— Поверь мне, я был в Риме и знаю, о чем говорю, — ответил Ингомедон. — Римляне консервативны и ужасно скучны. Вряд ли они будут смеяться над комедиями Аристофана. [28] Традиция — вот их царица. Они очень дисциплинированны. В отличие от нас.

— Ты имеешь в виду «нас — неаполитанцев» или «нас — эллинов?».

— Естественно, неаполитанцев я знаю гораздо лучше. Но это замечание можно отнести как к тем, так и к другим. Спартанцы дисциплинированы, но они не терпят эллинов. Скажем, я совершенно недисциплинирован. Среди эллинов полно «воинов в постели» — львов в спальне и кроликов на поле боя.

— Я слышал, что после победы над афинянами спартанцы потеряли голову.

— Возможно и так, но у римлян такая сложная организация, какая спартанцам даже не снилась. Кроме того, если римляне завоевывают соседние территории, они спустя некоторое время дают жителям возможность получить полноценное гражданство. За счет этого их сила растет.

— Города эллинов более недоступны и привилегированны, — заметил Зопирион. — Наши боги очень ревнивы, они ненавидят, когда чужеземцы участвуют в их обрядах.

— Это точно. Таким образом, когда эллинский город захватывает и присоединяет к своим владениям новые территории, как сделали афиняне, все остальные народности, населяющие эти земли, становятся объектами для эксплуатации. Как и следовало ожидать, они ненавидят своих хозяев и только и ждут подходящего случая, чтобы отделиться. Не знаю, на какие уловки и хитрости в области религии идут римляне, чтобы обойти препятствия, связанные с вероисповеданием, но им и это вполне удается, — неаполитанец зевнул. — Клянусь египетской собакой, зачем мне изображать из себя оракула, если я не могу предсказать свою собственную жизнь хотя бы на день вперед!.. Цены на девочку вышли за пределы возможностей моего кошелька, пойду-ка я домой. Но запомните мой рассказ. Если доживете до старости, то сами убедитесь, на что способен Рим.

Девушку выиграл крепкий лысый землевладелец. Праздник закончился, Зопирион заметил в толпе худощавого финикийского капитана с напряженным взглядом и стал пробираться к нему сквозь толпу.

На следующее утро, когда поднялось солнце, Зопирион появился в трактире, где Коринна занимала одну из двух отдельных комнат.

— Все готово. Отплываем сегодня утром на «Муттумалейн» капитана Ифбаала.

— Снова финикиец!

— Ничего не поделаешь. В ближайшие десять дней отплывает только он, если не считать капитана Страбона. Собирай вещи, мы отправляемся в путь.

Улетел сильный северный ветер, который дул весь вчерашний день, оставив после себя оживленный бриз. «Муттумалейн» нашел приют у небольшой каменной пристани: пирс, начинаясь у пляжей Кумая, серпом загибался в Тирренское море. Шаткая доска сходней служила мостом между пристанью и высоким планширом судна — пузатого корабля с окрашенной в ярко-алый цвет палубой и черным корпусом, над которым возвышалась одинокая мачта с желтым квадратным парусом, а на корме располагалась каюта размером не больше собачьей будки. Около мачты были грудой навалены весла, а на корме лежали два сложенных посадочных трапа, короткий и длинный.

Рабочие, громко перекликаясь по-оскски, грузили в трюм бочки с вином и оливковым маслом, тюки с полотном, мешки с солью. Восемь смуглых матросов-финикийцев в одних набедренных повязках, вооружившись веревками, закрепляли грузы. На пирсе стояли пассажиры в ожидании окончания погрузки.

Капитан Ифбаал находился на палубе (там, где у планшира начинались сходни) и делал пометку на вощенной деревянной табличке каждый раз, когда на борт поднимался очередной груз. Вместо украшенного вышивкой плаща, который был на нем вчера у пещеры Сивиллы, он оделся в обычный наряд финикийского моряка — блузу с короткими рукавами и кильт, поверх которых была наброшена короткая накидка, защищающая от легкого бриза. На голове капитана был надета круглая шапочка. Шею, как и вчера, украшало ожерелье из стеклянных и медных изображений финикийских богов. Капитан был мужчина среднего роста, слегка сутулый, худой до невозможности, с носом, похожим на ястребиный клюв.

Рядом с ним стояли два местных купца и также делали пометки на табличках. То и дело погрузку останавливали, и Ифбаал начинал спорить и переругиваться с тем или иным купцом.

Около люка погрузкой руководил помощник капитана — ничем не примечательный невысокий мужчина. Когда последний мешок с солью скрылся в трюме, Ифбаал сделал знак спутникам Коринны — телохранителю Софрону и единственному оставшемуся рабу (второй успел сбежать). По его сигналу они взялись за носилки, на которых лежало завернутое в саван тело Нестора, подняли их на борт и осторожно опустили в трюм.

После этого Ифбаал повернулся к ожидающим на пирсе пассажирам.

— Поднимайтесь на борт! Но не заходите в мою каюту! — прокричал он им на ломаном греческом.

Пассажиры поспешили подняться на корабль: парочка средних лет с ребенком лет двенадцати; старик-этруск с гладко выбритой верхней губой, в нахлобученной широкополой шляпе шел, опираясь на костыль; его слуга — молодой парень; кельт Сеговак; странствующий певец в льняных одеждах нес лиру; и, наконец, Коринна из Мессаны. «Муттумалейн» не был приспособлен для перевозки пассажиров, и они торопливо поднимались на борт, чтобы не мозолить морякам глаза. На палубе они расположились вдоль фальшборта, устраиваясь на принесенных с собой одеялах, плащах или сумках.

Зопирион попрощался с архонтом и другом Архитом. Неподалеку от пристани стояли два раба, принадлежащих городу Таренту и посланных прислуживать в пути трем пилигримам, и держали в поводу мулов.

— Постарайся не уболтать горожан настолько, что они выберут тебя архонтом еще до моего возвращения! Ты слишком юн для такой должности! — посоветовал Зопирион Архиту.

— А ты не перетрудись, считая волны, а не то упадешь за борт, — парировал Архит. — И узнай, есть ли в Мессане пифагорейское общество. Было бы здорово, если бы наш небольшой клуб познакомился с единомышленниками. Тогда мы смогли бы поддерживать связь не только с группой зубров в Регии.

— Обязательно. До свидания, архонт. Да поможет тебе Гермес вернуться домой!

— Эй, ты поторопись, — закричали с корабля. Зопирион закинул за спину заплечный мешок, в котором лежал щит и смена одежды и, опираясь на копье, как на палку, начал подниматься по сходням.

— Тарентиец Зопирион? — не успел юноша спрыгнуть на палубу, как капитан Ифбаал обратился к нему с вопросом.

— Да, меня так зовут, — Зопирион положил на палубу вещи, чтобы было удобнее достать плату за проезд.

— Красивый молодой человек, не так ли? — заметил Ифбаал.

— Хорошо, что хоть кто-то так считает.

— Вот и держись подальше от моей каюты!

Зопириону не понравился ни тон, каким разговаривал капитан, ни зловещий блеск в его глазах. Несмотря на то, что Ифбаал держался спокойно, чувствовалось, что внутри он напряжен и натянут, как тетива лука, в любой момент готовая выпустить стрелу. Надеясь настроить капитана на более дружелюбный лад, Зопирион обратился к нему по-финикийски.

— Капитан, неужели в вашей каюте находится нечто настолько опасное, что к нему даже нельзя приблизиться? Неужели это голова Медузы Горгоны, один взгляд которой способен превратить нас всех в камень?

— В каюте каюта находится моя жена, и этим все сказано, — отрезал капитан на том же языке. — Она самая прекрасная женщина Египта, и мне совершенно не нужно, чтобы распутники-эллины проявляли к ней интерес.

Зопирион постарался улыбнуться.

— Вам нечего бояться, доблестный капитан. Пифагорейцам свойственно держаться подальше от чужих жен, — он повернулся и пошел располагаться на палубе неподалеку от Коринны и ее спутников.

— Асто! — пронзительно закричал Ифбаал. — Отвали сходни! Поднимай якорь! Четверо на весла, а остальным поднять парус!

Помощник капитана бросился выполнять команду, то и дело бросая беспокойные взгляды на своего начальника. Капитан, стоя перед каютой, взялся за рукояти румпеля, при помощи которого можно было управлять двумя боковыми рулями. На судне послышалось тихое бормотание — это пассажиры и их друзья обращались с молитвами к своим богам. Плеск волн переплетался со скрипом весел в уключинах и веревок в снастях. «Муттумалейн» медленно отходил от пристани. Рывками подняли желтый парус, он затрепетал и наполнился ветром. Корабль накренился и начал удаляться от пирса, держа курс под углом к берегу. Голубая с белой пеной вода бурлила за его грубой черной кормой. Гребцы ритмично поднимали и опускали весла. В небе над головами кружили и громко кричали чайки, а вдали на сапфировой глади моря играли, выпрыгивая из воды, блестящие серые дельфины.