— Не идеальное. — Персефона покачала головой. — Идеальное было бы, если бы даже раненых не было… Но все равно спасибо, дорогой студент, на добром слове.

— Да какой я студент. — я махнул рукой. — Такой же, как вы — преподаватель. Ни то ни другое не имеет смысла, ведь больше нет академии. Теперь все мы тут просто реадизайнеры разных возрастов и разной степени обученности. Причем реадизайнеры, объявленные фактически, вне закона. Вынужденные скрываться от чужих глаз даже несмотря на то, а вернее, вопреки тому, что они ни в чем ни виноваты.

— Виноваты или нет — этих людей не интересует. Они сначала соберут всех, а потом будут заниматься сортировкой. Если вообще будут.

— Как раз наоборот. — я покачал головой. — Заговорщики не позволят себя захватить. Если не будет возможности сбежать, они будут сражаться прямо на месте, возможно, даже до смерти, ведь их основная цель — это истребление человечества. Таким образом, действительно в плен управлению попадут лишь те, кто не желает причинять вред людям, и те, кто вообще не понимает, что происходит. То есть те, кто совершенно точно не участвует в заговоре. Но вы говорите правильные вещи — для управления сейчас любой реадизайнер потенциально опасен, и, чем больше попадается среди них действительно опасных, тем больше недоверие ко всем остальным. Замкнутый круг.

— Именно это меня и беспокоит. — поморщилась Персефона. — Все перевернулось с ног на голову слишком быстро, и теперь я не знаю, что делать и за что хвататься.

Я задумчиво провел рукой по карману штанов, проверяя на месте ли телефон.

Телефон был на месте.

Возможно, я знаю.

Но об этом пока еще рано говорить.

Я еще долго пытался вытащить из Персефоны какую-то информацию о происходящем в мире, и, в частности, в Капотинске, но она ясно дала понять, что сама плохо ориентируется в ситуации, и свернула разговор под предлогом, что нам всем надо отдохнуть и придти в себя после того, что провернули.

И, едва она это сказала, я понял, насколько же я устал.

Снова заныла и отказалась работать простреленная нога, которую я толком так и не замотал, руки налились свинцом и перестали подниматься, а в глазах не пойми откуда появился песок, заставляющий их слезиться.

Немного подумав, я сел прямо там, где стоял, прямо на пол, и уперся ладонями позади себя, понемногу приходя в чувство. Откинул голову назад, и закрыл глаза.

— Эй… — спустя несколько секунд раздалось рядом. — Ты как?

Я открыл глаза и с трудом опустил голову, пытаясь сфокусировать взгляд на говорившем.

Ника тяжело опустилась на пол рядом со мной, подобрав под себя ноги. Она тоже выглядела далеко не лучшим образом, да еще и пятна крови на одежде с того боку, где ее ранило…

— Почти хорошо. — через силу улыбнулся я. — А ты как?

— В порядке, рану стянули. Только спать хочется, будто неделю глаз не смыкала. — призналась Ника.

— Это от нервов.

— Знаю. Но спать-то хочется.

— Мне тоже. Я думаю, мы в этом не одиноки.

Я обвел взглядом наше убогое убежище и действительно — многие из студентов нашей группы уже дремали. Кто в креслах, кто сидя прямо на полу, привалившись спинами к чему попало. Не спали только те, чьими ранами сейчас занимались. И Чел. Она тоже не спала, хотя по ней было видно, что не спит она исключительно за счет силы воли. Поймав мой взгляд, она вяло улыбнулась и кивнула, показывая, что с ней все хорошо.

Сгрудившиеся вокруг раненой девушки реадизайнеры наконец закончили работу. Кир помог ей подняться, и она, хоть и держась за грудь и морщась от каждого движения, даже смогла это сделать.

— Еще раненые есть? — устало спросил Кир, обведя зал взглядом. Даже от этого несложного движения его слегка шатнуло — видимо, праны он потратил порядочно.

Если он и был сильнее Ники и искуснее ее в реадизе, то, видимо, не намного. Хотя Ника, наверное, вообще истощилась бы на его месте.

Я не решился привлекать его внимание — слишком незначительна была моя рана для того, чтобы рисковать Киром. До завтра легко потерпит, а завтра, с полной праной, он легко ее вылечит.

Если бы я знал, как это делается, если бы я хотя бы представлял себе это, я бы даже, наверное, попробовал сам.

— Нет так нет. — устало вздохнул Кир. — Не говорите потом, что я не предлагал.

— Все нормально, Кир. — улыбнулась девушка, которую он спас. — Спасибо тебе.

— О чем речь, Наташ. — улыбнулся в ответ Кир. — Все свои люди. Теперь уже…

— Да ну? — усмехнулся молодой рыжий парень, левую щеку которого украшал шрам от старого ожога. — Точно?

И от этих слов в зале резко похолодало. Только что объединенные общей целью и общей бедой реадизайнеры принялись обеспокоенно оглядываться, подолгу задерживая взгляд на каждом незнакомом лице.

А незнакомых лиц был много. Среди трех десятков реадизайнеров разве что одна только Персефона знала нас всех, остальные же вряд ли могли похвастаться и половиной этого. Наверное, я бы даже не ошибся, если бы сказал, что ближе всех друг с другом знакома именно моя группа, но ведь это тоже будет далеко от правды — мы друг друга совершенно не знаем. Все, через что мы прошли, сплотило нас, но вовсе не познакомило друг с другом. Мы по-прежнему остаемся членами обособленных кланов, хранителями обособленных секретов, верными детьми обособленных семей.

То есть, они остаются. Они все. Не я.

Я — сам себе свой собственный клан.

— Друзья, друзья! — негромко позвала Персефона с одного из кресел. — Прошу вас, давайте не будем затрагивать эти темы. Не сейчас. Мы и так находимся в слишком тяжелом и сложном положении для того, чтобы разжигать еще и внутренние конфликты!

— Разжигать, точно! — хмыкнул рыжий, засовывая в рот сигарету и прикуривая от массивной железной зажигалки.

Сидящая рядом с ним девушка недовольно отмахнулась от облака дыма и отсела подальше. Рыжий проводил ее взглядом и снова хмыкнул.

— Филипп, перестань! — нахмурилась Персефона.

— Нет. — невозмутимо ответил Филипп. — Я не курил уже два часа.

— Да я не о том. — поморщилась Ратко. — Перестань разводить смуту! Ты же только что сражался плечом к плечу с Киром, тебе этого мало?

— Мне этого много. — вздохнул Филипп. — Сам до сих пор не понимаю, как до этого вообще дошло.

— Да, у вас с пониманием вообще не очень хорошо. — невозмутимо ответил Кир. — Не самая ваша сильная черта.

Этого еще не хватало. Судя по всему, у Висла с Файерсами, (а судя по всему, Филипп — один из них) какие-то давние проблемы… Ну или конкретно у Кира конкретно с Филиппом, но в это верится с трудом.

— В чем дело? — тихо спросил я у Ники. — Почему они ругаются?

— Это нормально. — так же тихо ответила Ника, наклоняясь ко мне. — Мы с Файерсами не любим друг друга.

— Почему?

— Не знаю. Когда я родилась, так уже было. Этому конфликту вроде уже лет семьдесят.

— И тебе не было интересно?

— Ни разу. — Ника пожала плечами. — Какая разница? Я и Файерса живого-то первый раз в жизни вижу… Ну, взрослого в смысле.

— Кир! Филипп! — нахмурилась Персефона. — Честное слово, как дети малые! Я вас обоих помню еще подростками, и вы нинасколько не изменились с тех пор!

— Меня и так все устраивает. — хмыкнул Филипп, швырнул на пыльный пол добитый окурок и растоптал его.

— Это потому что твои мысли не способны выйти за пределы твое крошечной черепной коробки. — тут же отбился Кир.

Файерс опасно сощурился и снова щелкнул своей зажигалкой. Чиркнул кремень, и над дырчатым соплом зажегся лепесток пламени.

Кир, даром что уставший и вымотанный, слегка дернул рукой, с которой тут же по полу застучали капли крови.

— Эй, остановите их! — заволновался кто-то из девушек под балконом. — Чего вы все молчите?!

— Это кто там вылез? Никс? — тут же отозвался кто-то другой, уже из парней. — Влезь обратно, без тебя взрослые люди разберутся!

— Да что с вами не так?! — вспыхнула Персефона, отращивая прановую руку на месте отсутствующей конечности. — Вы что, не понимаете, что у вас теперь общий враг?!