– Нет. У него не осталось родственников.

– Ладно, тогда он сам приехал туда.

– Никто не видел автомобиля.

– Что значит «никто»?

– Люди, которые его подобрали.

Чавес вздохнул.

– А ты сам ездил в Корасон-каньон, чтобы это проверить?

– Нет, – признался Уонека после секундного колебания.

– Ты поверил кому-то на слово, я правильно понял?

– Да. Полагаю, что так оно и есть.

– Он полагает! Это значит, что автомобиль может до сих пор находиться там.

– Возможно.

– Ну, что ты сделал дальше?

– Я позвонил в его компанию МТК.

– И что тебе сказали?

– Сказали, что у него была депрессия после смерти жены.

– Логично.

– Не уверен, – ответил Уонека, – потому что я звонил Траубу домой. И говорил с управляющим. Жена старика умерла год назад.

– Значит, это произошло в преддверии годовщины ее смерти, ты согласен? Джимми, так чаще всего и бывает.

– Думаю, что мне стоит сгонять и поговорить с народом из Исследовательского центра МТК.

– Зачем? Он находится в двух с половиной сотнях миль от того места, где нашли этого парня.

– Я знаю, но…

– Что «но»? Сколько у нас ежегодно туристов теряется в резервации? По трое-четверо в год, так? В половине случаев они умирают, верно? Или умирают потом, верно?

– Да…

– И это всегда происходит по одной из двух причин. Либо эти люди – новомодные психи из Седоны, приехавшие, чтобы пообщаться с богом орла, и застрявшие там из-за того, что сломался автомобиль. Либо они пребывают в депрессии. Или то, или другое. А этот старикан пребывал в депрессии…

– По их словам…

– …Из-за смерти жены. Да, я верю этому. – Карлос вздохнул. – Одни парни впадают в депрессию, другие – в восторг.

– Но есть кое-какие вопросы, оставшиеся без ответа, – продолжал гнуть свое Уонека. – Чертеж и керамический чип…

– Джимми, всегда находятся вопросы, не получившие ответа. – Чавес, прищурившись, взглянул на него. – В чем дело? Ты стараешься произвести впечатление на эту симпатичную маленькую докторшу?

– Какую маленькую докторшу?

– Не притворяйся. Ты знаешь, о ком я говорю.

– Черт возьми, нет. Она считает, что в этом случае нет ничего необычного.

– Она права. Брось это.

– Но…

– Джимми, – Карлос Чавес вскинул голову, – послушай меня. Брось это.

– Ладно.

– Я говорю серьезно.

– Ладно, – сказал Уонека, – ладно, я брошу это.

На следующий день полиция Шипрока задержала компанию тринадцатилетних подростков, раскатывавших в автомобиле с номерами Нью-Мексико. В перчаточном ящике лежали права на имя Джозефа Трауба. Дети сказали, что нашли автомобиль на обочине дороги за Корасон-каньоном, а в зажигании торчали ключи. Дети пили пиво и залили им весь салон, так, что все внутри было липким.

Уонека не дал себе труда поехать осматривать машину.

Еще днем позже ему позвонил отец Гроган.

– Я проверил то, что вы просили, – сказал он. – Нигде в мире нет никакого монастыря Пресвятой Девы с таким французским названием – Сен-Мер.

– Хорошо, – ответил Уонека. – Благодарю вас.

Именно этого он, в общем-то, и ожидал. Еще один тупик.

– Некогда монастырь с таким названием существовал во Франции, но он сгорел дотла в четырнадцатом веке. Теперь от него сохранились только руины. Там проводят раскопки археологи из Йельского и Тулузского университетов. Но, насколько мне известно, там мало что сохранилось.

– Н-да… – Уонеке сразу же пришли на память глупости, которые старый чудак болтал перед смертью. Эта рифмованная бессмыслица. «Во Франции Йель не откроет дверь…» Что-то в этом роде.

– Где это? – поинтересовался он.

– Где-то на юго-западе Франции, неподалеку от реки Дордонь.

– Дордонь? – переспросил Уонека. – Как это будет по буквам?

Вертолет углубился в плотную завесу густого тумана. Диана Крамер тревожно заерзала на заднем сиденье. Всякий раз, когда туман чуть рассеивался, она видела очень близко под собой верхушки деревьев. Наконец она не выдержала:

– Разве нам нужно держаться так низко?

Андре Марек, сидевший впереди рядом с пилотом, рассмеялся.

– Не волнуйтесь, это совершенно безопасно.

Но Марек не казался человеком, которого могло хоть что-нибудь волновать. Ему было двадцать девять лет от роду, он был высоким и очень сильным; под его футболкой играли рельефные мускулы. Конечно, никому не могло бы прийти в голову, что он доцент истории Йельского университета. И к тому же заместитель руководителя проекта «Дордонь», куда они сейчас и направлялись.

– Этот туман уже через минуту разойдется, – сказал Марек.

В его речи лишь слегка угадывался родной голландский акцент.

Крамер знала о нем все: Марек, выпускник Утрехтского университета, был представителем новой породы историков-"экспериментаторов", намеревающихся возродить элементы прошлого, собственноручно погрузиться в них и таким образом добиться лучшего понимания. Марек был фанатично предан этой идее; он детальнейшим образом изучил средневековую одежду, ремесла и язык. Не исключено даже, что он был в состоянии принять участие в рыцарском турнире. Глядя на него, Крамер могла в это поверить.

– Мне странно, – сказала она, – что с нами нет профессора Джонстона.

Крамер на самом деле рассчитывала иметь дело с Джонстоном лично. Ведь, в конце концов, она была высокопоставленным представителем компании, которая финансировала их исследования. И протокол требовал, чтобы ее встречал Джонстон собственной персоной. Она намеревалась взяться за его обработку уже в вертолете.

– К сожалению, у профессора Джонстона на этот день была назначена другая встреча.

– Да?

– С Франсуа Беллином, министром памятников старины. Он прибывает из Парижа.

– Понимаю. – Крамер сразу почувствовала облегчение. Конечно же, Джонстон должен был прежде всего уделить внимание властям. Проект «Дордонь» полностью зависел от хороших отношений с французским правительством. – А что, появились проблемы? – спросила она.

– Не думаю. Они старые друзья.

Вертолет вырвался из тумана в светлое солнечное утро. Каменные сельские дома отбрасывали длинные тени.

Когда они пролетали над одной из ферм, гуси во дворе всполошились и женщина в переднике погрозила вертолету кулаком.

– Она нам не рада, – сказал Марек, указывая на крестьянку своей мощной рукой.

Крамер, сидевшая позади него, надела солнечные очки.

– Конечно, ведь сейчас только шесть утра. Почему мы вылетели так рано?

– Из-за света, – объяснил Марек. – Ранние утренние тени подчеркивают контуры, выделяют различные кочки и тому подобное. – Он ткнул пальцем себе под ноги. К передним стойкам шасси вертолета были прикреплены три массивных желтых кожуха. – Прямо в данный момент у нас с собой стереовидеокамера, инфракрасная и ультрафиолетовая камеры и радар бокового обзора.

Крамер указала на заднее окно, за которым виднелась серебристая труба шести футов длиной:

– А это что такое?

– Протонный магнетометр.

– А-а. И что он делает?

– Ищет в земле под нами магнитные аномалии, которые могли бы указывать на захороненные стены, керамику или металл.

– Не испытываете ли вы нехватки какого-нибудь оборудования, которое вы считаете нужным?

Марек улыбнулся.

– Нет, мисс Крамер, благодарю вас. Мы получили все, о чем просили.

Вертолет стремительно скользил над сливавшимися в зеленую пену верхушками деревьев. Но вдруг Диана увидела каменистое обнажение, скальный фас, возникший посреди пейзажа. Марек, словно профессиональный гид, говорил почти без умолку.

– Эти известняковые утесы остались от древнего берега, – сообщил он. – Миллионы лет назад эта часть Франции была покрыта морем. Когда море отступило, остался пляж. За несколько геологических периодов пляж превратился в известняки Это очень мягкий камень. Утесы изрыты пещерами.