крик корабельщика.

Старый пират вовсе не звал на помощь – он дрался с четырьмя ливийцами, отбиваясь копьем и секирой, вопил в боевом задоре и медленно отступал к повороту. Сейчас скроется за деревьями, и там его прикончат, понял Семен. Много ли нужно времени четверым, чтобы заколоть одного? Ровно столько, сколько финик разжевать да косточку выплюнуть…

На мгновение взгляд его встретился с глазами Софры, который пятился вслед за громыхавшей повозкой, раскачивая дротик. Один прыжок – и жрец будет на расстоянии удара… только один прыжок…

Семен прыгнул, но – к Мерире. Его предплечье, как раз под раной от кинжала, царапнул дротик, но он не почувствовал боли; выбросил свое оружие на всю длину, зацепил крюком за шею ближнего ливийца и рванул, отбросив в заросли изуродованный труп. Второго из сражавшихся с Мерирой он сшиб на землю ударом ноги, подпрыгнул и опустился на грудь поверженного, ломая ребра; третий, с окованной бронзой палицей, успел повернуться к нему и тут же рухнул с пробитым виском – еще один удар плашмя, не рассекающий плоть, но сокрушающий кости.

Мерира вышиб копье у последнего проводника и, широко размахнувшись, опустил обух секиры ему на темя. Грудь корабельщика ходила словно кузнечные мехи, он отдувался и потирал кровопотек на боку – то ли дубинкой задели, то ли огрели древком копья. В остальном Мерира выглядел бодро – как волк почтенных лет, задравший пару бодливых баранов.

– Увертливый народ эти темеху, – произнес он, с хрипом втягивая воздух. – Ловкие, быстрые, как песчаные блохи! Ну, ничего! Место тут узкое, а мы их зажали, мой господин, точно мышей промеж двух кошек! – Мерира огляделся и начал пересчитывать трупы, тыкая в них пальцем: – Уа, сон, хемет, туа, сас, сехеф… Сесенну? Где седьмой? Семеро их было, клянусь судом Осириса!

Семен тоже огляделся, мрачно хмуря брови; главная мышка ускользнула, а вокруг, на окровавленной земле, валялись только безвинные и непричастные.

– Седьмой удрал, пока мы с этими возились, – он покосился на мертвых ливийцев.

– Ну, так беги за ним, семер, а я поковыляю следом. Дальше песков не удерет! Гляди только, чтобы лошадей не подманил, до лука не добрался… А так, куда ему деваться? Кроме твоей секиры, некуда!

Кивнув, Семен повернулся, стиснул покрепче топор и побежал по узкой дороге. Над кронами деревьев по-прежнему сияла треть солнечного диска, будто напоминая, что времени прошло всего ничего; земля под подошвами сандалий была твердой, надежной, вполне подходящей для битв и погонь, а с реки тянуло свежим ветром, который приятно холодил жгучие царапины от кинжала и дротика. На бегу, стараясь не споткнуться о валявшиеся кое-где обломки колесницы, Семен размышлял о словах корабельщика, а вот о том, что минут через десять-пятнадцать он догонит Софру и разнесет ему череп секирой, вспоминать совсем не хотелось.

Странный, однако, народ в Та-Кем, и время странное! Гляди, чтобы лошадей не подманил, до лука не добрался, предупредил Мерира… А ведь в другой стране сказали бы: гляди, поймает лошадей – ускачет! Но колесница разбита, и роме – воину, семеру, землепашцу – чужда идея оседлать коня. Чужда! Тут не аравийские просторы, не кочевая вольница, тут во всем – порядок: осел – чтобы ездить и возить поклажу, корова – чтобы тянуть повозку и плуг, а конь годится лишь для колесницы…

Он думал, что есть десятки вещей, которые можно тут сделать – не выплавка стали и не реформа письма, а более простые вещи, вроде седел и стремян или плугов с бронзовым лемехом. Стрелы с трехгранными наконечниками вместо плоских – летят дальше, бьют смертоносней; длинные копья и клинки, чтобы колоть и рубить с коня; арбалеты, баллисты и катапульты, что мечут ядра на тысячи шагов; парусное вооружение на судах, киль, шпангоуты и руль вместо примитивных весел; сигнальные башни и семафорный телеграф, понтоны и наплавные мосты, маяки с горючим маслом и зеркалами, что отражают свет; коляски, в которые можно запрячь лошадей, голубиная почта или хотя бы яблони, неведомые в Та-Кем – яблони, сливы, апельсины из северных заморских стран, лежащих, в сущности, рукой подать от Дельты, в каких-то трехстах километрах… Однако, если не считать колясок, яблонь и плугов, все эти вещи – так ли, иначе – ассоциировались с войной, и потому изобретать их не хотелось. Совсем не хотелось – ведь он отлично знал, кто унаследует державу с такими вот полезными игрушками! Этот мальчишка, сын сириянки, сидевший на троне Та-Кем… Мальчик, который лет через тридцать потопит в крови и Сирию, и Финикию, и Палестину… Дай ему конное войско, баллисты и катапульты, морские суда, горючую смесь, тараны и понтоны – глядишь, он до Индии доберется! А это в планы Семена совсем не входило.